Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

Визе В.Ю., Моря Советской Арктики

 Моря советской Арктики.jpg
По изданиям:
Визе В.Ю., Моря Советской Арктики: Очерки по истории исследования. Изд. 1–3. – М.-Л., 1936–1948.

Сканы jpg 300dpi в архиве zip 394 383 К
http://www.polarpost.ru/Library/Warehou ... rktiki.zip

Вариант в PDF файле:
Моря Советской Арктики.pdf
(76.45 МБ) Скачиваний: 1394
Содержание
  1. От Издательства. [3]
  2. Древнейшие времена. [4]
  3. Первые русские на Крайнем Севере  [9]
  4. Иностранные экспедиции XVI-XVII вв. в Баренцевом море. [17]
  5. Полярные плавания русских в XVI-XVII столетиях [39]
  6. Великая Северная экспедиция. [59]
  7. Русские на Шпицбергене. [79]
  8. Исследования Новой Земли, Вайгача и Колгуева [94]
  9. Открытие Земли Францa-Иосифа. [119]
  10. Баренцово море. [126]
  11. Ледоколы в Арктике. [132]
  12. Карское море. [142]
  13. Исследования Земли Франца-Иосифа. [166]
  14. Первые сквозные плавания Северо восточным проходом. Открытие Северной Земли [192]
  15. Исследования Северной Земли. [211]
  16. Чукотское море и остров Врангеля [220]
  17. Экспедиция Де Лонга [236]
  18. Восточно-Сибирское море. [246]
  19. Новосибирские острова и море Лаптевых [261]
  20. Экспедиции на „Сибирякове“, „Челюскине“ и „Литке“ [ [287]
  21. Освоение Северного морского пути [308]
  22. Исследование Арктики с воздуха. [331]
  23. Дрейфы „Фрама“ и „Седова“. [345]
  24. Завоевание Северного полюса [363]
  25. Указатель [397]
В приложении:
Схема кругополярной области.
Дрейфы буев в Северном Ледовитом океане и в морях Советской Арктики.

Полярные плавания русских В XVI—XVII столетиях


Морской путь из Поморья в Обь был хорошо известен русским еще в середине XVI века. Иностранные экспедиции, искавшие Северо-восточный проход в Китай и Индию, вынуждены были пользоваться не только советами, но и помощью русских кормщиков.

Обширная область, привлекавшая поморских промышленников своими пушными богатствами, лежащая к востоку от низовьев Оби и связанная с морем, была известна русским под названием Мангазеи (Молгонзеи) — по имени жившего здесь ненецкого племени. В первых строках сказания «О человецех незнаемых на восточной стране и о языцех разных», относящегося к концу XV века, говорится: «На восточной стране, за Югорьскою землею, над морем, живут люди Самоедь, зовомыи Малгонзеи» [* Впервые это сказание подробно разобрано Д. Н. Анучиным в работе «К истории ознакомления с Сибирью до Ермака», «Древности», кн. 14, М., 1890 ]. Названия Molgomzaia, Molgomsaia, Molgomzay значатся и на картах того времени (Антония Дженкинсона — 1562 год, Меркатора — 1587 год, Баренца — 1597 год, и др.).

Следует напомнить, что во второй половине XVI века московская держава решительно шагнула за Урал.

В 1574 году сольвычегодские солепромышленники Строгановы выхлопотали грамоту, разрешавшую им строить городки «в Сибирской стороне за Югорским каменем [Уральский хребет[/i] ][/color]... на Тоболе реке, и на Иртыше, и на Оби, и на других реках». В связи с этим пожалованием Строгановы стали обследовать путь в Сибирь.

В 1581 году начался поход за Урал казачьей экспедиции под начальством предприимчивого уральца Василия Тимофеевича Аленина, известного в истории под именем Ермака. Экспедицию снарядили Строгановы. Завоеванная Ермаком «Новая Сибирская Землица» была включена в состав русского государства.

Общее восстание местных жителей на некоторое время освободило Сибирское ханство. Однако уже в 1586 году воеводы Василий Сукин и Иван Мясной на развалинах татарской Тюмени на реке Туре поставили город, который стал опорным пунктом для дальнейшего наступления. Спустя год был поставлен другой острожек на Тоболе, в центре бывшего Сибирского ханства. Тобольск стал главным административным центром русской Сибири. Для защиты границ от нападений татарских орд в 1594 году на реке Таре, притоке Иртыша, был построен город Тара. Остатки орды бывшего сибирского хана Кучума вынуждены были уйти з степи Казахстана и Средней Азии.

Так же настойчиво русские осзаивали «чрез каменный путь» с Печоры. В 1593 году на нижней Оби был поставлен город Березов. Окрестные остяцкие княжества были покорены и стали платить ясак московским воеводам. Началось продвижение вверх и вниз по Оби. В 1594 году в земле сургутских остяков был поставлен город Сургут, в 1598 году в стране нарымских остяков (селькупов) — город На рым, в 1595 году у входа в Обскую губу была основана Обдорская крепость.

В 1597 году сольвычегодский посадский человек Артемий Бибиков открыл более короткую сухопутную дорогу от Соликамска на верховья Туры. В следующий год здесь был основан город Верхотурье — пограничная таможня, через которую отныне шел официальный тракт из Москвы в Сибирь.

Следующим этапом русского продвижения на восток был переход с реки Обь на Енисей.

Бесконтрольное хозяйничанье в Мангазее поморских промышленников уже давно беспокоило московских воевод. В 1600 году, во второй год царствования Бориса Годунова, московское правительство снарядило большую экспедицию под начальством князя Мирона Шаховского и Даниила Хрипунова для покорения Мангазеи. Заготовленные для экспедиции суда оказались непригодными для «морского хода», и войску пришлось пробираться через тундру на оленях, отобранных у обдорских остяков. Не без участия промышленников правительственная экспедиция подверглась полному разгрому со стороны самоедов. В следующем году на выручку Шаховскому и Хрипунову был послан новый отряд. В 1601 году на реке Таз, несколько выше впадения в нее реки Панча-Яга, на месте уже существовавшего селения промышленников по приказу Бориса Годунова был заложен город Мангазея. Основателями его были воеводы князь Василий Масальский и Савлук Пушкин. Мангазея и стала конечным пунктом плаваний русских моряков и торговых людей.

