Полярная Почта

Бурый Сергей Степанович, страница в разделе "Личные и семейные архивы".

Часть 1.

Кто в детстве не мечтает? По-моему — все. У меня тоже была мечта, и я стремился ее осуществить. Нужно сказать, что ребятишки нашего поколения, в 30-е годы, все как один, стремились стать военными. Жажда поступить в военное училище одолевала каждого. Для нас слово «командир» было что-то возвышенное. Увидав командира Советской армии, мы смотрели на него с уважением, даже преклонялись перед ним.

Я очень хотел поступить в военное училище и посвятить свою жизнь военному ремеслу. Но не всегда возможно осуществить задуманное. Как говорится, мы живем независимо от нашего сознания. Порой жизнь распоряжается по-своему. Надо стремиться управлять жизнью и не у каждого это получается.

У меня, как у многих, было много причин, мешающих осуществить свою мечту. Детство наше проходило в трудные годы, голод преследовал нас все время. Семья у нас была большая: пять братьев и сестра. Мы не имели возможности ни только прилично одеться, но и питаться. Постоянно хотелось есть. Побегать по улице в холодное время года мы могли только по очереди. Если один обуется и оденется, то следующий садится на печке, ожидая своей очереди. Отец работал ежедневно до 10 часов вечера на фабрике столяром, мы его все очень любили. Мастер он был уникальный, казалось, что для него не было такого дела, которое бы он не мог выполнить. Он постоянно не доедал, стараясь прокормить семью. Мы, дети, много помогали в домашних делах. Он нас никогда не ругал, хотя мы, порой, и заслуживали, а маму успокаивал и убеждал ее, что пусть побегают, побалуются при их трудной и голодной жизни. Мама нас частенько ругала, но мы не обижались, так как понимали, что ругают за дело. Дома мы работали много, но никогда не роптали, и не просились отпустить нас погулять. Наступало время, и папа говорил: «Сыны, идите погуляйте, вы поработали хорошо».

Не смотря на все трудности и голод, мы были счастливы по-своему. Когда наступало время нашего отдыха, мы вырывались из дома, как охотничьи собаки, почувствовав простор и близкого зверя, которого надо настичь. Сколько в нас было энергии, огонька во время различных игр! Нас с нетерпением ждали остальные ребята, пока длился наш трудовой день. В мою задачу входила заготовка дров. Я целый день вылавливал на речке дрова, ходил по горло в воде около берега, нащупывал ногами топляки, нырял, доставал, укладывал в лодку, плыл к берегу, где укладывал в штабель. Часто ловили рыбу, используя для этого и удочки, и закидушки (донки), и переметы, что было для нас хорошим подспорьем в еде. Утром, бывало, в тайне от родителей, мы просматривали чужие переметы, пока еще все спали…

В результате больших перегрузок, к тому же даром не прошли 8 лет, проведенных на войне, отец тяжело заболел. Он был прикован к кровати. К тому времени старший брат женился и жил отдельно, сестра жила в Мончегорске замужем, брат Николай находился на срочной службе в армии. Я оказался старшим. Автодорожный техникум, где я учился, пришлось бросить, поступил на фабрику чернорабочим, чтобы как-то помогать матери содержать младших братишек. Приходилось, будучи подростком, выполнять тяжелую мужскую работу, наравне со взрослыми. Особенно тяжело бывало в ночную смену. Днем практически спать не удавалось, так как было много домашних дел, да и хотелось поиграть в футбол. Ночью же на работе я валился с ног, до того было тяжело. Присядешь, бывало, отдохнуть, так и засыпаешь. Не смотря на такие тяготы, я успевал делать все, даже читать, ходить в кино и на танцы.

Отец и мать настаивали на том, чтобы я продолжил учебу и получил специальность. В районном центре, городе Чудово, находился аэроклуб. Получив от родителей напутствие — поехать в Чудово работать, где можно будет по вечерам учиться в аэроклубе, я отправился туда. Там меня постигла первая неудача. Медицинскую комиссию для учебы на пилота я не прошел, поэтому пришлось вернуться домой к родителям. Зная мое стремление учиться, получать специальность, родители настояли, чтобы я поехал в Ленинград и поступил в какое-либо училище. На мое возражение отец ответил так: «Сынок, мы всегда жили в большой нужде. Как бы не было трудно, проживем, а ты должен учиться. Поезжай и старайся, тебе помочь мы не сможем, но ты не пропадешь, я в этом уверен».

