Ночь на мертвом корабле
В четыре часа дня к Крылову пришел капитан «Руслана» и заявил:
— Пролив и Айсфиорд забиты льдом. Я не могу итти.
— Как так? — откинувшись в кресле, спросил Крылов таким тоном, от которого стоявшие позади командиры отошли еще дальше, зная, что сейчас поднимется буря.
— Невозможно, — сказал капитан, — совершенно невозможно.
— Как так? — повторил Крылов, приподымаясь на руках.—-Ведь я же отдал приказ!
— Так точно, — поспешно ответил капитан,—но...
— Какие тут могут быть «но»? — как бы изумляясь, переспросил Крылов. -— Намедни «Ленин» пробил «Седову» дорогу, и по этой колее вам следует итти. Позвольте,— спохватился Крылов, — который час?
— Четыре.
— Четыре! Но ведь я приказал вам в четыре выйти к «Малыгину». Почему вы здесь? Приказ не выполнен?!
— Я могу итти только за «Лениным»... Если «Ленин» будет...
— «Ленин» будет вас вызволять, если затрет,—перебил Крылов.—Извольте сию же минуту итти!
— Товарищ начальник...
— Чорт возьми! — резко поднялся Крылов. — Идите! Чтобы через десять минут судно было готово к отходу! Я сам пойду, если капитаны не могут выполнять то, что им надлежит делать.
— Но... не пройдем! Надо обождать.
— Чего обождать? Что же, вы думаете, мы приехали сюда отлеживаться? Государство нам поручило спасти судно, а мы разговорами заниматься будем и дрейфить: «опасно, невозможно». Гибнет судно, вы понимаете!...
— Но я знаю...— Ваше дело — знать и выполнять приказы. Крылоов кинулся к себе в каюту, хлопнул дверью и через секунду появился, держа в охапке шубу. Капитан скрылся.
— Где капитан? — спросил Крылов. И в ту же секунду раздался отходный гудок «Руслана».
— Вот это дело, — смягченным тоном сказал Крылов и отправился на «Руслан».
★
Уже через минуту «Руслана» стиснули льды. Как только Крылов вступил на палубу «Руслана», капитан, выглянувший из штурманской рубки, приказал дать третий гудок, и в этот же момент пароход отвалил от борта «Седова». Крылов отправился наверх к капитану и встал рядом с ним. Он смотрел вперед, туда, куда нужно было итти «Руслану».
Медленно и тяжело раздавались зеленые глыбы. Капитан Клюев кидался с борта на борт, выискивая подходящие разводья, и, заметив трещину во льдах, быстро командовал:
— Задний ход... Стоп. Лево на борт... Малый вперед... Малый, малый... Стоп!
Под натиском «Руслана» льды расползались, и, пользуясь мгновением, изворотливый пароход проскальзывал вперед. Изредка попадались небольшие пространства чистой воды, тогда он разворачивался, отыскивая ходы.
Продвижение вперед шло медленно. За час мы отошли не больше чем за одну милю от пристани и еще хорошо видели толпу на палубе «Ленина» и эпроновцев, разгружавших «Седова».
Крылов взял с собой не больше десяти человек; среди них находились четыре малыгинских матроса, давно уже не бывавших на своем судне, боцман и капитан Филатов. Из эпроновцев на «Руслане» были: заместитель начальника экспедиции Василий Яковлевич Васин, пара электриков, такелажники и мотористы. Все мы с любопытством наблюдали борьбу маленького суденышка с чудовищами севера. Зрелище было настолько интересным, что мы даже не задумывались над тем, пройдет ли «Руслан» Грингарбург, пробьется к «Малыгину» или нет.
С палубы «Ленина» продолжали напряженно следить за нами. Время от времени там было заметно волнение. Еще долго мы видели фигуру капитана Печуро, наблюдавшего за нами в бинокль; повидимому, «Ленин» был готов в любую секунду выйти к нам на помощь.
И в самом деле, каждую секунду «Руслан» подвергался страшной опасности. Льды расступались, но вдруг, перевернувшись, расколотая глыба, точно вынырнув из бурливой воды, бросалась к пароходу, и сильный удар сотрясал судно. Льды бились о борта «Руслана», и при каждом таком ударе, когда содрогалась под ногами палуба, все находившиеся на «Руслане» взглядывали друг на друга: нет ли пробоины? Минута — и пойдем ко дну... Но вскоре мы привыкли к этим ударам и разбрелись осматривать пароход.