В Мангазее жили не только торговые люди и государственные чиновники; сюда стекались и «всякие люди», бежавшие «от государственных податей, а иные от воровства и от своей братьи, от всяких долгов». Постоянное население Мангазеи было немногочисленно — всего около ста человек, число же временно проживавших достигало тысячи. Мангазея была окружена стеной с пятью башнями. Воеводский двор, съезжая изба, таможенная изба, гостиный двор, торговая баня, лавки находились внутри города, хаты же мангазейского населения ютились в стенах.

Имелась в городе и тюрьма. В ней содержались аманаты [* Заложники из туземцев ], которых «кормили отчасти хлебом, а большею частью падалью и юколой» [* Мороженая рыба — главный корм сибирских ездовых собак ].

Спустя шесть лет, в 1607 году, у впадения Турухана в Енисей возникло Туруханское зимовье, которое сделалось местом оживленной пушной ярмарки. Впоследствии (1676) в Туруханское зимовье была перенесена резиденция мангазейских воевод, и оно стало называться Новой Мангазеей. Город Туруханск на месте Новой Мангазеи существует и поныне.

Одним из первых упоминается в русских источниках плавание в Обскую губу московского гостя Луки — впрочем, неудачное. Об его походе, относящемся ко времени между 1584 и 1598 годами, говорится, что «ходил москвитин Лука гость с товарищи проведывати Обского устья тремя кочи, и теле люди с великие нужи примерли, и осталось тех людей всего четыре человека».

В Мангазею русские ходили из Двины, Мезени и Пустозерска.

Морской путь в Мангазею лежал от устья Печоры «большим же морем-окияном на урочище Югорский Шар». Отсюда плавали «Нар-зомским морем» [* Самая южная часть Карского моря ].

К западным берегам Ямала, где поднимались на север до устья реки Мутной [* Под Мутной рекой в старину понимали нижнее течение реки Морды и реку Се-Яга западную ]. Чтобы не огибать Ямал с севера, входили в эту маленькую реку («чрез можно камень перебросить») и «тянулись бечевой» до озер, из которых река Мутная берет свое начало. Далее озерами и протоками доходили до волока на озеро, из которого течет река Зеленая, а по этой последней уже сплавлялись в Обскую губу. «Сухого волоку от озера доозера» было только около полукилометра, «место ровное, земля песчана». От устья Зеленой реки бежали «парусным погодьем» по Обской губе, затем сворачивали в Тазовскую губу и по реке Тазу плыли до Мангазеи. Весь морской путь совершался на «кочах» — небольших судах грузоподъемностью около шести-семи тонн. «Делали кочи крепкие, и лес в них был добрый, мелкий, и ушивали, и конопатили, и смолили, и во всем делали дельно, чтоб те кочи к морскому ходу были надежны». Эти плоскодонные однопалубные суда имели в длину до 25 метров. Лавировать под парусами они не могли и ходили, только пользуясь прямым ветром [* Приводим описание кочей, даваемое В. Г. Богоразом: «Кочи были сшиты из деревянных досок раздвоенным ивовым корнем. Они были сколочены деревянными гвоздями, сквозь верченые дыры, конопачены мхом, слегка помазаны по швам сырой смолой живицей. Вместо якоря был большой камень на ивовом «кляче» (канате). Паруса были сшиты из полувыделанных шкур, как на чукотских байдарах. В кочах не было ни одного гвоздя, ни атома железа. В общем это было кораблестроение эпохи неолита» (В. Г. Богораз, Чукчи, ч. 1, Л., 1934, стр. 37). Даваемое Богоразом описание относится к кочам сибирских мореходов XVII века. Кочи, на которых русские плавали по Баренцеву и Карскому морям, повидимому, были несколько более совершенной постройки ].

Древний путь через Ямал был обследован летом 1936 года экспедицией Н. Н. Воеводина, который пришел к заключению, что этот путь и сейчас пригоден для местных грузоперевозок.

Кроме Ямальского волока, существовал и другой старинный путь из Северной Двины и Печоры на Обь. На кочах доходили только до устья реки Кары, «а по ней хаживали вверх сухим путем до другой реки [* Река Щучья ], впадающей в Обскую губу, при которой, построив новые суда, отправлялись на оных далее» [* Чулков, Историческое описание российской коммерции, 1781, т. I, кн. 1, стр. 98 ]. Об этом пути русские мореходы рассказывали англичанину В. Гордону в бытность его на Печоре в 1611 году. Интересно отметить, что он встретил тогда в устье этой реки тридцать русских людей, направлявшихся частью в Мангазею, частью на Новую Землю.

Наконец, изредка поморы, плававшие в устье Оби, пользовались и путем вокруг острова Белого.

Не всегда плавания в Мангазею проходили удачно: нередко встречные ветры заставляли возвращаться обратно, нередко «льды не пропускали». «А коли бог не даст подсобных ветров, и тогда все кочи ворочатся в Пустоозеро, а коли захватит на Мутной или на Зеленой реке позднее время, и на тех реках замерзают и животишка своя и запасы мечут на пусте, а сами ходят на лыжах в Березовский уезд. А как займут льды большие, ино обходят около льдов парусом и гребью недель с шесть, а иногда и обойти льдов немочно, и от тех мест ворочаются назад в Пустоозеро». При благоприятных же условиях от Архангельска «поспевают в Мангазею в полпяты недели» (то-есть в 18 суток).

Вообще морской путь в Мангазею считался тяжелым, потому что он лежал через «непроходимые злые места от великих льдов», где приходилось претерпевать «всякие нужи». Тем не менее, по свидетельству современников, «от Архангельского города в Мангазею по вся годы ходят кочами многие и торговые и промышленные люди со всякими немецкими товары и с хлебом» [* Миллер Г., История Сибири, II. Л. —М., 1941. стр. 232 ]. Имеются следующие не полные данные о числе кочей, плававших из Поморья в Мангазею: 1601 год — четыре кочи (сорок человек), 1602 год — четыре кочи, 1610 год — шестнадцать кочей (сто шестьдесят человек), 1611 год — кочи не дошли до Обской губы и вернулись, 1612 год — шестнадцать кочей, 1613 год — семнадцать кочей.

В литературе есть указания, что плавания русских в Обь происходили ежегодно [* Dissertation of the learned John Isaac Pontanus. (Напечатано в J. Pinketton, A general collection of vovages, vol. I, London, 1808, pp. 127—130.) ].

Таможенный голова И. Саблин писал в 1654 году, что до него «при прежних мангазейских таможенных головах приходили в Мангазею морем многие кочи с хлебными запасами и русскими товарами, в год кочей пятьдесят и больше».