В Ленинграде я поступил в железнодорожное ФЗУ, где имелось общежитие для приезжих из сельских местностей, на специальность слесаря паровозника. В моей еще не сформировавшейся душе было много тревоги: отец лежал тяжело больной в безнадежном состоянии, мама не работала. Единственно, кто мог работать и помогать матери и младшим братишкам, был я. Поэтому на душе было тревожно. Мама утешала меня письмами: писала, что голодными не сидят, Виктор и Павлик (младший брат) много помогают в домашних делах. Наконец я смирился, настроил себя, начал заниматься с увлечением, было все просто, ничего сложного. Мне приходилось работать после учебы, чтобы как-то прокормиться. Мы собирались бригадой в несколько человек, разгружали вагоны, приходили на фабрику, на завод, где нас охотно принимали, а после выполнения несложной работы сразу выдавали деньги. Таким образом, я плохонько кормился и даже иногда, малую толику, давал маме, приезжая домой на выходные.

Когда наблюдаешь, в некотором роде, несправедливость: находящиеся с нами дети из обеспеченных семей кушают лакомства, своеобразно хвалясь и дразня нас необеспеченных, появляется злоба, ненависть, желание дать бой «барчуку», маминому сынку. По любому незначительному поводу я мог вступить в драку. Меня боялись и сторонились, особенно девчата. Большим стимулом и душевным покоем для меня была игра в футбол. Я был включен в футбольную команду ФЗУ, были часто встречи с другими футбольными командами Ленинграда. Должен сказать, что состав игроков нашей команды был хорошим, мы больше побеждали, за что получали незначительные вознаграждения. Нам покупали билеты в театр, в кино, кто-нибудь из старших сопровождал. Заработанные деньги я тратил настолько экономно, что сумел скопить и купить себе костюм и пальто. К моему сожалению и стыду, у меня ночью во время сна украли пиджак от костюма. Я не находил места, злость во мне бушевала, как вулкан. Узнал бы, вероятно натворил бы беды, так как было большое желание убить вора. Остался я в футболке и пальто на подкладке, в разбитых ботинках и рваных, никогда не стираных носках. Замерзал я необыкновенно. Когда мы ездили на практику на паровозный ремонтный завод в зимнее время, а это было далеко, езды 50-60 минут, я вынужден был одну остановку ехать на трамвае, а до следующей остановки бежал вместе с трамваем, чтобы согреться. Был у меня момент, а точнее некоторый период, когда под руководством «товарищей», умеющих воровать, я чуть было не вошел в их преступную команду. Это произошло в тот момент, когда я особенно ощутил голод. Я был зол на все и на всех и чуть не пошел не по тому руслу. Вспомнил я напутственные слова отца: «Сынок, — сказал он мне, — ты будешь одинок, не будет поддержки, хорошего совета, трудности будут необыкновенные, ты можешь попасть под влияние плохих людей и стать вором. Как бы не было тебе тяжело, не делай этого, не губи и не позорь свою честь, запомни, счастье и радость у тебя еще будут». Мы видели, насколько кристально честным, справедливым, добрым и великодушным был у нас отец. Спасибо ему за то, что он научил нас человечности, а это, по-моему, самое главное в жизни. Прожил он жизнь в страшных заботах, в бесконечном труде и в постоянных переживаниях. Он умер в 54 неполных года, пролежав без движения одиннадцать месяцев.

Неожиданно в моей жизни произошли изменения и, нужно сказать, в лучшую сторону. Как-то, находясь в комнате общежития, мой товарищ по футбольной команде, Миша Блюм, предложил мне пойти в аэроклуб попробовать пройти медицинскую комиссию на допуск к летной работе. Надежды у меня, конечно, не было, но как говорится «попыток не убыток». К моему удивлению я прошел медицинскую комиссию по всем статьям на отлично, а председатель комиссии вдохновил меня:
— Учись, тов. Бурый, летчик из тебя получится хороший, поверь моему слову, ты меня еще вспомнишь.
Миша не хотел учиться, я с трудом убедил его.
— Неужели ты не хочешь ощутить чувство свободного полета?
сказал я ему.

В конечном счете, он согласился, и мы приступили к занятиям (разумеется, в вечерние часы). Я настолько увлекся и полюбил учебу в аэроклубе, когда большинство изучаемых предметов связано с математическими расчетами, особенно теория полета, поэтому, несмотря на сильный холод в помещении, когда было +8 в классах, а футболка и пальто согревали мало, но я выдержал и не унывал. За осень и зиму мы закончили теоретическую подготовку, и в мае выехали на летную практику с отрывом от производства в город Крестцы Новгородской области. Находясь на летной практике, мы являлись курсантами, находились на полном государственном обеспечении. У нас была единая форма — хлопчатобумажный комбинезон, мы были как бы военнослужащими, жили по уставу вооруженных сил. Кормили нас по летной норме. Вот когда я впервые узнал сытую, легкую беззаботную жизнь. Не буду вдаваться в подробности летной работы, но скажу, что для меня наступила счастливая, радостная пора. Я был, по-моему, счастливее всех. А что такое первый самостоятельный полет без инструктора! Паришь высоко над землей, и только работа мотора напоминает, что ты не одинок, тебе доверили, надо оправдать. Душевное состояние передать словами невозможно, тебе хочется петь, кричать, мчаться, закрыв глаза, куда-то в неведомое. Чтобы пересказать это самочувствие, нужно быть поэтом в момент великого вдохновения. С техникой пилотирования у меня получалось неплохо, я не был лучшим, но не был и плохим, как говорится со средней успеваемостью, но с большой любовью.

