В истории исследования морских путей, идущих вдоль северных берегов Сибири, новая страница открылась в результате неутомимого труда ряда экспедиций, снаряженных по замыслу Петра I — великого преобразователя России.
Впервые изучение северных морских путей было поставлено как государственное предприятие.
Юный военный флот России выделил на это дело смелую офицерскую молодежь—«петровских птенцов», воспитанников морских школ и Морской академии.
Петр хорошо понимал, что русскому государству, создававшему в ту пору свою промышленность и флот, нужно всемерно развить торговые связи с заморскими странами. Войны, которые Петр вел со Швецией, Турцией, Персией, были прежде всего войнами за выход к морям, по которым Россия могла беспрепятственно прокладывать свои торговые пути. «России нужна вода», — говорил Петр молдавскому господарю князю Кантемиру.
Еще в 1703 году был заложен Санкт-Петербург, великий город России на Балтике, открывший «окно в Европу».
Ясно, что и Северный морской путь не мог не заинтересовать Петра.
В 1713 году (через десять лет после основания Санкт-Петербурга и через четыре года после разгрома шведов в Полтавской баталии) Федор Степанович Салтыков, один из образованнейших людей петровского времени, представил Петру свои «пропозиции»
[* Напечатаны Обществом любителей древней письменности в 1892 году. Приложение V к отчетам о заседаниях ]. В них Салтыков, между прочим, советовал построить корабли в устье Енисея и «теми кораблями кругом Сибирского берега проведать, не возможно ль найти каких островов, которыми б мочно овладеть. А ежели таких островов и не соищется, мочно на таких кораблях там купечествовать в Китай и в другие островы».
Рассмотрев эту «пропозицию», Петр приказал генерал-адмиралу графу Ф. М. Апраксину обдумать вопрос of экспедиции на восток из устья Енисея.
В следующем (1714) году (это был год славной победы юного балтийского флота России над шведами при Гангуте) Федор Степанович Салтыков представил Петру проект «О взыскании свободного пути морского от Двины реки даже до Омурского устья и до Китая». На этот раз Салтыков предлагал построить небольшие суда в устьях Двины, Оби, Лены и «около Святого Носа» и на тех судах отправить «несколько морских людей из иноземцев и из русских и велеть им описывать по тому берегу от ходу морского, от двинского устья до Обского устья, а от Обского до Енисейского, а от Енисейского до Ленского и до последнего речного устья, которое обыщется удобное близ Амуры реки и по устье Амурское и вдоль между Епоном и Китаем»
[* Цитировано по Бергл. Очерки по истории русских географических открытий, М.—Л., 1946 ].
Салтыков составил подробную программу обследования каждого участка побережья. Спустя двадцать лет все пункты этой программы вошли в инструкции Малыгину, Овцыну, Лаптевым и другим участникам второй экспедиции Витуса Беринга, известной в истории под названием Великой северной экспедиции.
Ф. С. Салтыков всячески доказывал выгодность открытия северо-восточного пути из Европы в Азию. «И ежели оный проход до китайских и до японских берегов соищется свободный, в том будет вашему государству великое богатство и прибыль, потому изо всех государств, как из, Англии, Голландии и из иных, посылают в Ост-Индию корабли, которые... ходят вперед и назад обращаются, в которых местах от жаров множество у них людей помирает и от скудости провиантов, ежели они продолжаются долго на пути. И по обретении оного (Северо-восточного прохода. — В. В.) станут желать ходить тем проходом».
Для сбора таможенной пошлины с кораблей, идущих в Ост-Индию, автор проекта предлагал построить крепости «на проливах Вайгаче, Новой Земле и на матерой земле, что лежит против Новой Земли».
Вопреки мнению многих, Салтыков не сомневался в существовании Северо-восточного прохода: «что же многие содержат, что невозможно проходить за льдами сквозь некоторые места там, но из вашего государства можно по вышеописанным опробовать через весь год в самых холодных местах, можно, чаю. что в вешние и в летние месяца то чинить плавание, о чем пробу никому иному так удобно чинить, как вашему величеству из вашего государства».
Настаивая на поисках северного пути, Салтыков вместе с тем предлагал, чтобы местные сибирские власти послали «проведать и описать, далеко ли за Святым Носом вашего величества берег и по которую реку, и от той последней реки — какие люди живут там и кому они подлежат... понеже на той ширине как в Японе и на острову Гетео (?) лутчее серебро находится».
Трудности освоения пути, идущего сквозь льды в далеких и неизведанных северных морях, не пугали Салтыкова. «Хотя, — писал он, — в том искании какая и трудность соищется, без чего никакое дело не происходит, — англичане и галанцы ищут новых земель для своих прибытков и ловсягодир того пробуют».
Вскоре по приказу Петра были предприняты практические попытки разведать отдельные участки Северного морского пути.
Само собою разумеется, что для решения вопроса о Северном морском пути в Индию и Японию необходимо было прежде всего выяснить, соединяется ли на севере Азия с Америкой. Хотя рассказы о плавании вокруг северо-восточной оконечности Азии (Попова и Дежнева) дошли до Петра и его современников, но из-за отсутствия достоверных документальных материалов вопрос о проливе между Азией и Америкой оставался открытым.
Во время пребывания Петра в Париже в 1717 году о желательности исследовать вопрос, существует ли пролив между Азией и Америкой, говорил Петру известный географ Французской Академии Наук Гильом Делиль. Об этом же несколько раз писал Петру и его приближенным знаменитый философ Готфрид Лейбниц.
В 1719 году для исследования Курильских островов была отправлена экспедиция геодезистов — питомцев петровской Морской академии И. Евреинова и Ф. Лужина.
В данной им 2 января 1719 года инструкции говорилось: «ехать вам до Тобольска и от Тобольска, взяв провожатых, ехать до Камчатки и далее, куда указано, описать тамошние места, сошлась ли Америка с Азиею, что надлежит зело тщательно сделать не только зюйд и норд, но и ост и вест, и все на карту исправно поставить»
[* «Полное собрание законов», V, N° 3266 ]. Экспедиция Евреинова и Лужина, из-за чрезвычайных трудностей плавания, смогла собрать сведения и составить карту только лишь западной Камчатки и шестнадцати Курильских островов. В район Берингова пролива она не попала.
Еще не закончилась эта экспедиция, как в 1720 году была отправлена вторая для отыскания прохода на восток от устья Оби. В этой экспедиции принял участие геодезист И. Чихачев, составивший в 1719—1725 годах первые карты Западной Сибири, и «обер-комиссар» Петр Миллер, большой знаток географии России. Экспедиция окончилась неудачей, так как судно, повидимому, прошло не далее Тазовской губы. Иностранные наблюдатели отмечают, что Петр и его советники, особенно знаменитый Я В. Брюс, снаряжая эту экспедицию, ставили перед ней не частную задачу, а изыскание возможности пройти Северным Ледовитым океаном в Тихий и Индийский океаны для установления непосредственных отношений с Америкой.
В 1722 году, будучи в Казани, по пути к войскам, отправлявшимся в персидский поход, Петр принял Евреинова и смотрел его карту. Он вспомнил о ней спустя два года, когда обдумывал планы грандиозной экспедиции, охватывающей пространство от Оби до Нового Света.
Любопытно, что во время персидского похода Петра не оставляла мысль об экспедиции через Камчатку в Америку. Петр говорил об этом с Ф. И. Сой-моновым.