С первого взгляда может показаться странным, что русские на своих кочах установили довольно правильные торговые сношения с Обью, тогда как иностранцам, обладавшим несравненно лучшими мореходными средствами, это сделать не удавалось. Главная причина успеха русских заключалась в том, что они были жителями Севера, хорошо освоились с природой Севера и накопили много полезных знаний, которые помогали в их смелых плаваниях. Знание природы Арктики и в настоящее время является необходимым условием успеха всякой полярной экспедиции, всякого предприятия в полярной области. Иностранные мореплаватели XVI и XVII веков, искавшие Северо-восточный проход, попадали в совершенно не знакомую для них обстановку. Ломоносов правильно указал, что неудача их объясняется тем, что они «не имели довольного знания натуры, ниже ясного воображения предлежащей дороги».

Наконец, русские кочи — суда с несомненно очень низкими мореходными качествами, которые поэтому в литературе принято всячески поносить («утлые», «кое-как сколоченные», «неуклюжие» и т. д.), — в данном случае представляли, по сравнению с иностранными судами, определенные преимущества, потому что плавали в Мангазею не открытым морем (где опасность от льдов была больше), а вблизи берега, то-есть по чрезвычайно мелкому фарватеру («и в губах местами глубоко, а в иных местах и суда ставают»), который был недоступен для иностранных экспедиционных судов с большой осадкой. Именно благодаря плаванию подле самого берега, что можно было выполнить только на мелких «посудинах», наши поморы и овладели морским путем в Обь.

Не лишне вспомнить, что Амундсен, первый совершивший плавание Северо-западным проходом, также обязан своим успехом в значительной мере тому, что совершил это плавание на небольшой «скорлупке», какой была его «Иоа» (72 фута длины, 47 регистровых тонн).

С Оби на Енисей русские попадали через Тазовскую губу и далее речками, и волоками между Тазом и Енисеем. Первые сведения об устье Енисея дал двинянин Кондрашка Курочкин, который достиг его в 1610 году, спускаясь из Туруханска вниз по течению Енисея. Курочкин рассказал, что «падет-де Енисея в морскую губу Студеного моря, которым ходят немцы из своих земель кораблями ко Архангельскому устью». Курочкин установил, что в устье Енисея нет мелководного бара и «большими кораблями из моря в Енисей пройти мочно», а также что «Енисея-де глубока, кораблями по ней ходить мочно». Это большое преимущество Енисея перед Обью, о котором более трехсот лет назад сообщил Кондрашка Курочкин, было в полном объеме практически использовано только при советской власти, основавшей на Енисее большой морской порт (Игарка).

В том же 1610 году русские промышленники достигли морем устья Пясины [* Впрочем, устья Енисея и Пясины были, несомненно, известны русским еще до Курочкина, так как низовья этих рек изображены на карте Исаака Массы, составленной по русским источникам не позже 1609 года ], а в 1611 году один пермяк рассказывал англичанину Логану, что за Пясиной находится другая река, называемая Хатанга. Когда-то в устье Пясины и по ее течению существовало много русских промысловых поселков; развалины их были обнаружены экспедицией Е. И. Иголкина в 1933 году. Во второй половине XVII века русские вели в Енисейском заливе и прилежащей части Карского моря интенсивный промысел морского зверя [* Recueil de voyages an Nord, VIII, Amsterdam. 1727, стр. 210-21 ]. В XVII веке на побережье к востоку от Енисейского залива появились промысловые становища, опустевшие, однако, уже в середине следующего столетия. По свидетельству Минина и Стерлегова, в 1740 году между островом Диксона и устьем Пясины находилось семь зимовий, но, по словам Минина, «жители их в давние годы померли», в устье же Пясины во времена Минина промышленники еще жили («мангазейские к енисейские посадские и разных городов гулящие и ссыльные»). К востоку от устья Пясины Стерлегов в 1740 году не видел ни одного зимовья.

Развившееся торговое мореплавание из Поморья в Обскую губу было в 1619 году насильственно прекращено правительственным указом. Москва опасалась, что рано или поздно иностранцы станут плавать в Обь, минуя «корабельное пристанище» в Архангельске, дававшее государству большой доход («мочно немцам пройти в Мангазею из своих земель, не займуя Архангельского города»). С другой стороны, правительство боялось, что русские купцы начнут торговать с иностранцами на Крайнем Сезере, избегая уплаты пошлины («учнут торговати с немцы, утаясь в Югорском Шару, на Колгуеве, на Канином Носу, и государеве казне в пошлинах истеря будет»). Поэтому, как писал в Москву тобольский воевода князь Иван Куракин, «немцам в Мангазею торговать ездити позволить не мощно; да не токмо им ездити, ино-б и русским людям морем в Мангазею от Архангельского города ездить не велеть».

Запрещение русским ходить морем в Мангазею мотивировалось тем, чтобы «немецкие люди от Пустоозера и Архангельского города в Мангазею дороги не узнали». Вести торговлю с Мангазеей предписывалось сухим путем, через Тобольск и Березов. После завоевания Казанского ханства и Западной Сибири чрезвычайно возросло значение сухопутных путей, ведущих за Урал с верховьев рек бассейна Камы. Особенно большое значение приобрел самый короткий путь — от Соликамска в верховья реки Туры, где был основан город Верхотурье, игравший потом столь значительную роль в сношениях с Сибирью, что иностранцы называли его «воротами Сибири». Дорога через Верхотурье была официально признана московским правительством.

Продвижение на восток русских людей, достигших в конце XVI века реки Оби, несколько замедлилось во время крестьянской войны и борьбы русского народа с польско-шведской интервенцией, хотя не прекращалось и в это время. С новой силой наступление на восток развернулось как раз в двадцатых годах XVII века, когда и был обнародован указ о запрещении «морского хода».

Поморы вначале энергично протестовали против запрещения морского пути в Мангазею и просили, чтобы «из Мангазеи в Русь и в Мангазею с Руси ходить большим морем по-прежнему, чтоб вперед без промыслов не быть». Однако они были вынуждены подчиниться, когда, по ходатайству воеводы Куракина, из Москвы пришел «заказ крепкий», причем ослушавшимся грозило «быть казненными злыми смертьми и домн разорили до основания». В результате «та дорога, по государеву указу, от дальних лет в крепкой заповеди с смертною казнью належит, чтоб никакой человек тем заповедным путем из большого моря-окиана (Баренцова моря) в Мангазейское море (Карское), ни из Мангазейского моря в большой окиан никто не ходил». Чтобы следить за выполнением этого приказа, в Югорском Шаре, на острове Матвеевом, а также на Ямальском волоке содержалась стража. Она должна была «проведывать про немецких людей, чтобы отнюдь в Сибирь в Мангазею немецкие люди водяным путем и сухими дорогами ходу не проискали».