Закончил я летную практику на пять. Прибывшие инструкторы из военных училищ, после проверки техники пилотирования, отбирали для себя курсантов. Записали и меня в свой список. Так я был зачислен курсантом Чугуевского истребительного авиационного училища. У кого с техникой пилотирования было слабее, их отбирали в училища бомбардировочной авиации. Бывало так, пока курсант летает с инструктором, пилотирует отлично, но стоит ему лететь одному, у него исчезает талант к летному делу и его отчисляют. Райская, сытая курсантская жизнь закончилась, мы вернулись в Ленинград, прошли повторение предметов, сдали государственный экзамен и ждали вызова в военкомат для отправки в военные авиационные училища (ВАУ). Почти одновременно окончили ФЗУ, сдали зачеты, я получил назначение на работу на Пролетарский паровозный ремонтный завод в г. Ленинграде на должность слесаря паровозника (пока ученика).
Проведя один трудовой день на заводе, зная, что скоро будет вызов в военкомат, у меня созрела мысль попроситься в Ейское училище, где готовили летчиков военно — морского флота, у которых мне особенно нравилась форма. До времени моего призыва оставалось два с половиной месяца. В разговоре в военкомате мне было обещано Ейское ВАУ. Я попросил три дня для поездки на родину к матери, мне разрешили, и я поехал в свои Селищи.

Мама встретила меня в расстроенных чувствах, обняла меня, поцеловала, присела на стульчик, долго, тихо плакала, она как бы своим материнским чувством ощущала нашу разлуку навсегда. Я не тревожил ее, сидел молча, смотрел на нее, было ее жаль, но я своим еще юным сердцем не понимал ее горя и страдания. Только, глядя на это с вершины прожитых лет, я понял, как я безжалостно был с ней жесток. От сына ей хотелось больше ласки, теплоты, побольше времени побыть вместе. В голове же крутилось желание повстречаться со знакомой девушкой, а мама отошла как бы на второй план. Может быть она ревновала, и это было для нее еще более мучительно.
Уезжать надо было глубокой ночью, пароход из Новгорода приходил почти в полночь. Мама знала, что меня будет провожать девушка, и как бы осторожно спросила:
— Сережа, можно мне тебя проводить?
Я же, олух, не поняв истинных чувств матери, стал ее отговаривать:
— Зачем тебе, мама, в такой поздний час, усталой, идти к пароходу.
Она заплакала, как-то, я бы сказал необычно, и, тихо плача, сказала:
— Я не думала, Сережа, что твоя девушка дороже матери.
Мне стало ее так жаль, что я невольно заплакал, расчувствовался, и запомнил это навсегда. На пороге стояла Машенька, она все поняла и разрядила обстановку, сказав:
— Стыдно, Сергей, ты обидел маму, мы с ней вместе проводим тебя!
Она взяла нас с мамой под руку и повела на пристань. Я не мог сосредоточиться, чтобы как-то утешить и успокоить мать, но к моему счастью, Машенька оказалась хорошей говоруньей, болтала без умолку, и я что-то говорил невпопад, хотя и хотелось исправить свою оплошность. Наконец мама успокоилась, находясь на пристани, ожидая парохода, она улыбалась, как-то жалостно смотрела на меня и сказала:
— Увидимся ли еще, сынок?
Только через много лет, когда старость шагает по пятам, начинаешь понимать, вспоминая прошлое, те материнские чувства. Родители всегда любят своих детей какой-то безграничной, безутешной любовью. Дети же взаимно, в большинстве не замечая и не думая, обижают, делают больно, принося, покой, страдания…

И вот началась моя военная служба. Из военкомата меня направили в Балтийско -флотский экипаж, откуда я выехал (вместо Ейского ВАУ) в новый Петергоф (теперь Петродворец), в школу младших авиаспециалистов (ШМАС), где начал учиться по профилю воздушного стрелка-радиста. Проучившись где-то две или три недели, ко мне приехал в ШМАС мой товарищ по аэроклубу и привез мне повестку — явиться в военкомат для отправки в Чугуевское ВАУ. У меня невольно заныло сердце. Обратившись с повесткой к начальнику школы полковнику Карженкову с просьбой, предоставить мне возможность поехать в авиационное училище, я получил отказ и выслушал следующий монолог:
— Если хотите стать летчиком, поехать в училище, пишите рапорт для направления в строевую часть, а в следующем году поедите учиться.
Подумал я и решил, попаду я в училище или нет, еще не известно, а окончу ШМАС — буду летать стрелком-радистом, а там жизнь покажет. Решил по принципу «Чем журавль в небе, лучше синица в руках».