В последние годы жизни (1723—1724) Петр все энергичнее намечает планы поисков морских путей в Америку и Индию.
В 1724 году по его приказу секретарем сената И. К Кирилловым на основе китайских и русских источников была составлена карта Сибири.
23 декабря 1724 года состоялся указ Петра о «Сибирской экспедиции» для поисков пролива между Азией и Америкой. Адмиралтейств-коллегий предписывалось сыскать людей, нужных для экспедиции «достойного морского поручения или подпоручения», а также учеников или подмастерьев для построения бота с палу бой. Генерал-адмирал Апраксин обратился к морским офицерам с призывом принять участие в экспедиции.
6 января 1725 года Петр собственноручно написал краткую инструкцию начальнику Сибирской экспедиции:
«1. Надлежит на Камчатке или в другом там месте сделать один или два бота с палубами.
2. На оных ботах [* Очевидно, здесь пропущено слово «плыть» ] возле земли, которая идет на Норд и по чаянию (понеже оной конца не знают) кажется, что та земля часть Америки.
3. И для того искать, где оная сошлась с Америкой, и чтоб доехать до какого города Европейских владений или, ежели увидят какой корабль Европейской, проведать от него, как оной кюст [* Берег (англ. «coast») ] называют, и взять на письме и самим побывать на берегу и взять подлив ную ведомость и, поставя на карту, приезжать сюды».
Болезнь Петра в январе 1725 года не позволила ему лично руководить подготовкой экспедиции. Вручая Апраксину инструкцию, Петр сказал ему: «Худое здоровье заставило меня сидеть дома. Я вспомнил на сих днях то, о чем мыслил давно и что другие дела предпринять мешали, то-есть о дороге через Ледовитое море в Китай и Индию... Оградя отечество безопасностью от неприятеля, надлежит стараться находить славу государеву через искусства и науки. Не будем мы в исследовании такого пути счастливее голландцев и англичан, которые многократно покушались изыскивать берегов американских»
[* Л. Н. Майков, Рассказы Нартова о Петре Великом, СПб., 1891 ].
Начальником экспедиции был назначен Витус Беринг, «понеже Беринг в Ост-Индии был и обхождение знает». Беринг был датчанин, с 1704 года он состоял на русской службе в качестве офицера. В экспедиции участвовали лейтенанты А. Чириков и М. Шпанберг, гардемарин П. Чаплин и свыше 60 человек команды. Петр I указывал, что для экспедиции «зело нужно штурмана и подштурмана, которые бывали в Нордной Америке», но таких сыскать не могли.
Весьма примечательно то, что на карте Страленберга, врученной Берингу для руководства, имелась надпись против устья реки Индигирки: «Отсюда русские пересекли море, загроможденное льдом, который северным ветром пригоняет к берегу, а южным отгоняет обратно, и достигли с большим трудом и опасностью для жизни области Камчатки».
Это обстоятельство служит серьезным подтверждением того, что существование Берингова пролива, открытого Поповым и Дежневым, было во время Петра хорошо известно. Следовательно, экспедиция Беринга снаряжалась не только с целью подтверждения того, что пролив между Азией и Америкойсуществует, а преследовала и какие-то иные, далеко идущие практические цели, которые, повидимому, маскировались с целью засекречивания.
Экспедиция выехала из Петербурга уже после смерти Петра, в начале 1725 года, и после необычайно трудного переезда со всем снаряжением через Сибирь в конце 1726 года прибыла в Охотск. Только 30 июля 1727 года на выстроенном здесь небольшом судне «Фортуна» часть экспедиции под начальством Шпанберга вышла в Большерецк (западный берег Камчатки). Вернувшись в Охотск, Шпанберг вместе с Берингом и другими участниками экспедиции снова вышел в море, на этот раз на двух судах, и в начале сентября 1727 года экспедиция в полном составе собралась в Большерецке. Зимой экспедиция перевалила через Камчатку к ее восточному берегу и сосредоточилась в Нижнекамчатске. Для перевозки на протяжении 900 километров грузов экспедиции были мобилизованы местные собаки, значительная часть которых погибла, в результате чего туземцы остались без перевозочных средств.
В Нижнекамчатске весною 1728 года был выстроен бот, имевший в длину 18 метров и названный «Св. Гавриил». 25 июля судно вышло из устья реки Камчатки в море и пошло вдоль северо-восточного берега материка на север. 9 августа экспедиция миновала устье Анадыря, а 21 августа был открыт остров, названный островом Лаврентия. 26 августа «Св. Гавриил» находился в широте 87°18'N, то-есть уже к северу от пролива, впоследствии названного именем Беринга. Так как в крайней северной точке, достигнутой экспедицией, по заключению Беринга, «земля более к северу не простирается, а к Чукоцкому или к Восточному углу земли никакой не подошло», то Беринг решил, что Азия не соединяется с Америкой и что поэтому «надлежит ему против указу во исполнение возвратиться». По мнению Чирикова, для окончательного решения поставленной экспедиции задачи следовало продолжать плавание до устья Колымы, но Беринг с этим не согласился и, как сказано в «Юрнале бытности в камчатской экспедиции мичмана Петра Чаплина», «поворотив бот, приказал держать на StO». На обратном пути был открыт один из островов Диомида, какой — неизвестно. В сентябре «Св. Гавриил» стал на якорь в Нижнекамчатске.
В следующем году (1729) Беринг сделал попытку достигнуть берегов Америки, но, пройдя на восток от Нижнекамчатска около 200 километров и не увидев никакой земли, повернул обратно. Обогнув мыс Лопатка (южная оконечность Камчатки) и зайдя в Большерецк, экспедиция направилась затем в Охотск. В январе 1730 года Беринг вернулся в Петербург.
В 1732 году плавание от Камчатки к Берингову проливу совершил подштурман Иван-Федоров, помощником которого был геодезист Михаил Гвоздев. История этой экспедиции такова. В 1726 году казачий голова Афанасий Шестаков во время своего пребывания в Петербурге сделал сообщение о крайнем северо-востоке Сибири и «Большой Земле», расположенной, по мнению Шестакова, против устья Колымы. В результате этого доклада Сенат в 1727 году постановил отправить во главе с Шестаковым экспедицию как с целью географических исследований на крайнем северо-востоке Сибири, так и для «усмирения немирных чукчей». По решению Адмиралтейств-коллегий к этой экспедиции была присоединена морская экспедиция, руководство которой было поручено штурману Якову Ген-су. В распоряжение последней был дан бот Беринга «Св. Гавриил». Шестаков был убит чукчами весной 1730 года, а бот «Св. Гавриил» в 1732 году совершил плавание из Камчатки в Берингов пролив, но уже не под командованием Генса, который заболел, а под начальством Ивана Федорова. «Св. Гавриил» пересек Берингов пролив с запада на восток до мыса принца Уэльского, и, таким образом, Федоров был первым мореплавателем, видевшим как западные, так и восточные берега этого пролива. Федоров был также первым русским, высаживавшимся на островах Диомида, как на Большом, так и на Малом. Обследовав Берингов пролив, Федоров вернулся на Камчатку.
После прибытия в столицу Витус Беринг в 1730 году представил правительству Анны Иоанновны отчет об экспедиции, а вместе с тем выдвинул проект исследования Охотского края и Камчатки, указав также на необходимость «выведывать северные земли или берега Сибири». Кроме того, Беринг считал нужным исследовать морские пути в северо-западную Америку и особенно в Японию, «понеже надежду имею, что тамо нарочитые места можно находить и, ежели возможность допустит, и с Японами торг завесть, чегоб не малой прибыли Российской империи впредь могло оказаться».
