Советский строй обеспечивает трудящимся
ранее угнетенных национальностей постепенное
и безболезненное развитие к коммунизму и дает
им возможность в своей борьбе против пережитков
национального гнета и неравенства и собственных
эксплуататорских верхов опереться на революционный
опыт и организованную силу пролетариата.
(Сталин)
Социалистическое освоение веками заброшенного Севера развивается исключительными темпами. Растет интерес к проблемам Севера широких и разнообразных кругов советской общественности. Но, как это часто бывает, литература отстает от жизни. Появилась значительная специальная литература по различным вопросам освоения Севера, художественная же — очерковая и беллетристическая — книга только начинает появляться. Материал северной беллетристики, главным образом — Арктика, исследование никем не освоенных пустынных побережий и островов Ледовитого океана, открытие Северного морского пути, походы «Малыгина», «Седова», «Сибирякова»... Другой, несравненно более значимый политически Север, Север живых людей — малых народов Севера — обойден. Немногие повествующие о людях Севера книжки страдают характерными недостатками: нездоровой экзотикой, большой поверхностностью, иногда даже невежеством и ложью. Отсутствует зачастую показ той грандиозной перестройки хозяйства, быта, культуры и сознания народов Севера, которая переводит их из полупервобытного состояния в социалистические формы жизни.
С этой точки зрения выгодно выделяются предлагаемые вниманию читателя записи автора об его путешествии по глухим районам Якутской АССР. Выделяются своей большой правдой, социальной насыщенностью, ценным материалом, лично собранным автором.
Тов. Абрамович-Блэк удачно избежал той нездоровой экзотики, которой так страдает наша северная журналистика и которая совершенно чужда и нашей эпохе и советскому читателю, требующему прежде всего трезвой правды о своей стране и населяющих ее людях. В единственной, вспоминающей Джек Лондонов и Кервудов главе — «Белые Клыки (романтика Севера)» — он зло и иронично подчеркнул лживость и неуместность этой экзотики.
Вместе с тем автор хорошо показал ту реально существующую специфику Севера, с которой нельзя не считаться в развивающейся социалистической стройке: природные, в частности климатические условия, грандиозность территорий и расстояний при исключительно редком населении и полном бездорожьи; чрезвычайную хозяйственную и культурно-политическую отсталость нацменов Севера, своеобразные черты их экономики, быта, социальных отношений. И, наконец, самое узкое место северной стройки: острый, нетерпящий отлагательства, голод в людях. Своеобразие Севера делает в данный момент вопрос о кадрах одним из основных, решающих. И автор справедливо уделил много места вопросу о том, кто социалистически осваивает Север и кто тормозит это освоение.
Большой и пестрой галереей проходят перед читателями разнообразные вредители северной стройки. Много среди них, в первую очередь, пришлой накипи. В погоне за «длинным рублем», давно уже ставшим поговоркой Севера, за пушниной для жены и для спекуляции стремится на Север вся эта человеческая мразь: бухгалтер Калачиков, работавший раньше «при покойном папаше», а теперь приехавший с серебряными рублями, лжеспецы — инженер «никакой специальности» Комаров, другой-угольный инженер «тюремной выучки». Эти жулики, очковтиратели «рыкачевцы», киноартисты, ставшие завами фактории и съевшие годовой запас продовольствия целого района, избегнувшие кары шпионы и вредители... Хищной саранчой слетаются они на северные оклады, подъемные, на пайки и самоснабжение, спаивают, объедают и обирают «дикаря» туземца.
