Полярная Почта

Бурый Сергей Степанович, страница в разделе "Личные и семейные архивы".

Часть 1.

Попробую написать об одном боевом вылете, когда надежды на жизнь фактически не было. Необыкновенная везучесть сопровождала мою судьбу. А дело было так.
В составе двух самолетов «МБР-2» мы вылетели в море на поиск кораблей и подводных лодок противника. Я был стрелком-радистом на самолете командира эскадрильи Сечкина. Наш ведомый был заместитель командира эскадрильи по политчасти Бушихин. Перед вылетом у командира эскадрильи Сечкина со штурманом Мошковым состоялся такой разговор, что в случае обнаружения немецких кораблей на боевом курсе выдержать высоту 400 метров, скорость — 200км/ч, точное направление на цель.
Погода была хорошая, солнечная, безоблачная. Мы следовали в сторону моря, по Кольскому заливу на высоте 400 м, ведя круговое наблюдение, во избежание неожиданной атаки истребителей противника. При выходе из Кольского залива в море, мы увидели у наших берегов пять кораблей противника и специальный катер, которые стояли неподвижно. Получив от штурмана текст радиограммы, я немедленно сообщил на базу об обнаружении кораблей, координаты местонахождения и о том, что захожу на бомбовый удар. И вот наш фанерный самолет на скорости 180 км/ч начал сближение. Немцы засекли нашу скорость и стали выжидать, чтобы сбить наверняка. Ведомый самолет Бушухина стал отставать от нас и терять высоту, чувствовалось, что он струсил. Сечкин лег на боевой курс, увеличив скорость до 200 км/ч. В этот момент немецкие корабли открыли заградительный огонь, но все пули и снаряды проходили сзади за хвостом самолета. По-видимому, изменение скорости, относительно замеренной скорость кораблями, спасло нас. Бушихин, отстав на 300 м, резко отвернул вправо, снижаясь к воде. Вся масса трассирующих пуль и снарядов стала, как бы приближаться к нам, настигнув, пробивая плоскости и лодку. Посыпались куски фанеры, но мы, каким то чудом, продолжали полет. Сердце колотилось, страх усиливался. Сечкин не выдержал и, не доходя до цели, сбросил бомбы, отворачивая вправо. Как стало возможно, я открыл огонь из пулемета по кораблю, откровенно говоря, беспорядочно … В это время очередь крупнокалиберного пулемета прошла рядом и вокруг радиостанции, а после отворота на 90 градусов в самом хвосте следующей очередью или осколком снаряда были перебиты троса руля глубины, обеспечивающие направление самолета вверх или вниз. Я кинулся к передатчику, и сразу же прошла очередь по тому месту в турели, где я только что был. Я взялся за ручку лебедки, чтобы накрутить (укоротить) антенну, но, вероятно, осколком разбило лебедку, так что в руке у меня осталась лишь рукоятка. По неизвестной мне причине, я кинулся к турели, и сразу же то место, где только что был я, опять прошила очередь крупнокалиберного пулемета. Самолет стал кабрировать, т.е. задирать нос вверх и непроизвольно набирать высоту. Я сместился вперед, поняв, что машина неуправляема, т.к. троса рулей глубины были перебиты, а пробраться в хвостовую часть было невозможно, из-за неизбежной потери центровки самолета. Мне удалось передать на базу открытым текстом о состоянии самолета. Нам дали указание лететь к аэродрому, где покинуть самолет, выпрыгнув на парашютах. Катера нас подберут. Я сообщил об этом штурману, пустив радиограмму по пневмопочте, переговорного устройства в этих самолетах не было. Посоветовавшись, Сечкин с Мошковым принимают решение производить посадку, о чем мне также сообщили запиской. Это был глупый и неоправданный риск, заведомо зная, что самолет не спасти, а гибель экипажа неизбежна. Мне ничего не оставалось делать, как согласиться, чтобы не оказаться трусом. Да и нельзя было мне покидать самолет, изменилась бы центровка. Изменяя угол стабилизатора незначительно, можно поддерживать самолет в горизонтальном положении или планировать с малым углом, но посадить машину без руля глубины невозможно. Следуя по Кольскому заливу, Сечкин стал снижаться постепенно, а я стал понемножку перемещаться к турели, снял парашют, поддул резиновый спасательный пояс. Добравшись до турели, я снял пулемет, чтобы можно было через щель, где устанавливается пулемет, свободно вылезти наружу. Мысли лихорадочно работали, очень не хотелось так погибнуть по глупости. Страх усиливался, но инстинкт самосохранения заставлял что-то делать ради жизни. На акватории аэродрома нас ждут катера, вода приближается, чувствую, что уйдем с углом в воду. Вот в это время и происходит чудо.
Какие обрывки мыслей метались в моем сознании. Это и анализ катастроф, и рассказы участников, что при ударе о воду или о землю радист обычно из турели летит и ударяется в перегородку, за ним отрывается патронный ящик и припечатывает беднягу к перегородке. Такова физика процесса.
Зная, что мы уйдем под воду, я открыл дверку последнего отсека в тот момент, когда должны удариться о воду, я кидаюсь в дверку последнего отсека, этим самым меняю центровку, выводя самолет из угла планирования. Самолет касается водной поверхности и отскакивает вверх, я пулей выскакиваю из хвостового отсека вновь в турель, чтобы вылезти через пулеметное окно. Сечкин дал газ, чтобы поддержать скорость и, когда самолет ударился об воду, выключил мотор. Самолет лопнул и через пробоины стал быстро заполняться водой. Я был у стабилизатора, подошедший катер бросил мне конец, я завязал за подкос стабилизатора, и катер потащил нас на берег. Я побежал к штурману, помог вылезти из кабины, а затем Сечкину. Был прилив, затонувшую машину катер вытащил на берег.
Когда во время отлива вода ушла, машина со множеством пробоин лежала на камнях, со сломанными плоскостями, напоминая застреленную гигантскую птицу. Вокруг самолета толпились люди, считали пробоины. В кабине радиста было 42 пулеметных пробоины. Где же я находился, почему не ранен, не убит? Судьба оказалась опять на моей стороне.

Полярная Почта

Бурый Сергей. Воспоминания.

Обнаружили немецкие миноносцы