Мысль о возможности установления мореплавания по Северному морскому пути, несомненно, также лежала в основе проекта экспедиции. Историограф Г. Миллер указал на это совершенно ясно: инициаторы экспедиции «хотели устраивать сообщение по Ледовитому океану, чтобы выяснить, нельзя ли таким образом открыть в интересах торговли более удобный путь на Камчатку, чем длительная сухопутная дорога через всю Сибирь»
[* "Материалы для истории Академии Наук", VI. СПб., 1889 ].
Столь же определенно об этом говорит Свен Ваксель, старший офицер на судне «Св. Петр», ходившем в 1741 году под начальством Беринга из Камчатки к берегам Северной Америки: «Одна из основных задач Камчатской экспедиции — исследование через новоземельские проливы Северо-восточного прохода, которым можно было бы попасть через Ледовитое море в Камчатское море или Тихий океан»
[* С. Ваксель, Вторая Камчатская экспедиция Витуса Беринга. Л.— М, 1940, стр. 26 ].
Проект Беринга по существу являлся осуществлением замыслов Петра, высказанных еще за двадцать лет до этого Салтыкову и Соймонову. Этот проект сулил «государственную пользу и умножение нашего интереса» (как говорится в правительственном постановлении), то есть усиление политического и экономического влияния России на севере Тихого океана.
Уже одно то, что высшие органы государственной власти (Сенат, Адмиралтейств-коллегия и др.), с полным сознанием всех трудностей такого предприятия, не только поддерживали предложение Беринга, но и осуществляли его в течение ряда лет настойчиво и последовательно, выделяя огромные по тому времени средства и силы, ярко говорит о зрелости русского государства. История до этого не знала примеров, когда бы государство бралось за осуществление экспедиций подобного размаха.
Самое горячее и деятельное участие в подготовке экспедиции принимала Академия Наук. «Материалы для истории Академии Наук» (VI, стр. 252) считают эту работу «самым замечательным, что произошло в Академии Наук в 1732 году». «Известно, — читаем мы в указанных «Материалах»,— что первая экспедиция капитана Беринга не ответила на тот вопрос, для разрешения которого она была отправлена великим императором. Было решено продолжать исследования в Камчатском море вплоть до берегов Америки и предпринять плавания русских морских судов по Ледовитому океану, чтобы попытаться установить с Камчатским морем более удобное сообщение, чем имевшееся сухопутное, и тем способствовать развитию торговли. Главным двигателем этого дела был обер-секретарь Сената Иван Кириллович Кирилов, великий патриот и большой любитель географических и статистических сведений. Он имел постоянную связь с капитаном Берингом, который вместе сосвоими лейтенантами Шпанбергом и Чирковым изъявили готовность предпринять второе путешествие. Кирилов составил записку о выгодах, которые могла из этого извлечь Россия, и присоединил к тому другие соображения о расширении русской торговли до Бухары и Индии, что потом дало повод к возникновению известной Оренбургской экспедиции, во главе которой Кирилов был поставлен в 1734 году и при которой он умер в 1737 году».
Любопытно отметить, что из среды Адмиралтейств-коллегий, в связи с обсуждением плана экспедиции, вышел первый проект кругосветного путешествия из Кронштадта к берегам Камчатки, осуществленный лишь спустя семьдесят лет (Крузенштерном и Лисянским на кораблях «Надежда» и «Нева» в 1803—06 гг.).
В апреле 1732 года последовал указ о снаряжении новой, Второй Камчатской экспедиции, общее руководство которой было возложено на Беринга
[* Впоследствии отряды, работавшие на побережье Ледовитого океана, перешли в непосредственное распоряжение Адмиралтейств -коллегии ]. В указе Сената отмечалось, что «оная экспедиция самая дальняя и трудная и никогда прежде не бывалая, что в такие неизвестные места отправляются».
Отправление экспедиционных отрядов из Петербурга началось в феврале 1733 года.
Экспедицию можно разделить на семь отрядов, каждому из которых поручалось обследовать определенный район.
Обследованием должны были быть охвачены следующие районы:
- Берег между Печорой и Обской губой. Исходный пункт Архангельск.
- Берег на восток от Обской губы до северной оконечности Таймырского полуострова или до Хатанги. Исходный пункт Тобольск.
- Берег на запад от устья Лены до северной оконечности Таймырского полуострова или до >стья Пясины. Исходный пункт Якутск.
- Берег на восток от устья Лены до Берингова пролива. Исходный пункт Якутск.
- Камчатка, острова на севере Тихого океана и северо-западная Америка. Исходный пункт Охотск.
- Курильские острова и Япония. Исходный пункт Охотск.
- Внутренняя часть северной Сибири.
По своим громадным масштабам экспедиция представляла собою предприятие неслыханное, вполне заслужившее название «Великой экспедиции». Участвовало в ней 580 человек. Эта совершенно исключительная по охваченной ею территории экспедиция, тем не менее, осталась недостаточно освещенной в истории. Одной из причин этого является то, что Великая северная экспедиция проходила в строго секретном порядке. В результате этого засекречивания часть оригинальных журналов экспедиции затерялась в архивах.
Районы работ трех (выше указанных последними) отрядов лежат вне Арктики, поэтому мы их здесь коснемся лишь в общих чертах. Этими тремя отрядами экспедиции были открыты многочисленные острова в северной части Тихого океана и матерый северо-западный берег Северной Америки, открыты и осмотрены все Курильские острова и северная часть Японии, а также собраны огромные материалы по географии, геологии, этнографии севера и востока Сибири. Помимо Беринга и его ближайших помощников-мореплавателей (в числе их следует особо отметить выдающегося русского моряка Алексея Чирикова), в работе участвовали видные ученые, командированные Академией Наук. Г. Стеллер, С. Крашенинников, Г. Миллер, И. Фишер и И. Гмелин.
4 июня 1741 года Беринг на пакетботе «Св. Петр» и Чириков на другом пакетботе «Св. Павел» покинули Авачинский залив и отправились к берегам далекой Америки. Спустя 16 дней суда разлучились. Беринг и Чириков каждый самостоятельно продолжал свой «вояж». 15 июля первым берега Америки увидел Чириков. 20 июля вблизи о. Каяк к американской земле подошел Беринг. Так блестящим успехом увенчалось плавание на поиски берегов Америки. Беринг не пережил славы своего открытия, он погиб во время экспедиции: пакетбот «Св. Петр» был выброшен штормом на необитаемый остров, названный впоследствии именем Беринга, где славный капитан-командир и скончался после четырехмесячной болезни (цынга) 19 декабря 1741 года.
Для описи берега от Архангельска до устья Оби было построено два судна (кочи, длиной в 54 фута) — «Экспедицион» и «Обь», — которые под начальством лейтенантов С. В. Муравьева и М. Павлова вышли из устья Северной Двины 21 июля 1734 года. В состав экспедиции входили также два «рудознатца». Несмотря на то, что в этом году южная часть Карского моря была свободна от льдов («чему кормщики и бывалые люди
[* Мезенцы, принимавшие участие в плавании ] весьма удивлялись», — писал Муравьев), плавание оказалось неудачным. Кочи, достигнув вдоль западного берега Ямала широты 72°35' N, повернули обратно, и экспедиция зазимовала в устье Печоры. Хотя всеплавание продолжалось меньше двух месяцев, участники экспедиции умудрились переболеть цынгой («и от тамошнего воздуха почитай все, хоть несколько времени, пребывали тяжкими головными, грудными и цынготными болезнями, паче горячками больны», — доносил Муравьев).