Указ московского правительства надолго задержал развитие морских связей с Обь-Енисейским краем. Вопрос об использовании Северного морского пути был вновь поставлен только 250 лет спустя русским деятелем Севера М. К Сидоровым, а регулярная эксплоатация этого пути началась лишь при советской власти.

Для сношений между Тобольском и Мангазеей некоторое время еще пользовались морским путем (по Обской и Тазовской губам), но в 1667 году и этот путь был запрещен указом тобольского воеводы Годунова: «Впредь кочевого ходу не будет, а посылать через Енисейск» (то-есть сухим путем.—В. В.). Когда полярное мореплавание было запрещено строгим указом московского правительства, город Мангазея стал утрачивать свое значение. В. довершение бед город в 1643 году почти выгорел. «Жены и дети наши, — доносили служилые люди в Москву, — живучи в Мангазейском городе, терпят голод, а теперь должаться не у кого, потому что город запустел». В 1672 году город Мангазея был упразднен по указу Алексея Михайловича. Вскоре после этого Мангазея опустела и разрушилась. Само место, где стоял этот некогда цветущий полярный город, было забыто и найдено только в 1900 году.

В 1927 году место бывшей Мангазеи, называемое ненцами Тагаревы-харад (разломанный город), посетила советская экспедиция, давшая следующее описание бывшего города: «По берегу торчат бревна — остатки стен. Из построек сохранился какой-то сруб, отстоящий от берега (Таза) шагов на сто. Одна стена его обрушилась, а три оставшиеся наклонились. Вся площадь, на которой был расположен город, имеет сейчас не более квадратного километра (берег сильно подмывается) и покрыта кочками и кустарником. В центре площади имеется насыпь вроде кургана, в некоторых местах прощупываются под землей бревна».

Совсем недавно, накануне Великой Отечественной войны, было получено свидетельство того, что в начале XVII века русские полярные мореходы пересекли Карское море до пролива Вилькицкого, прошли этот пролив и вышли в море Лаптевых.

Об этом плавании, пожалуй, одном из самых замечательных, предпринятых русскими мореходами, стало известно благодаря находкам, сделанным гидрографической экспедицией на судне «Норд». В сентябре 1940 года эта экспедиция высадила на северный остров Фаддея, расположенный у входа в залив Фаддея, в 130 километрах к юго-восто-ку от мыса Челюскина, топографический отряд. На западном берегу этого небольшого острова гидрографы обнаружили между камнями различные предметы — старинные медные котлы, изъеденные ржавчиной ножницы, топор, сковородки, медный колокольчик, несколько голубых бусин и сгнившие меха. При предпринятом через некоторое время вторичном осмотре этого места под насыпью из мягкой гальки, прикрытой сверху большими камнями, были найдены оловянные тарелки, старинные монеты, серьги, перстни, нательные кресты, пищаль и другие предметы старинного происхождения. В конце сентября «Норд» стал на зимовку у мыса Фаддея.

В апреле 1941 года участники экспедиции на «Норде», производя топографические работы на берегу залива Симса, обнаружили здесь остатки избушки, построенной из плавника.

Летом этот район был обследован подробнее, причем было найдено много старинных предметов — монеты, бусы, перстни, компас, солнечные часы, огниво с кремнем, колокольчики, медные котлы, кости людей и животных и др. Не подлежит сомнению, что предметы, найденные на острове Фаддея и в заливе Симса, принадлежали русским мореходам, судно которых потерпело крушение.

Исследование монет, во множестве найденных на острове Фаддея и в заливе Симса (всего 3479 штук), позволило установить время плавания экспедиции, потерпевшей кораблекрушение у острова Фаддея. Самая старая из найденных монет относится к царствованию Ивана III (1462—1505), а самые поздние — к царствованию Михаила Романова (1613—1645); больше всего монет было времен Ивана IV (1533—1584) — всего 1171. Так как монет времен Михаила Романова оказалось немного (158), особенно принимая во внимание продолжительность его царствования, уже при предварительном анализе был сделан вывод, что плавание к острову Фаддея состоялось в начале царствования Михаила Федоровича Романова, примерно около 1620 года. Учитывая, что (как мы видели выше) плавание по Карскому морю было запрещено правительственным указом в 1619 году, можно принять, что плавание состоялось несколько раньше, приблизительно около 1618 года. Обстоятельный анализ денежных сокровищ, выполненный И. Г. Спасским, установил, что собирание этой казны было закончено около 1617 года, когда экспедиция, следовательно, и направилась в свой путь.

Особый интерес представляют некоторые предметы обихода русских мореходов.

На острове Фаддея и з заливе Симса обнаружены пищали и боеприпасы к ним, значительное количество свинцовых пуль, сырого свинца и, повидимому, разложившегося пороха, а также пулелеек. Таким образом, мореходы имели первоклассное для своего времени огнестрельное вооружение.

В снаряжении оказались также настоящие мореходные приборы: солнечные часы и компас. Нужно ли искать лучшего доказательства неправильности весьма распространенного мнения, что казаки и промышленники «шли, как слепые, без компаса, без карт, без всякого морского опыта» (В. Г. Тан-Богораз). Находки свидетельствуют, что древние русские мореходы знали основы штурманского дела своего времени и имели необходимый для этого специальный инструментарий.

В уникальной таймырской коллекции оказались искусно сделанные шахматы, остатки богатого русского платья, шнурки-завязки от которого украшают на концах золоченые шарики, кожаная обувь с каблуками, набранными из кожаных вырезок и подбитых железными подковками.

Рукояти двух ножей покрыты тончайшим резным узором и орнаментализованными надписями славянской вязью. Эти надписи, по свидетельству А. П. Окладникова, обнаруживают не только мастерскую руку искусного резчика, но и уверенность опытного' писца — грамотного каллиграфа. Примечательно, что на одном из ножей узор отличается особой свежестью и не заполнен инкрустацией, на нем видны только отдельные капли олова. Повидимому, мастер резал надпись и орнамент во время зимовки (в заливе Симса). В свое время М. В. Ломоносов, говоря о древнем русском мореплавании, спрашивал: «Сверх сего были ли кто среди них хотя человек грамотный, не только знающий мореплавание?» Только теперь, спустя два века, мы можем ответить утвердительно: да, в составе русских мореходов XVI—XVII веков были люди грамотные и знавшие морскую науку.