Спасательный буксир «Руслан», как мы уже не раз упоминали, — маленькое судно с водоотливными средствами, пригодное разве только для скорой помощи судам, получившим повреждение вблизи порта.
На узкой палубе кое-как могли разойтись шедшие друг другу навстречу два человека. Стоять на палубе было невозможно. Нужно было ежесекундно прижиматься к борту, чтобы дать пройти матросу, или отскакивать в сторону от высунувшегося из камбуза кока с помойным ведром. Рядом с камбузом находилось темное отверстие, через которое, согнувшись вдвое, матросы опускались в тусклый кубрик. Рядом с матросским кубриком, вмещавшим полтора десятка человек, находилась узкая каюта двух штурманов и механиков. Один лишь капитан жил наверху в отдельной каюте. С носа парохода на спардек вела наверх лестница, и, поднимаясь по ней, в пять шагов вы попадали на миниатюрную площадку, представлявшую собой нечто вроде балкона и заменявшую капитанский мостик. На балконе стояла закрытая штурманская рубка, в которой находились штурвал и компас. Рубка являлась одновременно и капитанским мостиком, так как из нее сквозь широкие стекла стоявший у компаса или производивший счисления капитан мог видеть море. Если стекла замерзали или затуманивались, капитану стоило высунуться в дверь, и, не выходя из рубки, он мог видеть море, весь свой корабль и отдавать приказания.
Так было и сейчас. Василий Алексеевич Клюев (так звали капитана «Руслана») стоял рядом с раскрытой дверью рубки и, отыскивая во льдах путь, бросал отрывистые приказания. Пройдя мимо рубки и спустившись по трем ступенькам вниз, мы попали к дверям салона. На верхней палубе за салоном, на расстоянии нескольких шагов, за трубой примостилась радиорубка, своими размерами напоминающая сторожевую будку. В рубке жил радист Валентин Волынкин. Лежа на койке, он мог, повернувшись на бок, не слезая, настраивать свои аппараты, а если в рубку входил посторонний, в ней становилось невероятно тесно, и гость должен был покинуть помещение, лишь только' радисту требовалось протянуть руку, чтобы включить антенну или пустить мотор.
Салон «Руслана» представлял собой квадратное помещение не более чем в восемь метров. У стены на диване могли разместиться пять человек. У дивана стоял обеденный стол, с другой стороны стола на скамье могли сидеть не более четырех человек, по бокам стола обедающие садились на складные табуретки, чуть ли не касаясь спинами окон, и уже нельзя было мимо них пройти к дивану.
В салон мы пришли как раз в тот момент, когда из глубины колодца-кухни раздавался глухой голос: «В са-ло-о-не. Принимай суп». Каютприслуга, с грохотом расставлявшая на столе тарелки, бросилась к стене и выхватила из отверстия, дышавшего паром, как кратер вулкана, большую белую миску. Старший штурман, механик, электрик и радист усаживались обедать.
Каютприслуга поставила миску. Мы встали, чтобы не мешать обедать.
— Куда? — с искренним испугом вытянула она руки, останавливая нас. — Кушайте, пожалуйста. Что вы!
Певучий голос показался мне необычайно знакомым. Всмотревшись в лицо ее, я невольно воскликнул:
— Граня? На «Руслане»?
— И я вас узнала,—неизвестно почему краснея, тихо сказала она. — Вы были на «Малыгине» в тридцать первом, мы ходили на Новую землю и на Франца-Иосифа. Я тогда служила каютприслугой на «Малыгине».
— А сейчас на «Руслане»?— Нет, — подперев щеку рукой, сказала Граня. — Я все на «Малыгине», а теперь, как он потерпел аварию, я осталась здесь и, пока подымут его, работаю на «Руслане».
Снова раздался крик из-под палубы. Граня кинулась к стене и взяла блюдо мяса. Поставив мясо на стол, она отправилась к шкафу за хлебом и, сделав шаг, остановилась.
— А Валю помните? — застенчиво спросила она.
Трудно было вспомнить, кто такая Валя. На «Малыгине» во время рейса тридцать первого года работало шесть девушек.