В следующем году, который был неблагоприятным по состоянию льдов в Карском море, Югорский Шар был пройден 17 августа, а в Карском море было встречено «не малое число льдов, от которых часто принуждены были с потерянием прямого курша оные обходить, а инде и шестами отпихиваться». В общем плавание было опять малоуспешно: Муравьев достиг в Карском море широты 73°04, а Павлов 73°1 Г N, что послужило поводом к раздору между лейтенантами, ибо, по выражению Муравьева, Павлов ставил «себе за не малой авантаж предо мною в том, что его в нынешнюю кампанию случай допустил быть выше к полю (ближе к полюсу. — В. В.) 7 минутами». «Ко озимению» экспедиция снова вернулась на Печору. Здесь поведение лейтенантов вызвало недовольство местных жителей, и пустозерцы, а также некоторые участники экспедиции послали на них жалобы в Петербург, вследствие чего Муравьев и Павлов, по постановлению Адмиралтейств-коллегий, были преданы суду и позже разжалованы в матросы «за многие непорядочные, нерадетельные, леностные и глупые поступки».
Начальство над экспедицией перешло к лейтенанту С. Г. Малыгину, человеку волевому, но жестокому. По словам подштурманов Малыгина, он ругал своих подчиненных «скверно всячески», бил, «головы ломал до крови» и жестоко наказывал «кошками». С ненцами Малыгин был непрочь поторговать, причем менял вино на песцов и «делал разные притеснения». Малыгин был, однако, очень хорошим и образованным моряком.
Так как кочи, на которых плавали Муравьев и Павлов, оказались с очень низкими мореходными качествами (по словам Муравьева, на них нельзя было «ниже лавировать, ниже дрейфовать»), то для нового плавания были выстроены два бота. Малыгин командовал ботом «Первый», а другим ботом («Второй») командовал его помощник лейтенант А. Скуратов.
Первое плавание Малыгина в устье Оби, предпринятое совместно с А. Скуратовым летом 1736 года, было неудачно, так как «безразрывные» льды вынудили экспедицию стать на зимовку в реке Каре. Покинув место зимовки 17 июля 1737 года, Малыгин и Скуратов 3 августа достигли пролива между северной оконечностью Ямала и островом Белым, впоследствии названного Норденшельдом по имени Малыгина. Неблагоприятные ветры и туманы задержали здесь суда надолго. На матером берегу пролива Малыгин построил «маяк», представлявший собой большой земляной холм. В 1908 году этот маяк посетил Б. М. Житков. В настоящее время маяк Малыгина уже не существует, так как берег здесь размыт.
Только 27 августа суда обогнули Ямал и вошли в Обскую губу, а 22 сентября прибыли в устье Оби. Таким образом, при тех несовершенных средствах, которыми располагала Великая северная экспедиция, на морской переход из Архангельска в устье Оби понадобилось четыре года.
Несомненно, что русские еще до Малыгина огибали морем северную оконечность Ямала, хотя обычно поморы, плававшие в Обь, пользовались, как мы видели выше, речками Ямала. На карте И. Масса, составленной в 1609 году, уже значится остров Белый, отделенный от северной оконечности Ямала проливом. О Белом острове и проливе Малыгина, со слов русских, сообщал фактор английской торговой компании Логан, посетивший Пустозерск в 1611 году («В устье Оби
[* Очевидно, имеется в виду Обская губа ] находится остров; надо держаться морской его стороны, так как между островом и материком мелко»).
С Оби Малыгин был отозван в Петербург, куда он проехал зимою сухим путем, Скуратов же вернулся в Архангельск морем.
В 1738 году в Карском море было встречено много льда («пробивались пешнями»), и в сентябре суда были затерты около устья Кары. Только на следующий год (1739) Скуратов прибыл в Архангельск.
Научные результаты морской экспедиции на Обь, продолжавшейся пять лет (1734— 1739), были весьма скромны. Заснята была сравнительно небольшая часть береговой линии (главным образом сухим путем, геодезистом Селифонтовым, работавшим весной и летом 1736 года), Югорский Шар и острова Матвеев, Долгий и Местный; кое-где произведены наблюдения над приливо-отливами и течениями. Астрономические наблюдения экспедиции, по словам Ф. Литке, были «сколь малочисленны, столь же и недостоверны, а берега, исследованиям подлежавшие, осмотрены были очень поверхностно».
Опись берега от устья Оби до Енисея была поручена лейтенанту Дмитрию Леонтьевичу Овцыну. В его распоряжении имелась дубелыплюпка «Тобол» (длина 70 футов, две мачты). В состав экспедиции входили подштурман Д. Стерлегов, геодезист, рудознатец и др.
В 1734 году Овцын проплыл в Обской губе только до широты 70°14'N.
Зиму 1734/35 года Овцын провел в 06-дорске. Здесь часть зимовавших оказалась «обдержимой цынготною болезнью», и их пришлось отправить в Березов, «понеже в оном Обдорске воздух зело тяжел».
Плавание 1735 года было мало удачным, и Овцын смог дойти только до широты 68°40'. 21 июля мореплаватели натолкнулись на «зимний натуральный» (то-есть невзломанный) лед, тянувшийся от одного берега Обской губы до другого. Овцын ждал здесь до 29 июля, но лед не двигался. К этому времени на судне было уже тридцать семь больных цынгою, в том числе и сам Овцын. Был созван консилиум, который постановил, что «того вояжю исполнить нынешнею кампаниею невозможно», а потому, «дабы не помереть всем безвременно и не потерять судно», возвратиться. Во время этого похода умерло четыре человека, в том числе рудознатец Медведев.
Зиму команда провела в Тобольске, сам же Овцын поехал с докладом в Петербург. Вернувшись в Тобольск в 1736 году, Овцын снова сделал попытку пройти из Оби в Енисей, но и на этот раз ему не удалось выйти за пределы Обской губы (хотя он достиг в этом году широты 72°40/N), «где всегда видели немалые носящие льды по осьми и шти с половиною фут». 26 августа Овцын решил вернуться в 06-дорский острожек—«за великими на курши наши к норду льдами, за опасением краткости в лете времени к возвращению для спасения судна и людей».
Только в следующем году (1737) Овцыну удалось, наконец, выполнить возложенное на него поручение и пройти на вновь построенном в Тобольске палубном боте «Оби Почтальон» (длиной в 60 футов) из Обской губы в устье Енисея, причем он достиг во время этого плавания широты 74°02' N (к северу от Обской губы). Небезинтересно отметить, что в крайней достигнутой мореплавателями точке они видели кита, пускавшего фонтаны.
Повидимому, Д. Л. Овцын был первым мореплавателем, прошедшим из Обской губы в Енисейский залив морем и обогнувшим полуостров Явай
[* Торговые и промышленные люди ходили в старину с Оби на Енисей морем только до устья Таза, далее же переваливали на Енисей по рекам, озерам и волокам ].
Когда Овцын выехал в Петербург с докладом об экспедиции, его в Тобольске арестовали и вскоре по постановлению «Тайной розыскных дел канцелярии» разжаловали в матросы за «дружеское обхождение» с находившимся в ссылке в Березове князем И. А. Долгоруким (казненным в 1739 году)
[* Впоследствии Овцын был отправлен на Охотское море в экспедицию Беринга и в 1741 году восстановлен в звании лейтенанта ].