На основании исследования предметов, найденных на острове Фаддея и в заливе Симса, научный сотрудник Краевого музея в Красноярске Б. О. Долгих пришел к следующим выводам [* Б. О. Долгих, Новые данные о плавании русских Северным морским путем в XVII веке, «Проблемы Арктики», № 2, 1943 ].

    «
  1. Люди, плывшие в XVII столетии на по­гибшем у острова Фаддея судне, были прекра­сно знакомы с условиями и вкусами сибирско­го рынка, и значительное количество вещей везлось именно в целях сбыта.
  2. Несомненно, что путешественники были русские, знакомые с передовой техникой За­падной Европы.
  3. Путешествие было тщательно подготов­лено и обеспечено совершенным для того вре­мени снаряжением. Предположение о том, что судно случайно зашло к северной оконечности Таймыра, таким образом, исключается.
  4. Среди путников был человек, имевший одежду (кафтан) из тонкого сукна, обладав­ший какой-то жалованной грамотой, кортиком и значительным количеством денег. Путеше­ственники умели играть в шахматы.
  5. Путники занимались не только торгов­лей, но и пушным промыслом и имели собак.
  6. Среди путешественников была женщина (или подросток).
  7. Путешественники имели связи с корен­ным населением Севера, что доказывается кус­ком оленьей шкуры, сшитой нитками из жил».

Что касается направления плавания судна, то Б. О. Долгих предполагает, что судно шло с запада на восток, причем вышло оно не из Енисея или Оби, а из какого-то северного порта Европейской России (вероятно, из Архангельска, Мезени или Пустозерска). Общий ход этой первой морской экспедиции, проникшей из Карского моря в море Лаптевых, Б. О. Долгих рисует следующим образом: «Морское судно (коч), шедшее на восток в обход Таймыра, было около северо-западного берега северного острова Фаддея раздавлено льдами или погибло, налетев на камни. На этих камнях в 1940 году сидело судно «Норд», но последнему удалось благополучно сойти.

Люди перешли с судна на остров, успев спасти часть вещей. Дождавшись, когда море замерзло, они переходят на материк. Часть вещей они оставляют на острове, засыпав их галькой и закрыв каменными плитами, часть увозят с собой на саночках. Пройдя на запад до залива Симса, они строят здесь из плавника избушку, в которой остаются двое, в том числе женщина (или подросток). Остальные потерпевшие крушение уходят дальше в надежде добраться до человеческого жилья. Оставшиеся двое живут в избушке, питаясь песцами, но в конце концов гибнут».

Таким образом, находки, сделанные на острове Фаддея и в заливе Симса, показали, что русские мореходы первой четверти XVII века пересекли все Карское море и плавали в северо-западной части моря Лаптевых и что им принадлежит честь первого обхода на судне северной оконечности Азии — мыса Челюскина. Этот подвиг был ими выполнен за 260 лет до знаменитого плавания Норденшельда на «Веге».

Исследовательские работы, проведенные в 1945 году на месте находок специальной историко-археологической экспедицией Арктического института под руководством А. П. Окладникова, уточнили общую картину выдающейся экспедиции XVII века.

Исследования А. Окладникова подтвердили, что первые русские, плававшие по морю Лаптевых, пришли сюда не из Лены (как предполагалось до сих пор), а с запада, со стороны Карского моря.

С находками на острове Фаддея и в заливе Симса интересно сопоставить приводимые Витзеном в его книге «О северной и восточной Тартарии» (изданной в 1692 году) сведения о попытках русских обогнуть морем Таймырский полуостров. Бывший тобольский наместник Головин сообщил Витзену, что «было 6 или 7 попыток объехать вокруг Таймырского полуострова из реки Енисея, но смелые плаватели каждый раз или погибали, или, встречаясь с массами льда, возвращались, ничего не сделав» [* Цитировано по А. Миддендорфу, Путешествие на север и восток Сибири, ч. I, СПб., 1860. стр. 64 ]. Едва ли можно сомневаться в том, что обнаруженное в заливе Симса зимовье принадлежало мореплавателям, о которых рассказывал Головин. Свидетельство о том, что северное побережье Таймырского полуострова посещалось русскими еще до Челюскина, мы находим у упоминавшегося нами англичанина Логана, которому один пермяк рассказывал в 1611 году, что «на морском берегу, приблизительно на полпути между реками Пленной и Хатангой, были найдены камни, из которых некоторые похожи на золото, а некоторые— на серебро».

С прекращением, в силу правительственного указа, торгового мореплавания по Карскому морю не прекратились, однако, чисто промысловые плавания русских.

В одном документе, относящемся к 1647 году, имеется указание, что в прошлые годы «с Новой Земли с кожею и салом моржовым и с костью рыбья зубу, на Колмогоры и в Двинской уезд торговых и промышленных людей в приезде осенью было много». В другом документе, 1667 года, говорится, что «летом ходят на море на Новую Землю и по морским островам в больших судах для моржового промысла мезенцы и пинежана на Югорский Шар и Вайгач остров, и всякие морские островы ведают» [* «Дополнения к Актам историческим», V, 1855 стр. 172 ]. О том, что русские ладьи ходят на Новую Землю, счел долгом упомянуть и автор описания поездки в Россию голландского посла Конрада ван Кленка, посетившего в 1675 году Архангельск [* Historisch Verhael og beshryving van de voyagie gedaen onder de suite van den Heere Koenraad van Klenk. Amsterdam, 1677, стр. 26 ].

Главным объектом промысла в Карском море был морж. Англичанин Вильям Персглоу, живший в Пустозерске в 1611—1612 годах, указывает, что в особенно больших количествах морж держится у мыса Нарамзей, куда [* По предложению А. Шренка, мыс Нарамзей есть северная оконечность Ямала (A. G. Schrenk Reise nach dem Nordosten des europaischen Russlands Theil II, Dorpat, 1854, стр. 200).

пустозерцы ежегодно отправляли ладью с целью промысла моржа [color=#777777][* [i] Purchas his Pilgrims. Vol. Ill, London, 1625
 ]
.

В девяностых годах XVII столетия путешествовавшему по московскому государству Избранду Идесу русские рассказывали, что они для зверобойного промысла ходят на кочах к Вайгачу, а если там промысел плохой, то идут промышлять в Карское море [* Recueil de voyages au Nord, Tome VIII, Amsterdam, 1727, стр. 178 ].

Известно плавание корщика Родиона Иванова в 1690 году, судно которого потерпело крушение у Шараповых Кошек [* У западного берега полуострова Ямала ].