Окончив ШМАС, я был направлен на один прибалтийский аэродром в населенный пункт Котли на самолеты СБ (скоростной бомбардировщик), где пробыл два месяца. Затем меня направили в Мурманск, где формировался морской 118-й авиаполк. Это был полк дальней морской разведки, полеты были тренировочные, нечастые, вылетали в разведку в море на поиск кораблей и подводных лодок (ПЛ), а также просматривали берег Норвегии. Финскую войну мы не ощущали, летали безнаказанно, по-видимому, у финнов мало было самолетов, и они не пытались нам противостоять. Служба моя проходила хорошо, стрелки-радисты являлись летным лицом, имели большие привилегии по сравнению с остальными службами. Мы были как бы наравне с офицерами, только проживали в казарме. В свободное время я много занимался спортом: легкой атлетикой, спортивными играми, боксом (был свой тренер из военнослужащих — Мальков Петр). Спорт для меня имел первостепенное значение для здоровья, я его любил и занимался с увлечением, времени для этого было достаточно. В зимнее время ходил на лыжах, часто участвовал в гарнизонных соревнованиях. Я так увлекся лыжами, что все свое свободное время проводил на лыжне. Я подружился с двумя ребятами, которые оба были кандидатами в мастера спорта, Берденниковым Ваней и Федоровым Сашей, они оба погибли в войну.

Так случилось, в условиях плохой погоды, самолет, не найдя аэродрома, сел на вынужденную посадку с убранными шасси, экипаж был жив. Зная приблизительно район посадки, была организована поисковая группа из лыжников, куда включили и меня. Поиск удался, самолет был найден. Меня заметил тренер, заслуженный мастер спорта Кузнецов. Начал тренироваться, познал технику, лыжные стили, лыжи полюбил еще больше. Не задолго до войны я был включен в сборную команду Северного флота. На больших соревнованиях я не выкладывался полностью, зная, что соперники сильнее и мне приблизиться к первым местам не удастся, поэтому я просто участвовал, но все же нажимал, чтобы не быть последним. На тренировки перед большими гонками мы выезжали в Полярное (под Мурманском), где проводились и всесоюзные соревнования. В это время была для меня счастливая пора…

Стрелок-радист в те времена получал 700 рублей (это были очень большие деньги), но я их никуда не тратил, а посылал полностью маме. Она тревожилась, получая такую сумму, и в письмах спрашивала меня, не ворую ли я. Лучшим развлечением для меня был тогда спорт. Как мог, я утешал маму, убеждая ее, что все заработал честно.

Сильным потрясением для меня стала авария в июне 1940 г. Наш экипаж получил задание, отвезти почту, продукты и кое-какие запасные части для одной войсковой части. Погода была отличная: ясная, видимость 50 км, штиль. Сели, разгрузились, внеся в однообразную жизнь части некую живинку. Нам передали оленины, и мы стали готовить наш самолет «МБР-2» (морской ближний разведчик) к вылету. Летчиком у нас был заместитель командира эскадрильи Романов — человек своеобразный, высокого мнения о себе, считавший себя асом, хотя, по моему мнению, он таковым не был. Особенностью взлета с ровной водной поверхности заключалась в том, что из-за сильного гидравлического сопротивления воды, длина разбега увеличивается. Наблюдая за действиями летчика, я понял, что он неверно делает прогрев двигателя: на прямой, тем самым сильно увеличивает длину разбега. Необходимо прогревать на циркуляции по кругу. Романов дает полный газ, начинает разбег, самолет как бы «не хочет» выходить на редан, с трудом задирает нос, выходит на редан, скорость медленно увеличивается. Стремительно приближается берег. Я смотрю на прибор скорости, вижу, что ее не хватает для ухода в воздух, а про себя говорю: «Убери газ, прекрати взлет!» От ног к голове подкрадывается страх, вижу, что вот-вот врежемся в берег. Я немедленно из турели ныряю в низ, хватаюсь за шпангоут, зная, что при падении будет смещение всего груза вперед (ящики с боекомплектом). Машина отрывается от воды перед самым берегом, но не имея достаточной скорости, на берегу падает на крыло. Мотор срывается с крепления и падает рядом, Романов ударяется о приборную доску головой, штурман вылетает из кабины. К счастью самолет не загорелся, т.к. бензобаки не были повреждены. За нами прислали другой самолет, а техники остались снимать вооружение и приборы.

Полярная Почта

Бурый Сергей. Воспоминания.

Трудное детство