После разжалования Овцына исследование берега к востоку от Енисея было поручено штурману Федору Минину, в экспедиции которого участвовали подштурман Дмитрий Стерлегов и рудознатец А. Лескин. В 1738 году Минину удалось пройти доостровов Северо-восточных, к северо-востоку от острова Диксона. Недалеко от крайнего достигнутого пункта Минин установил деревянную доску с вырезанной на ней надписью.
В 1922 году эта доска была найдена Н. Бегичевым и доставлена в Государственное географическое общество в Ленинграде.
В 1739 году, вследствие слишком позднего выхода из Туруханска, Минин дошел только до устья Енисея. Зимою 1740 года Стерлегов описал побережье Ледовитого океана от устья Енисея на северо-восток до широты 75°26' N сухим путем. Страдая снежной слепотой, он был вынужден повернуть здесь обратно, после того как поставил в крайнем достигнутом им пункте знак. «А мыс, на котором поставлен маяк с приметою, каменистый, высокий, — доносил Стерлегов. — При оном месте усмотрена высота солнца в полдень 27°54, ширина 75°26'». Крайний мыс, достигнутый Стерлеговым в 1740 году, получил впоследствии название мыса Стерлегова (географическая широта этого мыса по современным определениям 75°20' N).
Летом того же года (1740) Минин совершил плавание из Енисейского залива на восток и на этот раз, плывя вдоль берега Сибири на северо-восток и миновав устье Пясины и группу из многочисленных небольших островов (получившую впоследствии название «шхер Минина»), достиг широты 75°15'N. Здесь встретился сплоченный лед, подходивший к самому берегу, и Минин был вынужден повернуть обратно. На этом попытки обогнуть с запада северную оконечность Таймырского полуострова, продолжавшиеся семь лет (1734—1740), закончились.
По возвращении между Мининым и его помощником Стерлеговым началось судебное дело. Стерлегов и некоторые из команды обвиняли Минина в жестокости, лихоимстве и пьянстве, а Минин в свою очередь обвинял своих подчиненных в непослушании и пьянстве. Судились долго, и в конце концов Минин был приговорен к разжалованию в матросы на два года.
Место, достигнутое в 1740 году Мининым на северном берегу Сибири (75°15'N), долго считалось крайним восточным пределом мореплавания в Карском море.
Обратимся теперь к третьему отряду, который должен был описать берег к западу от устья Лены.
Вначале опись этого участка была поручена лейтенанту Василию Прончищеву, который на дубельшлюпке «Якутск» (длиною в 70 футов) спустился вниз по Лене и в середине августа 1735 года вышел через Быковскую протоку в море.
В состав отряда Прончищева входили подштурман Семен Челюскин, геодезист Никифор Чекин, подлекарь и около 50 человек команды; кроме того, начальника отряда сопровождала его жена Мария Прончищева — первая женщина, принимавшая участие в полярной экспедиции
[* Если не считать участницу неизвестной экспедиции (1616—1618 гг.), останки которой найдены на острове Фаддея, и спутницу Федота Попова (1648), имя которой до нас не дошло ].
5 сентября дубельшлюпка дошла до устья реки Оленек, где, ввиду наступивших морозов, было решено зазимовать. В устье Оленека в то время уже находилось русское селение, в котором числилось 12 семей. Об этом Прончищев писал: «Имеются-де там промышленные люди с женами и детьми. И в первом случае, как увидели дубеiь-шлюпку, то все с женами и детьми из домов своих разошлись... И те обыватели объявляли о себе, якобы укрывались под опасением от болезни воспы». Прончищев, однако, полагал, что они скорее «от нападения или разорения страх имели».
Чтобы не «истеснять» местных жителей, Прончищев построил в устье Оленека две избы из плавника, в которых и поселился со своим экипажем.
В середине августа следующего года (1736) Прончищев вышел в море. По словам Челюскина, он уже был в это время «обдержим жестокою цынготною болезнию». Плавание до Анабары протекало без затруднений. Вверх по Ана-баре был послан геодезист Чекин, ибо зимою жители в устье Оленека рассказывали Прончищеву, что более 100 верст вверх по течению Анабары находится «камень, который таким видом якобы подобно быть какой-нибудь руде». Образец этой руды был в следующем году послан Берингу, который передал его для анализа профессору Гмелину. По заключению последнего, «ни золота, ни серебра, ни меди не явилось, а токмо сера горючая. И по его (Гмелина) де рассуждению к пользе интересу никакой надежды иметь не возможно».
За Анабарой встретились льды, среди которых мореплаватели пробирались «с великою опасностью». 24 августа экспедиция достигла устья Хатангской губы, на левом берегу которой было обнаружено русское зимовье. Продолжая плавание на север, <'Якутск» достиг 28 августа северной широты 76,5°, где были встречены тяжелые льды. Тем не менее мореплаватели продолжали продвигаться вперед и, хотя л «через великую нужу», дошли у восточного берега Таймырского полуострова до широты 77°29'N
[* Эту широту приводит С. Челюскин в своем рапорте Адмиралтейств-коллегий. В рапорте того же Челюскина Берингу дается широта 77°25' ].
Здесь дубельшлюпка попала в «самые глухие льды, которым и конца видеть не могли». Лед у островов Фаддея и Самуила был еще не взломан. На льду встретили много медведей — «якобы какая скотина ходит», по замечанию Челюскина. Ввиду явной невозможности пробираться дальше, созванный 30 августа Прончищевым, в то время уже тяжело больным, «консилиум» решил возвращаться.
3 сентября экспедиция на «Якутске» достигла устья Хатангской губы, где, «знатное дело, льды отнесло долече в море», а через два дня подошла к устью Оленека. Противные ветры долго мешали дубельшлюпке войти в реку. Прончищеву стало совсем плохо, и он скончался 9 сентября, еще до того, как судно стало на якорь у прошлогоднего зимовья. 22 сентября умерла и Мария Прончищева, вместе со всеми стойко переносившаятяготы полярного плавания. После смерти Прончищева командование отрядом принял Челюскин, который в следующем году (1737) прибыл в Якутск.
Когда в Адмиралтейств-коллегий были получены донесения о работах отряда Прончищева, она признала необходимым повторить попытку обогнуть Таймырский полуостров с востока на запад и поручила выполнение этого дела лейтенанту Харитону Прокофьевичу Лаптеву. Подготовка новой экспедиции заняла много времени, и Харитон Лаптев вышел из Якутска вниз по Лене только в июне 1739 года. В экспедиции снова приняли участие Челюскин и Чекин.