Промышленники провели зиму на берегу Ямала, ютясь в хижине, сделанной из смеси глины, шерсти и крови моржа и тюленя. В следующем году они были найдены другим русским промысловым судном, к приходу которого из пятнадцати человек осталось четыре, — остальные умерли от цынги. Заболевания цынгой, очень часто со смертельным исходом, были среди русских полярных мореходов заурядным явлением. Несомненно, распространению цынги содействовал господствовавший тогда предрассудок, будто мясо морского зверя и белого медведя является «поганым». Сами поморы приписывали заболевание нездоровому климату, главным образом густым туманам.

Интересный памятник, свидетельствовавший о старинных плаваниях русских по Ледовитому океану, обнаружил в первой четверти XIX века П. Пахтусов на острове Долгом. Он нашел здесь крест, поставленный в 1730 году. По рассказам пустозерских жителей, этот крест был поставлен на могилах семидесяти человек, совершивших плавание из Оби к Соловецким острозам и вынужденных на обратном пути зазимовать на острове Долгом, где все погибли.

Особенно часто русскими промышленниками посещались западные берега Новой Земли. Из ходивших к этому острову промышленников наибольшей известностью пользуется Федот Рахманин из Мезени, который во второй половине XVIII века двадцать шесть раз зимовал на Новой Земле, шесть раз на Шпицбергене и пять лет «препроводил в Сибири для тамошнего мореплавания из реки Енисея».

В 1780 году [* Этот год дает Е. И. Владимиров («Героический рейс шхуны «Утренняя заря», Л.—М., 1940, стр. 5). П. И. Третьяков («Туруханский край», «Записки Русского географического общества», т. 2, 1871; отд. оттиск, стр. 17) относит это плавание к 1775 году, что едва ли правильно. Паллас (Neue Nordische Beitrage, I, стр. 341) дает 1781 год ] он вышел из Енисейска с цельюс тринадцатилетнего возраста в течение пятидесяти лет. В 1835 году северную оконечность Новой Земли обогнул кемлянин Исаков.

К восточным берегам Новой Земли поморы ходили редко. Исключением был олончанин Савва Лошкин, приятель Рахманина, который около 1760 года объехал вокруг всей Новой Земли, причем две зимы провел на ее восточном берегу [* Единственный источник, благодаря которому до нас дошли сведения об этом замечательном полярном плавании, это рассказ Федота Рахманина, записанный в 1788 году членом-корреспондентом Петербургской Академии наук В. В. Крестининым и опубликованный им в «Новых ежемесячных сочинениях» (часть XXXI, 1789, январь). Рассказы о Лошкине и его плавании были еще свежи среди архангельских мореходов в 1821 году, как об этом засвидетельствовано Ф. Литке («Четырекратное путешествие в Северный Ледовитый океан», 1828, ч. I, стр. 92). В историчности Саввы Лошкина не может быть никаких сомнений, и совершенно несправедливо некоторые авторы прибавляют к имени этого замечательного русского морехода эпитет «полулегендарный».

После Лошкина Нозая Земля была обогнута впервые лишь в 1870 году (норвежцем Иоганнесеном).

Мы уже говорили выше, что в двадцатые годы XVII века продвижение русских на восток в глубь Сибири развернулось с новой силой. Великие сибирские реки Обь, Енисей, Лена, впадающие в Ледовитый океан, являлись естественными рубежами для отдельных этапов этого продвижения. Левые и правые притоки разветвленной речной системы Сибири, в ряде мест весьма близко примыкающие друг к другу, составляли как бы две почти параллельные дороги, рассекающие непроходимую тайгу (на юге) и тундру (на севере). Южный путь проходил по правым при токам Оби (Кеть) и Верхней Тунгуски (Ангара), а также по верховьям реки Лены. Северную дорогу образовывали Нижняя Тунгуска (правый приток Енисея) и Вилюй (левый приток Лены). Между реками лежали волоки: через них люди волочили на себе лодки и груз.

Захват сибирских земель, где «соболи добрые и зверья много», осуществлялся в значительной мере за счет частной инициативы, Обычно впереди на поиски «немирных землиц», еще не обложенных ясаком, мест, богатых соболем и другим пушным зверем, пробирались ватаги промышленников, снаряженных на средства купцов. По их следам, а иногда и самостоятельно шли служилые люди — казаки — из сибирских городов. За ватагами завоевателей двигались представители московской власти. На перепутьях они ставили небольшие деревянные крепости — острожки, которые впоследствии становились военно-административными и торговыми центрами обширного края.

Сбор ясака обычно выливался в открытый грабеж местного населения и не только в пользу «государевой казны», но и в личную пользу сборщиков податей («сами корыстуются»). Правда, правительственный наказ требовал, чтобы ясак собирали «ласкою, а не жесточью», и чтобы служилым людям отнюдь «теми соболями и мягкой рухлядью не корыстоваться». Но наказ оставался только благим пожеланием, на самом же деле объясачивание местного населения и приведение его в «вечное холопство» производилось обычно с большой жестокостью.

В случае «непокорности» местных жителей казакам предписывалось «громить их немалым разорением», что казаки и исполняли весьма ревностно.

Иногда при сборе ясака насилия были столь нестерпимы, пишет проф. Н. Н. Фирсов [color=#777777][* [i] «Чтения по истории Сибири», вып. 1, М., 1915
 ]
, что от них «ясашные люди метались в воду и тонули».

У местного населения служилые люди «имали жен и детей, и животы и скот грабили и насильства им чинили многие». На Индигирке и Охоте служилые люди «имали себе у тунгусов и юкагиров жен и дочерей для блудного дела», а на Колыме «с кого платеж не будет, с тех-де в войско емлют сильно жены, и дочери, и сестры, и племянницы, и те женки из войска продают, промышленным людям на соболи» [* «Колониальная политика московского государства в Якутии XVII в.». Институт народов Севера. «Труды по истории», 1936, т. I, стр. 107 ].Злоупотребления при сборе ясака были обычным явлением, и часто число «поклонных соболей» (то-есть соболей, дававшихся сборщику в виде взятки) равнялось или превышало число ясачных соболей. Воеводы и приказчики «богатели многим богатством, а государю приносили от того многого своего богатства малое». Военнопромышленные экспедиции казаков и рядовых промышленников снаряжались, как правило, либо на средства купцов, либо в долг. Казаки и промышленники, не страшась больших трудностей, шли в «немирные земли», нередко терпели холод и голод, ели сосновую кору, коренья, траву, несли немалые потери от воинственных сибирских народов, от цынги, а по возвращении едва сводили концы с концами. Почти весь их доход уходил на покрытие долгов, в оплату за снасть и снаряжение. Немногие служилые люди выбивались в «детей боярских», получали более высокое жалование и доходные места. Остальные вынуждены были снова итти в походы, терпеть «жестокую нужду», перекосить холод и голод.