— Она еще тогда в первый раз ходила,—напомнила Граня, — укачивало ее. Теперь она вышла замуж, живет на берегу.
— Списалась, — буркнул угрюмый радист, разжевывая мясо.
— А Шуру помните? — улыбаясь, опять спросила Граня, становясь к столу и мечтательно сложив руки на груди. — Поморка, рябенькая... Она на команду работала.
Шуру я тотчас вспомнил. О, такие девушки не забываются! Маленькая, крепкая, живая, неугомонная морячка Шура. Она работала в матросском кубрике и была командиром кубрика. Она повелевала матросами, и все с истинным удовольствием повиновались этому малышу. Она мыла кубрик и, если кто по рассеянности попадался под руки в то время, когда она водила тряпкой по палубе, могла одним ударом сбить с ног матроса. Ей в таких случаях чуть ли не рукоплескали. Она бегом носилась с тяжелыми ведрами, бесцеремонно, по-приятельски расталкивая матросов, разносила еду и кричала так, что все пригибались книзу. Ей было шестнадцать лет. Я хорошо помню круглое лицо, покрытое, как вафля, нежной рябью. Любимица команды, она была заботливой сестрой каждому матросу: она чинила рубахи, ухаживала за больными и развлекала команду песнями. В свободное время она садилась в кубрике и со строгим, каменным лицом пела частушки, аккомпанируя себе на балалайке. Потом она опять хохотала, бегала по помещениям, шутливо дралась с моряками. Но если бывало кто-либо из новичков по незнанию пробовал подойти к ней с нежными намерениями, она поднимала кулак и могла изувечить такого наивного лирика.
Нет, Шуру-морячку забыть нельзя.
— Где же Шура? — спросил я улыбающуюся Граню.
— Она перешла на тральщик, — не переставая улыбаться, тихо рассказывала Граня. — На «Девятку». Слышали? Прошлой осенью «Девятка»...
— Загнулась, — опять вставил радист.
— Никто не спасся. Шура потонула.
... В салон, стряхивая снег, вошел Крылов. Он мельком осмотрел сидевших за столом и вдруг задержался взглядом на старшем штурмане.
— Знаком я тебе? — кивнув, спросил он и отвернулсу, ища, куда бы положить шапку.
Штурман поднялся. Его худое нервное лицо с выдающимися скулами еще белее вытянулось.
— Фотий Иванович! — вскричал он. — Как же не узнать! Товарищ Крылов!
— Герасим тебя зовут, — как на допросе, однотонно бросил Крылов, — боцман на «Литке».
— Так точно! — блаженно улыбаясь, расставив руки и моргая глазами, крикнул Герасим. — Вы в 1920 году были капитаном «Белмортрана». Как это вы меня помните? Такое начальство!
— Мало ли что, что я еще помню!—проговорил про себя Крылов и, опять обращаясь к Герасиму, подняв голову, словно на смотре, спросил: — Точилов твоя фамилия?
— Совершенно верно, —растроганно подтвердил штурман, и в его горле что-то всхлипнуло.
— Старый моряк, — сказал Крылов. — Я тебя знаю. Старых моряков нужно помнить. А ты садись,—тоном команды прикрикнул он, — чего кинул обед?— Что вы, что вы! — дернулся совершенно растерявшийся Точилов.
— Ты садись лучше, — улыбнувшись и сощурив глаза, сказал Крылов. — Давай с тобой, со старым моряком, договоримся, как будем «Малыгина» вызволять.
Крылов, не снимая шубы, сел на диван. Точилов, продолжавший стоять, разводил руками, видимо стараясь что-то сказать, но Крылов махнул рукой, чтобы тот садился.
— Как же ты попал на «Руслана»?—спросил он и, не давая ответить, продолжал:—Помнится мне, ты был подшкипером на «Литке» и вы ходили на помощь «Малыгину», когда тот сел на банку возле...
— Совершенно верно, — заметил Точилов.
— Так вот, — сказал Крылов и вдруг посмотрел в окно.—-Ничего не видно. Посмотри, Герасим, где мы идем.
Штурман выскочил на палубу и через минуту вернулся.
— Выходим в фиорд, скоро на чистую воду выйдем.
— Вот видишь, — подхватил Крылов.—А говорили— пройти нельзя. Можно пройти, выходит.