1 июля дубельшлюпка X. Лаптева вышла через Крестяцкую протоку в море. В устье этой протоки X. Лаптев поставил маяк высотой в 7 сажен. Сразу по выходе в море были встречены сплошные льды, и только 4 августа удалось пройти устье Оленека. Через четыре дня дубельшлюпка достигла бухты, которой X. Лаптев дал скандинавское название Нордвик («северный залив»). Описав эту бухту, в которой били обнаружены сильные течения, экспедиция направилась в Хатангскую губу, где задержалась из-за льдов на неделю. Вскоре по выходе из Хатангского залива был усмотрен остров Преображения, который, по описанию Харитона Лаптева, «длиною поперек более мили. С моря сей остров стоит утесом, так якоб стена из одного камня; а с той стороны, которая в губу, лежит берег пологой и низкой»
[* Геолог И. П. Толмачев считает (A note on the geography of Northern Siberia, "Arktis", 1929, № 1), что Харитон Лаптев видел только большой ближайший к бухте Нордвик остров (то-есть остров Бегичева современных карт), которому Лаптев якобы и дал название острова Преображения. Небольшой же остров, лежащий дальше на север, Лаптев, согласно Толмачеву, вовсе не видел; этот остров (то-есть остров Преображения современных карт), по Толмачеву, якобы открыт только в 1878 году экспедицией Норденшельда. Из приведенной выдержки из дневника X. Лаптева явствует, что соображения И. П. Толмачева ошибочны. По данным лоции (С. Д. Лаппо, Материалы по лоции прибрежной зоны моря Лаптевых. 1935), остров Преображения имеет в длину три мили и в ширину менее одной мили; северный берег представляет «отвесную скалу», а южный — «отлогий». Все это вполне согласуется с описанием, даваемым X. Лаптевым. Большой же, южнее расположенный остров Бегичева имеет совершенно иные размеры: протяжение его береговой линии составляет 97 миль. Таким образом, нет никаких сомнений в том, что остров, известный на современных советских картах под названием острова Преображения, есть действительно тот самый, который видел и описал X. Лаптев, давший острову это название ].
Вдоль восточного берега Таймырского полуострова X. Лаптеву удалось пройти до мыса Фаддея (1 сентября). Дальше не пустил лед. «За островами Самуила не видно конца — стоит лед стоячий, гладкой, не ломаной», — занес в судовой журнал X. Лаптев. На мысе Фаддея Лаптев поставил «маяк» («из камня плиточного, вышиной в полторы сажени»), обнаруженный через 180 лет экспедицией Амундсена. У этого же мыса мореплаватели «видели морских зверей, великих собою, подобных рыбе, шерсть маленькая, белая, яко снег; рыло черное. По здешнему называют белуги». Повернув на юг, X. Лаптев пошел в Хатангскую губу, где 9 сентября стал на зимовку около устья реки Блудной. Зимовка протекала благополучна, причем X. Лаптев поддерживал строгую дисциплину, повидимому, не всем приходившуюся по вкусу. Иногда недовольство высказывалось вслух и слышались «нерегулярные и неистовые слова»; этот ропот Лаптев пресекал наказанием кошками.
В начале апреля 1740 года X. Лаптев отправил геодезиста Чекина с девятью собачьими нартами и восемнадцатью оленямитундрой к устью реки Таймыры, откуда он должен был произвести опись морского берега до устья Пясины. Одновременно к а устье реки Пясины был послан боцман Медведев, который должен был вести съемку берега на восток от этой реки, двигаясь навстречу Чекину. Чекин дошел до Таймырского озера, затем следовал по течению Таймыры до ее устья и прошел вдоль побережья на запад около 100 верст. В широте 76°26'N (вероятно, на северном берегу острова Таймыр) Чекин поставил «маяк», после чего из-за недостатка корма для собак повернул обратно и с «крайнею нуждою» прибыл 28 мая в Хатангское зимовье. Что касается Медведева, то он прошел на восток от устья Пясины лишь около 50 километров и повернул обратно. Развалины избы Медведева к северу от устья Пясины сохранились до настоящего времени.
Весною X. Лаптев отправил на Таймырское озеро и к устью Таймыры еще две партии из местных жителей, которые должны были наловить там рыбы и устроить продовольственные склады для работ в следующем году. В июле (старого стиля), когда Таймырское озеро вскрылось, эта партия на привезенной с собой небольшой лодке спустилась по реке Таймыре до устья. «На устье той Таймыры с великою нуждою находили малое число гнилых дров для малого обогрения», — отмечает X. Лаптев в своем рапорте.
Летом 1740 года X. Лаптев сделал еще одну попытку пройти морем к устью Таймыры. Однако 24 августа, в широте около 75,5°N, дубельшлюпка потерпела аварию: «во время поворота назад течением и ветром дубельшлюпку льдами затерло, а потом по отломлении форштевня все судно в неудобность повредило». Появилась угрожающая течь.
Видя неминуемую гибель судна, мореплаватели стали выгружать продовольствие на лед, намереваясь перетащить его затем на берег, отстоявший от судна на 15 миль. При не прекращавшемся давлении льдов дубельшлюпку вскоре «истерло». 27 августа X. Лаптев и его спутники добрались по льду до берега, где соорудили из плавника хижины. До 11 сентября мореплаватели были заняты перетаскиванием продовольствия на берег, пока льдину не унесло. Положение потерпевших кораблекрушение было очень серьезное. «Изнуренные трудами, отчаявшиеся в спасении на этом пустынном и далеком берегу, некоторые подняли было ропот, говоря, что им все равно умирать — работая или не работая; однакож мужественный начальник строгим наказанием зачинщиков восстановил дисциплину»
[* А. Соколов, Северная экспедиция 1733—1743 ].
Возвращение в Хатангское зимовье, куда истощенные путники добрели только в конце октября, было крайне тяжелым. Четверо из них скончались по дороге.
Во время своих плаваний X. Лаптев мог установить, что на восточном берегу Таймырского полуострова самая северная промысловая изба (оказавшаяся необитаемой) находилась в северной широте 75°, а «жилые зимовья (то-есть зимовья с постоянным населением. — В. В.) состоят токмо на реке Хатанге и по ней вверх к югу».
После двух неудачных попыток описать берега Таймырского полуострова с моря X. Лаптев решил выполнить эту задачу сухим путем. 28 марта 1741 года из Хатангского зимовья с тремя собачьими нартами вышел Семен Челюскин, имевший поручение дойти тундрой до устья реки Пясины и следовать оттуда с описью берега на восток до устья Таймыры. В середине апреля Лаптев отправил под начальством квартирмейстера Токмачева девятнадцать нарт к Таймырскому озеру и в устье Таймыры для устройства там складов продовольствия. 3 мая зимовье покинул геодезист Чекин, который должен был описать восточный и северный берег Таймырского полуострова, а через два дня на пяти нартах вышел сам Лаптев, направившийся напрямик тундрой к устью Таймыры. Еще до своего выхода Лаптев отправил всю остальную команду на оленях на Енисей. Чекин смог довести опись восточного берега Таймырского полуострова только до широты 76°35' N, где был вынужден повернуть, так как он и его товарищи заболели снежной слепотой. Челюскин, дойдя до устья Пясины, начал съемку морского берега на восток и довел ее до широты 75°2ГЫ. Что касается самого X. Лаптева, то он прошел с Хатанги сперва на Таймырское озеро («озеро Таймурское собою велико, а в сторону N0 далеко ли пошло — неизвестно, понеже за стужею туда и самоеды не ходят»). 17 мая он прибыл в устье реки Таймыры, где в то время стояло одинокое зимовье якута Никифора Фомина, промышлявшего здесь песцов и ловившего рыбу
[* Избу, в которой жил этот якут, видел еще в середине XIX веке А. Миддендорф... Она стояла на небольшом острове (в низовье Таймыры), названном Миддендорфом островом Фоминым.
Интересно указать, что в конце XVHI века в низовьях Таймыры также находился житель — некто Фирс, пришедший сюда с Дудыпты (А. Мидденлорф. Путешествие на север и восток Сибири, ч. 1, СПб., 1860, стр. 75) ].