Как уже рассказывалось выше, перейдя за Камень (Урал), русские уже в 1601 году основали в северо-западной Сибири промышленный и административный центр — Мангазею.

В 1619 году в Западной Сибири был основан второй такой центр — Енисейский острог (Енисейск). Опираясь на Мангазею и Енисейск, русские стали предпринимать походы дальше на восток, на реку Лену.

Путь из Мангазеи на Лену лежал по Нижней Тунгуске и по ее притоку Титее; далее волоком переходили на реку Чурку, впадающую в реку Чону — приток Вилюя, пр которому и выходили на Лену. Путь из Енисейска шел сперва вверх по верхней Тунгуске до устья Илима, по которому следовали до впадения в него реки Идермы. Здесь находился так называемый «Ленский волок», ведший к верховью реки Муки; следуя по этой реке, попадали в реку Купу, а затем в реку Куту — приток Лены.

Мангазейские казаки, закончив сбор ясака, обычно возвращались обратно, енисейские же казаки нередко селились на Лене. На почве сбора ясака между мангазейскими и енисейскими казаками происходили кровопролитные столкновения: «меж себя у тех служилых людей для тое своей бездельный корысти бывают бои, друг друга побивают до смерти».

Первым русским, достигшим реки Лены, был, повидимому, мангазейский промышленник Пенда. Однако до нас дошли тольковесьма отрывочные сведения о его походе, который относят к 1620 году. Во всяком случае к 1630 году путь с Енисея на Лену был русским хорошо известен, так как в этом году енисейский воевода кн. С. И. Шаховской послал в Москву «роспись» землям к востоку от Енисея. В 1632 году манг.азейский воевода А. Ф. Палицын представил доклад о путях с Енисея на Лену, к которому приложил «чертеж».

В 1630 году на Лену двинулось несколько отрядов, причем отряд мангазейского казака Мартемьяна Васильева вернулся с двумя тысячами соболей; большую часть собранного ясака он утаил в свою пользу. В том же году с Енисея на Лену перешел енисейский казак Михаил Стадухин, позже достигший Колымы и Охотского моря.

Слухи о богатствах «великой реки Лены» разносились по всей Сибири. Ее сравнивали с Мангазеей, некогда сказочно богатой мехами, «...та великая река Лека угодна и пространна, и людей по ней разных земель кочевных и сидячих и соболей... мало... славнее и люднее тое реки нет... и будет та Лена река другая Мангазея», — писали современники [* Из наказа от 6 августа 1638 года стольнику Петру Головину и дьяку Ефиму Филатову, посланным в Сибирь, на реку Лену, для постройки острога и приведения в русское подданство сибирских инородцев. «Русская историческая библиотека», СПб., 1875, г. II, стр. 960—972 ].

Для закрепления за собой новых земель казаки и здесь ставили крепости. В 1630 году атаман Иван Галкин с тридцатью казаками построил в верховьях Илима, у начала Ленского волока (с реки Илима на приток Лены — реку Куту), Илимский острог. В следующем году Галкин прошел по Куте и при ее впадении в Лену заложил Усть-Кутский острог.

В 1632 году казачий сотник Петр Бекетов заложил на правом берегу Лены, приблизительно в 75 километрах ниже теперешнего Якутска, Якутский острог. Несколько лет спустя Якутский острог был перенесен на то место, где в настоящее время стоит Якутск. Так возник административный центр обширнейшего воеводства.

Из Якутска казаки и промышленники спускались вниз по Лене. Первым достиг устья Лены тобольский казак Иван Робров [* В некоторых документах XVII века эта фамилия пишется Робров, в других — Ребров. Весьма вероятно, что за два-три года до Роброва в устье Лены побывали мангазейские служилые люди. Такое предположение, высказанное П. Н. Буцинским, основывается на поданной в 1633 году мангазейским воеводой Андреем Палицыным росписи реки Лены, в которой говорится, что «по великой реке Лене вниз итти греблею до полунощного океана два месяца и более, а парусного погодою можно добежать и в одну неделю» ].

Выйдя в 1633 году в «Святое море» (то-есть Ледовитый океан)[* В документах XVII века Ледовитый океан, иногда называют «Ламою» — словом, заимствованным у тун­гусов ], он поплыл на коче на восток и открыл устье реки Яны. «И пришед на Янгу реку, — говорится в поданной Робровым челобитной, — собрали ясаку 20 сороков соболей и черную лисицу». Ясак Робров отослал в Енисейск, сам же оставался на Яне, где выстроил зимовье. Около 1636 года Робров вышел из Яны в море и отправился «по морю на новую стороннюю на Индигирскую реку, а Собачья тож», для «прииску новых землиц». На Индигирке Робров построил два острога и оставался здесь до 1640 года, когда вернулся в Якутск.

Робров был первым русским, побывавшим на Яне и Индигирке, что он подчеркивает в своей челобитной: «преж меня на тех тяжелых службах, на Янге и на Собачьей, не бывал никто — проведал я те дальные службы».

В 1642 году Робров снова отправился в устье Лены, откуда перешел на реку Оленек, где и оставался до 1647 года. На Оленеке, на «усть Пиликты реки», Робров поставил зимовье.

Здесь Робров собирал с местного населения ясак, а в обеспечение уплаты ясака держал в остроге аманатов (заложников). В данном Роброву якутским воеводой наказе предписывается «аманатов держать в казенке в большой крепости в железах, и в день и в ночь надсматривать, из казенки вон не выпу-щать». В 1652 году Робров был послан для разведывания земель, лежащих к северу от устья Яны (то-есть Новосибирских островов), существование которых, очевидно, было известно местным жителям. Об этом его походе никаких сведений не сохранилось. В 1653 году Робров находился на Колыме, где занимал должность казачьего пятидесятника. Во время сбора ясака нередко происходили кровавые стычки с местным населением, в результате которых у Роброва была «рана стрельная в голову» и «кость спинная перерублена».