— Выходит, можно, — вежливо рассмеялся Точилов.
— То-то и оно, — наставительно сказал Крылов.— Так во многих делах кричат: «невозможно», «опасно», «смертельно». Нужно не бояться. В нашем морском деле на каждом шагу риск. Верно я говорю?
— Как же, — взмахнул руками Точилов, — на море— и без риску!
— А как «Малыгин»?—спросил Крылов.
— Плох, —сокрушенно вздохнув, опустил голову Точилов. — Что с ним делать?...
★
Мертвый «Малыгин» лежал перед нами. Окаменелые косматые глыбы льда схоронили корабль, и он, опрокинувшись на бок, лежал, погруженный в воду. Край палубы был заметен сугробами снега, В жуткой тишине мы пришвартовались к обледенелому борту, глядя на истертые буквы: «Малыгин».
Захлебнувшийся корабль лежал в хаосе льда. Запрокинувшись, возвышались над водой спардек и капитанский мостик. Капитан Филатов первый вскочил на заснеженную палубу, но тотчас, поскользнувшись, едва не упал в воду.
И вот мы на «Малыгине». Цепляясь за канаты, мы взбираемся на высунувшийся из воды правый борт, взбираемся, как на ледяную гору. «Малыгин» лежал с креном на тридцать градусов. Осторожно, держась друг за друга, в тишине Мы обходили корабль, — так люди ходят по старому кладбищу.
В снегу на палубе валялись спасательные круги. Обледенелое красное дерево комфортабельной кают-компании. А внизу, где находились каюты, в темноте, как в бездне, глухо билась вода. Под ногами хрустел лед. Ледяной саван прикрыл все, что жило на корабле. В салоне примятые диваны еще сохранили следы людей; на покосившемся столе лежала окаменевшая раскрытая книга и стояла тарелка с надкусанной каменной котлетой.
Странно и жутко было видеть свое отражение в зеркале. Каждый, кто проходил мимо огромного зеркала, невольно останавливался, не веря, что здесь могут двигаться люди.
Открыли трюм. И вдруг густой запах гниения поднялся из черной глубины.
— Там, —сказал Филатов, становясь на колени и заглядывая в трюм, — там остались яблоки.
Всплеск воды. С палубы, вспугнутый шагами, плюхнулся в воду тюлень. Эхо прогрохотало по берегу.
Люди разбрелись по кораблю, и жутко было ходить в одиночестве и заглядывать в покрытые мраком помещения. Я долго смотрел вниз, в бездонную пропасть, и там, где некогда блестели металлом машины, плескалась вода и сквозь мрак проступали неясные очертания каких-то холмов, покрытых мохнатым снегом.
Не узнавая ничего вокруг, я ходил по «Малыгину», стараясь найти что-либо напоминающее о прошлом.
— Мертвец, — сказал он, обводя взором ледокол.— Но довольно экскурсий... Приступим... Надо оживить его. А какой красавец!
★
— Что же вы? — кричит с мостика Крылов.—Приступить к работе!
Загрохотала лебедка «Руслана». По воздуху пронеслись электропомпы и опустились у трюмов. Команда кинулась в салоны, и спустя несколько минут задымились камельки. С «Руслана» электрики перебросили проводы, и на «Малыгине» вспыхнули огни.
Криком огласилась палуба.
— Майна... вира... Бирай помаленьку!
Три часа заняла перегрузка помп. Ночью по «Малыгину» носились эпроновцы, кричал Крылов, бросаясь от лебедки к грузчикам, и с «Руслана» перебрасывались слоновые хоботы шлангов.
Глубокой ночью «Руслан» двинулся в обратный путь.
— Итак, начало положено, — сказал Крылов, — оборудование заброшено. Поработали славно.
Три часа бился «Руслан» во льдах, пока не показались огни Баренцбурга. «Ленин», готовый в любую секунду выйти навстречу, зажег прожектор. Но мы обошлись без его помощи и в три утра пришвартовались к пристани.
На палубу вышел Крылов и, направляясь к трапу, встретил командира «Руслана».
Неловко чувствовал себя командир и, прощаясь, смущенно отдал честь.
— Благодарю вас, — пожал ему руку Крылов, — мы прекрасно прошли. Вы — отличный капитан!