Лаптев направился было сперва на северо-восток, но уже через несколько дней, достигнув 76°42' северной широты, должен был вернуться, так как заболел снежной слепотой: «и тут у меня и имеющегося при мне солдата глаза оною непогодою перебило так, что ни на пять сажен можно видеть; чего ради, видя крайнюю гибель от оной очной болезни в худых и пустых местах, возвратился назад на прямой курни».
Поправившись, Лаптев вышел из устья Таймыры 31 мая и начал съемку берега к западу. Через пять дней он дошел до маяка, сооруженного Чекиным в предыдущем году; в 20 километрах Лаптев поставил другой маяк «с подписанием года, числа и ширины места». 13 июля Лаптев встретился на широте 75°21'N с штурманом Челюскиным. «Накормя собак, — значится в журнале Лаптева, — поехали в путь около берега, возвратя оного штурмана, у которого пришедшие с ним собаки весьма худы и корму малое число с ним пришло». 21 июня Лаптев и Челюскин прибыли в устье Пясины, откуда отправились в Мангазею (Туруханск), где и провели зиму.
Для съемки остававшегося еще не посещенным северного берега Таймырского полуострова в начале марта 1742 года из Туруханска вышел Челюскин. Пройдя до устья Хатанги, Челюскин двинулся на север и 14 мая прибыл к мысу Фаддея, откуда и повел съемку. 20 мая Челюскин достиг крайней северной оконечности Азии, впоследствии названной академиком А. Миддендорфом мысом Челюскина. «Сей мыс каменной, приярый, высоты средней, — записал в тот день Челюскин в своем путевом журнале. — Около оного льды гладкие и торосов нет. Здесь именован мною оный мыс: Восточной северной мыс. Здесь поставил маяк — одно бревно, которое вез с собою».
Продолжая съемку берега на запад, Челюскин, немного не доходя до устья Таймыры, встретил двух людей, посланных Лаптевым ему навстречу. Сам Лаптев находился в это время в устье Таймыры. В июле Челюскин и X. Лаптев вернулись в Туруханск, откуда затем выехали в Петербург.
В свое время некоторые географы сомневались в достоверности того, что Челюскин открыл северную оконечность Азии. Весьма скептически отнесся к работам Челюскина известный русский исследователь северо-восточной Сибири Ф. Врангель, по мнению которого вся опись была сделана Челюскиным «весьма поверхностно», так что после его работ «мы знаем токмо, что оный [северный берег[/i] ][/color] омываем океаном». Еще более отрицательно отнесся к Челюскину академик Бэр, писавший (1841), что «оконечность Северовосточного мыса /то-есть мыса Челюскина/ и с сухого пути никогда не была достигнута» и что Челюскин, «чтобы развязаться с ненавистным предприятием, решился на неосновательное донесение». Указанные два автора, пытавшиеся очернить Челюскина и его работы, к сожалению, имели последователей, и только в 1851 году А. Соколовым неосновательность обвинений, возводившихся Бэром на Челюскина, была доказана документально. Особенно горячо вступился за Челюскина А. Миддендорф, который писал: «Челюскин не только единственное лицо, которому сто лет назад удалось достичь этого мыса (северной оконечности Азии) и обогнуть его, но ему удался этот подвиг, не удавшийся другим, именно потому, что его личность была выше других. Челюскин, бесспорно, венец наших моряков, действовавших в том крае. При большой настойчивости, Челюскин из участников экспедиции всех точнее и отчетливее в своих показаниях»
[* А. Миддендорф, Путешествие на север и восток Сибири, ч. I, СПб., 1860, стр. 78—79 ].
Подобное же мнение о Челюскине высказал также и Норденшельд, которому впервые после Челюскина пришлось побывать на северной оконечности Азии.
Начальство над четвертым отрядом Великой северной экспедиции, которому надлежало описать берег к востоку от Лены, было возложено на лейтенанта Петра Ласиниуса, датчанина, незадолго до этого поступившего на русскую службу. Отряд Ласиниуса, в котором насчитывалось сорок пять человек, имел в своем распоряжении палубный бот «Иркутск» (длиной в 60 футов), на котором Ласиниус 18 августа 1735 года вышел из устья Лены через Быковскую протоку в море. На Быковском мысу Ласиниус поставил деревянный маяк высотой в 36 футов. Держа курс на юго-восток, в глубь губы Борхая, «Иркутск» вскоре встретил льды. Несмотря на сравнительно раннее время года, Ласиниус «за противным ветром, густым туманом, носимым льдом и великим снегом» стал искать «отстойных мест к зимовью». 25 августа экспедиция подошла к устью реки Хараулах, где Ласиниус и решил зазимовать. Из плавника была выстроена большая казарма в четыре комнаты, с кухней и баней. Уже в самом начале зимы среди зимовщиков стала свирепствовать цынга, которая вскоре начала вырывать одну жертву за другой. Первым умер сам Ласиниус, скончавшийся 30 декабря, вслед за ним ушло в могилу еще тридцать пять человек. К весне в живых осталось только девять человек, которые во главе с подштурманом Ртищевым покинули зимовье и отправились в Якутск. Еще до их ухода в устье реки Хараулах прибыл штурман Щербинин, которого отправил из Якутска Беринг, когда до, него дошли сведения о тяжелом положении отряда Ласиниуса.
На смену Ласиниусу Беринг назначил лейтенанта Дмитрия Яковлевича Лаптева, двоюродного брата Харитона Лаптева. В конце июля 1736 года Д. Лаптев прибыл с новой командой в устье реки Хараулах, откуда на боте «Иркутск» пошел сперва к Быковскому мысу в устье Лены для пополнения запасов продовольствия. 22 августа он вышел отсюда, взяв курс на северо-восток, и через два дня встретил у мыса Борхая «великие непроходимые льды, которые стеною заградили путь». По описанию Лаптева, этот лед был «гладок и бел, как ровной план накрыт белым полотном», и «так здоров, как среди зимы». Пребывая «в великом страхе», Дмитрий Лаптев уже на следующий день отдал приказ возвращаться в Лену, решив, что путь на восток закрыт. Не проявив никакой настойчивости и отступив при первой же встрече со льдами, Д. Лаптев после этой неудачной попытки пройти морем в Колыму решил «и на предбудущий год на море не выходить, понеже к проходу до реки Колымы и до Камчатки, по всем обстоятельствам, ныне и впредь нет никакой надежды».
Зиму 1736/37 года Д. Лаптев провел на Лене несколько выше Булуна, причем все участники экспедиции переболели цынгой, а один из них умер. Летом Д. Лаптев привел бот в Якутск и сам отправился отсюда в Петербург, где доложил Адмиралтейств-коллегий о плачевных результатах экспедиции и пессимистических выводах, к которым он пришел. «Особливо же объявил он, Лаптев, что проход тем Северным морем от Ленского устья на Камчатку видится невозможен, ибо во время последней его кампании дошли в ширине 73 градусов 16 минут до стоячего льда, и время ко ожиданию, чтобы оной лед разломало или б растаял, уже минуло; а тот стоячей лед, по чаянию, простирается до называемой Святого Носа земли, о которой тамошние новокрещенные якуты показали, что в 20 лет знают и по всякое-де лето у той земли на море через все лето стоит лед и морем не ломает»
[* Если верить этому показанию якутов, то надо сделать вывод, что в первой половине XVIII века состояние льдов в море Лаптевых было значительно менее благоприятным, чем в настоящее время ].