Но немало на Севере и другой, своей, человеческой накипи. Особенно много ее среди русского «старожильческого» населения, которое веками привыкло жить за счет туземца и смотреть на него как на «тварь». Вечное безлюдье, слабость местного политического руководства приводят к чрезвычайной засоренности учреждений: «учреждение-то, конечно, советское, а весь штат... откуда?» И штат этот и методы работы — от миллионера Кушнарева. Автор показывает врагов социалистической стройки и из туземной среды: якутку, «высшую девушку», пробравшуюся в комсомол дочь купца, председателя колхоза — кулака контрреволюционера Слепцова; типичных последышей тех тойонов, купцов и шаманов, которые были главной опорой царской власти, а теперь приспособились — до поры до времени — к новым условиям. Хозяин батрака Нестора, «как и всякий кулак... законы советские хорошо знает», прикрывается ими и заставляет своего раба отрабатывать невесту. Последний «американ», кулак чукча Ара-Ру, стоит за коллективизацию: он ведь сам председатель колхоза и фактический хозяин всех его стад. И прав исполосованный белобандитами предрика Краснояров: «Знаешь, ружье после охоты несколько раз надо шомполом протереть, несколько раз менять тряпку. Октябрьская революция — большая охота, долго после нее чистить ружье надо, много тряпок переменить...»
Показывая читателю эту вереницу врагов, автор далек от уныния. Записи его — большой, широко развернутый показ тех новых людей, отдельных единиц и туземных масс, руками которых строится новая социалистическая жизнь. Пришлой мути и накипи, жуликам и авантюристам противопоставлены незаметные труженики дальнего Севера, настойчиво и упорно взрывающие старый полузвериный быт. Этот насквозь деловитый, молчаливый «доктор из колхоза», не забывающий ни о плакатах, ни о гигиене, ни даже о разведении новой породы собак для туземца. Или эта прекрасная большевистская фигура «командира Заполярья», несущего самую разнообразную помощь населению, неумолимо строгого к себе и к другим, беспощадно выметающего человеческий мусор, или его жена-тихая и скромная ликбезница, комсомолка Зина. Кулакам и шаманам туземцам противостоит растущий туземный актив — собственные национальные кадры. Любовно показывает автор этих скромных, затерянных в тайге и тундре Якутии, новых людей: старика якута, члена ВКП(б), Савву Петровича, энтузиаста комсомольца одула (юкагира) Окоемова, полностью отдавшегося своему колхозу старика эвенку (тунгуса) Горохова, неграмотную активистку, председательницу совета Русского Устья, Марию Петровну... Да разве сосчитать их, расцветших на необозримых пространствах Севера колхозников, комсомольцев, женорганизаторов, председателей наслежных советов и риков, с молчаливой деловитостью и трезвостью северянина строящих новую жизнь?! А за ним — активом — стоят не только колхозные массы эвенков, одулов, луораведланов (чукчей), якутов, с таким энтузиазмом и инициативой обсуждающих свои дела на собрании колхозов Аллаиховского района. Растут еще тысячи детишек в Харатальской и в других национальных школах.
Новое дается не легко. Трудно преодолеть не только прямого врага — шамана и кулака Ара-Ру эвенкам Харатальского оленного колхоза, бандита Слепцова — Алаиховскому охотничьему колхозу. Организационно-хозяйственное укрепление колхозов, чистка их от классового врага только еще начинаются на Севере. Еще труднее взорвать старый тяжелый уклад отсталых на века людей, преодолеть вековые предрассудки, суеверия, вредные бытовые навыки и обычаи. Ростки нового пробиваются с трудом. Хорошо показана эта борьба старого с новым в главе о венерическом осмотре жителей Русского Устья. Разумное слово, настойчивость победили предрассудки. Прекрасная сцена с портретом Всесоюзного старосты показывает, как даже в настоящем колхозе уживается- в результате бескультурья — честность, преданность своей власти и своему делу с вековым суеверием.
У автора хороший советский глаз. Он наблюдателен, ориентируется в северной обстановке и умеет, что так важно, подойти к северному человеку. Он подмечает характерные черты быта и психики туземца: большую лояльность и доверие к советской власти- «все, что приходит от большевиков, хорошо» — и отсюда доверчивость к каждому проезжему работнику; скромность примитивной северной женщины; эти бегущие по тайге и тундре впереди каждого путешественника новости. От него не ускользают и мелочи, важные для дела культурной стройки. «Половина культурной привычки все равно что ничего»: полотенце в юрту попало, а назначение его неизвестно.
Удачно и верно вскрывает он сложные, запутанные социальные отношения Севера, которые надо изучить и вскрыть в интересах социалистического строительства. Показывает полукрепостную эксплуатацию, которая гнездится в тундре, скрывается часто под пережитками родового строя и так хорошо изображена в истории куммалана Нестора.
Записки удачно оттеняют контраст между старой Якутией и молодой Якутской АССР. Не пережившему прошлого, новому читателю автор показывает самые разнообразные стороны этого прошлого. Якутию — тюрьму, место ссылки будущих строителей социализма, тт. Ногина, Циперовича, Мицкевича и тысяч других революционеров. Якутию — тюрьму для ее исторических хозяев — якутов, обреченных на голод, нищету, вымирание, темноту и бескультурье. Насилие, эксплуатацию и обман, которые несли в колонию все три силы царской «цивилизации»: чиновник, купец и миссионер. Он показывает ужасы гражданской войны, пережитой Севером, и участие в этой войне вековых врагов царизма — туземцев и справедливо подчеркивает значение туземцев, этих лучших специалистов тайги и тундры, в будущих войнах. Сильный и волнующий «рассказ» немого якута, которому белые вырезали язык, одно из лучших мест записей. И как хорошо, правдиво показано то великое, что — при всей разноплеменности и разноязычности населения СССР — спаивает воедино все это население. «И нет слов... Кажется на миг, что неодолимой преградой встало между нами различие наших языков... Но мы все советские граждане, и советская власть дала нам свой советский язык...» Разве необычайно простые слова — Ленин, Сталин, Колхоз, Коммунизм — не доступны всем народам и племенам СССР?
Автор нигде не говорит о национальной политике партии. Но все его записи насыщены велениями этой политики. Он хорошо понимает ее особое значение на Севере, где население веками было только объектом эксплуатации, где «белый» человек еще и теперь часто встречается недоверчиво.
Прекрасно показаны автором образчики уцелевшего до сих пор зоологического великодержавного шовинизма, эти носители «высшей культуры»: взяточник- летчик Снежинский, аттестующий якутов «обыкновенными дикарями» и «подлой нацией», доктор Налымов, считающий якутов «вымирающим племенем» и спаивающий эвенков спиртом, потому что это «выгодно проезжему», все эти стервятники — случайные агенты и сотрудники Центропушнины, Главрыбметпрома, изощряющиеся в надувательстве туземца. Автор беспощаден к этим русским, усвоившим советскую терминологию- «все дикари, нацменьшинства то есть...», которые «все еще чувствуют себя завоевателями края, иностранцами... из России», которых надо, по его словам, выжечь огнем, как клопов паяльной лампой. Именно такие «работники», по гневным словам Ленина, «сотни лет впитывали в себя под гнетом помещиков-капиталистов позорные и поганые предрассудки великорусского шовинизма». Автор хорошо сделал, что показал эту главную опасность на Севере, что не пощадил и себя самого, советского культурного человека, проявившего раз в своем отношении к отсталому северянину сохранившиеся где-то в подсознании пережитки атавизма (стр. 38).
Всем своим отношением к этим людям, проведенной им на Севере, — где уже простой человеческий разговор является общественным делом, — большой политической работой, всем тоном своего литературного показа будничной жизни тундры, а главное — самой постановкой своей специальной работы — привлечением к ней широких туземных масс — он обнаружил верное и чуткое понимание национальной политики ВКП(б).
В прилагаемой первой части записей уделено главное внимание «тормозам» социалистической стройки на Севере, тем трудностям, которые встречает она на своем пути.
Во второй части читатель увидит, как преодолеваются эти препоны дружным энтузиазмом большевиков, как зацветает пышными цветами социалистическая тундра, как специальная и трудная задача экспедиции разрешается руками самих туземцев.
Даже такой участок Севера, как Якутская АССР, обойден нашей художественной литературой. Вот почему якуты — студенты Ленинграда справедливо считают «книгу тов. Абрамовича-Блэк первой ласточкой из книг, рисующих Якутию», и отмечают «исключительную добросовестность автора и его правильную оценку вещей», указывая, что «эта книга сильно выделяется тем, что она насыщена большевистской верой в торжество победы Ленинской национальной политики».
М. Сергеев.