Адмиралтейств-коллегия, однако, не согласилась с этими выводами и вернула Д. Лаптева обратно в Сибирь, предписав «с наиприлежнейшим старанием чинить еще один опыт, не можно ли будет пройти по Ледовитому морю». Только в случае непреодолимых препятствий Лаптеву разрешалось выполнить работу по описи берега сухим путем. Прибыв в Якутск, Лаптев в январе 1739 года послал для описи побережья у Святого Носа матроса Алексея Лошкина, который по окончании работ должен был встретиться с Лаптевым в устье Лены. Лошкин прибыл на Быковский мыс 15 июля. Летом из Якутска на Индигирку сухим путем был отправлен геодезист Иван Киндяков.
Во исполнение приказа Адмиралтейств-коллегий Д. Лаптев, в сопровождении штурмана Щербинина и тридцати грех человек команды, летом 1739 года снова вышел из устья Лены в море. Как и во время первого плавания, у мыса Борхая были встречены сплоченные льды, среди которых мореплаватели пробирались на боте «с великим беспокойством и страхом». 25 августа бот миновал Святой Нос, где в этом году еще держался невзло-манный лед: «от самого берега лед стоит неломаной, гладкой и здоровой, как средиземной, расстоянием в полмили немецкой, да притом и ломаного много, и меж камнем
[* Обрывистым берегом ] и льдом невеликая заберега, где и проходили». Вскоре за Святым Носом Лаптев усмотрел небольшой остров, названный им островом Св. Диомида. На карте Лаптева этот остров находится в 45 милях к N0 78° от Святого Носа, то-есть посредине пролива Дмитрия Лаптева. Кроме этого острова, в журнале Лаптева упоминается еще о другом острове, названном Меркуриевым и также расположенном в проливе. Мореплаватели, проходившие здесь после Лаптева, этих островов, однако, не видели. Вероятно, эти острова подверглись такому же разрушению, как в XX веке остров Васильевский (см. главу о море Лаптевых)
[* А. В. Соколов («Записки по гидрографии», LX, 1930) высказал предположение, что Д. Лаптев принял за остров Диомида громадную стамуху. Это объяснение кажется нам слишком искусственным и совершенно ненужным. Мы знаем теперь, что посредине пролива Лаптева находятся две банки. Возможно, что эти банки являются остатками островов, существовавших в первой половине XVIII века ].
2 сентября Лаптев находился против устья Индигирки. Здесь «ветром восточным льдов нанесло множество, в которых днем с нуждою на парусах пробавлялись, а ночью всеми людьми судно охраняли; и непрестанно то подымали, то опускали якорь». Вследствие отмелости берега подойти к нему не удалось, и бот в конце концов затерло льдом. Когда во второй половине сентября лед стал неподвижно, мореплаватели переправились на берег пешком. Зиму они провели в Русском Устье на Индигирке. В письме своем к адмиралу Н. Головину Д. Лаптев характеризует плавание в 1739 году следующим образом: «И часто бродили во льдах, как в густом лесу, и, когда ветер умеренной, с нуждой пробавлялись, а в крепкой шторм близ конечного отчаяния были... И подле берегов здешних воды сыскать не можно, понеже отмели не подпущают увидеть берега, а в море льды не выпущают, и, одним словом, доношу, милостивейший государь, берега оные и путь — погибельной».
На пути между Леной и Индигиркой Д. Лаптев встретил «суда, из моря выброшенные; якори и снасти и поныне есть, и следовало то. что они за неимением порта пропадали». Очевидно, это были остатки судов русских мореплавателей XVII века.
Еше осенью матрос Алексей Лошкин произвел опись морского берега между Индигиркой и Алазеей, а штурман Щербинин и геодезист Киндяков произвели съемку части дельты Индигирки.
Весною 1740 года описные работы продолжались: Киндяков заснял берег между Алазеей и Колымой, Щербинин — реку Яну, Д. Лаптев — Хрому.
С наступлением лета начались работы по освобождению бота изо льдов. Во льду, на протяжении целого километра, надо было прорубить канал, для чего пришлось мобилизовать не только всю команду, но и восемьдесят пять местных жителей. 11 августа Д. Лаптев продолжал плавание в устье Колымы, куда и прибыл через четыре дня. Еще в том же году Д. Лаптев сделал попытку пройти через Берингов пролив в Тихий океан, ко мог добраться только до мыса Большого Баранова, где льды преградили боту путь. «Проходя же густые льды, часто ботом об оные стучались и в страхе были, что проломит от тех ударов». Вернувшись в Колыму, экспедиция зазимовала у Нижнеколымского острога.
В следующем году (1741) Лаптев сделал еще одну безуспешную попытку обогнуть на боте Чукотский полуостров. Около Большого Баранова Камня опять были встречены сплоченные льды, и созванный Лаптевым 17 августа «консилиум» решил, что пройти морем в Камчатку невозможно, и постановил «и впредь на оное море ботом не выходить». Осенью Д. Лаптев прошел сухим путем из Нижнеколымска в Анадырский острог и летом 1742 года произвел съемку нижнего течения реки Анадырь, после чего вернулся в Нижнеколымск. В конце 1743 года Д. Лаптев прибыл в Петербург.
Основная задача северных отрядов Великой северной экспедиции состояла в картировании берегов Ледовитого океана. Как мы видели, эта задача, за немногими пробелами, и была выполнена между Белым морем и Колымой, притом с ничтожнейшими техническими средствами, которыми располагали полярные исследователи того времени.
«Петровские птенцы» с честью и славой выполнили предначертания Петра. В течение почти 200 лет (до экспедиции «Таймыра» и «Вайгача» в 1910—1915 годах) гидрографические данные и описи берегов, собранные и составленные участниками Великой северной экспедиции, оставались почти единственным наставлением для мореплавателей. Результаты работ северных отрядов экспедиции послужили материалом для М. В. Ломоносова, когда в 1755—1763 годах он выступил со своими доказательствами возможности пройти Северным Ледовитым океаном с запада на восток.
Попутно участники экспедиции собрали драгоценные материалы по общей географии и этнографии огромного края, причем особенно ценные сведения доставил Харитон Лаптев (о приливо-отливах, магнитном склонении, метеорологии, населении, животной и растительной жизни и пр.). К сожалению, только небольшая часть этих сведений сделалась достоянием науки. От большинства отрядов сохранились лишь копии журналов, а от некоторых не осталось и этого.
Литература
- Андреев А. И., Экспедиция В. Беринга, «Известия Всесоюзного географического общества», т. XXV, вып. 2, 1943.
- Берг Л. С, Открытие Камчатки и экспедиции Беринга, М.—Л., 1946.
- Ваксель Св., Вторая Камчатская экспедиция Витуса Беринга. Л.—М., 1940.
- Бахтин В., Русские труженики моря. Первая морская экспедиция Беринга. СПб., 1890.
- Миддендорф А., Путешествие на север и восток Сибири, ч. I, СПб., 1860 (здесь опубликованы путевые журналы X. Лаптева за 1741 г. и С. Челюскина за 1742 г.).
- Островский Б. Г., Великая северная экспедиция, 2-е изд., Архангельск, 1937.
- Соколов А., Берег Ледовитого моря между рек Оби и Оленека, «Записки Гидрографического департамента», IX, 1851.
- Соколов А., Северная экспедиция 1733—1743, «Записки Гидрографического департамента», IX, 1851.
- «Экспедиция Беринга». Сборник документов, М., 1941.
- Golder F. A., Bering's vovages. American Geographical Society, Research series Nos. 1 and 2, New York, 1922 and 1925.
Моря Советской Арктики.pdf