Первым вошел с моря в устье реки Оленек (1636) и поднялся «своей силою» вверх по реке енисейский казачий десятник Елеска (Елисей) Буза. В следующем, 1637 году его отряд направился на кочах в устье Яны, но из-за позднего времени года ему удалось-дойти только до устья Омолоя. «Тут-де их и замороз взял, не дошед до Янского устья». На Омолое Буза сделал нарты, на которых и переехал в верховья Яны [* С. В. Бахрушин («Очерки по истории колонизации Сибири в XVI и XVII веках», стр. 19) упоминает о плавании в 1636 году из устья Лены в Оленек енисейского десятника Елески Юрьева («вышед-де из Ленского устья и пошли морем возле берег по левую сторону... и морем парусом бежали день») и о его же плавании из Лены в Яну («пошел морем по другой стороны от Ленского устья возле берег к Янскому устью, и шли морем в кочах 2 недели, и на море-де их разбило на кошке»). Очевидно, Елеска Буза и Елеска Юрьев есть одно и то же лицо ].

Жившие здесь якуты отказали в выдаче ясака, вследствие чего «Елеска с товарищи с теми якуты бились по многие времена, и якуты-де их в осаду осадили, и сидели-де они от них в осаде 6 недель». В конце концов Буза все же «войною смирил» якутов и «ясаку с них взял 5 сороков и 27 соболей». Перезимовав в верховьях Яны, Буза и его товарищи в следующем году (1638) «выплыли на устье Чендона реки», откуда морем направились в устье Лены. На пути Буза встретился с другим казаком — Прокофьем Брагиным. Об этой встрече Брагин рассказывает в посланной им в Якутск жалобе на Бузу, дающей характерную картину быта казаков-мореходов: «Был я на службе на Лене реке, а с Лены мы пошли в иную дальнюю землю за море. И для ясачного сбору и толмачества купил я якутскую девку именем Мандыгу, и дал я за тое девку 100 рублев денег... А тот Елисей Буза да Корень Нифантьев встретились со мною на море и взошли ко мне на судно, и меня учали бить и увечить, а тое девку, купленную мою Мандыгу, отняли насильством, а с тою девкою взяли платья и скруты [* Украшения ] на ней 20 рублев».

В 1641 году Буза вернулся в Якутск, а в следующем году он был отправлен с «соболиной казною» в Москву, куда и прибыл в 1644 году. Интересный поход совершил красноярский казак Иван Ерастов, позже получивший звание сына боярского. В 1638 году он перешел из Якутского острога сухим путем на Яну, откуда, также посуху, перебрался на Индигирку. Здесь Ерастов стал собирать с юкагиров ясак, но те «отказали невежливо», заявив: «что-де вы пришед на нашу землю да лучшие промыслы рыбные отняли, и у нас-де вы о том не доложились». После боя юкагирам пришлось уступить, и Ерастов взял с них пять сороков соболей. На Индигирке Ерастов поставил два зимовья: одно в «двух днищах» выше реки Уяндины, другое — «не дошед до моря за полднища». В 1642 году Ерастов спустился вниз по Индигирке до ее устья и, выйдя в море, дошел до устья реки Алазеи, будучи первым русским на этой реке и первым доставившим сведения о чукчах.

При сборе ясака Ерастов и здесь встретил сопротивление: «Юкагиры и чюхчи в государеве казне отказали, и учали нас они, алазеи, с обеих сторон стрелять. И мы дралися с ними съемным боем целой день до вечера». После этого боя, в котором Ерастов был ранен, «алазеи убегом ушли, избиты и изранены». Поднявшись вверх по Алазее, Ерастов поставил на границе леса и тундры «острожек». Летом 1643 года собранная Ерастовым на Алазее «ясачная казна» была отправлена морем в Индигирку, а в следующем году, тоже морем, в устье Лены. Сам Ерастов оставался на Индигирке и Алазее, откуда он около 1646 года перешел на Колыму. Только в 1662 году Ерастов вернулся в Якутск.

Когда Ерастов прибыл на Колыму, там уже находились русские. Во главе их стоял казачий десятник Михаил Стадухин. В 1641 году Стадухин был отправлен из Якутского острога «в новое место Емокон» (Оймекон), где ему «ведомо учинилось» про новую реку — Колыму. Спустившись по течению Индигирки, Стадухин морем дошел до устья Колымы, где в 1644 году построил ясачное зимовье (Нижнеколымский острог) [* Нижнеколымский острог стоял в устье Колымы на Стадухинской протоке, приблизительно в 20 километрах от теперешнего Нижнеколымска, основанного в 1773 году ].

На Колыме Стадухин пробыл год, после чего вернулся в 1645 году в Якутск. В 1647 году его снова посылают на Колыму «морем, для проведывания новых землиц, за Колыму реку». Первая попытка пройти морем на восток от Колымы была сделана еще в 1646 году мезенцем Исаем Игнатьевым, который, пользуясь прибрежной полыньей, дошел в двое суток до «губы, обитаемой чукчами», — повидимому, до Чаунской губы. Стадухину не посчастливилось пройти морем дальше Игнатьева. Выйдя из Колымы летом 1649 года, Стадухин плыл на восток в течение семи суток и был вынужден повернуть обратно за неимением съестных припасов [* По предположению Л. С. Берга, Стадухин доходил до мыса Шелагского ].

«За Колымою рекою на море моржа и зубу моржового добре много», —- доносил он в Якутск по окончании плавания. Ввиду неудачи, которую Стадухик потерпел в попытке пройти морем на «новую реку Анадырь», он решил пробраться туда сухим путем, что ему и удалось. На Анадыре, где Стадухин оставался до 1650 года, он встретился с казаком, Семеном Дежневым. На почве конкуренции в ограблении местного населения между обоими казаками установились враждебные отношения, доходившие до вооруженных столкновений. С Анадыря Стадухин перешел сухим путем на Пенжину, затем на Гижигу и далее в Охотский острожек в устье реки Охоты, выстроенный в 1649 году.

За год до попытки Стадухина найти морской путь из Колымы в Тихий океан этот путь был найден и пройден другими мореходами. Еще в 1647 году промышленник Федот Алексеевич Попов [* Этот выдающийся деятель Севера был обычно известен в литературе под именем Федота Алексеева, то-есть его отчество принималось за фамилию. Фамилию «Попов» мы встречаем у проф. С. В. Бахрушина («История СССР», 1939, т. I, стр. 580. Также: С. В. Бахрушин, Военно-промышленные экспедиции торговых людей Восточной Сибири в XVII веке. «Исторические записки», вып. 10, 1941, стр. 178) ] родом из Холмогор, решил предпринять плавание из устья Колымы на восток с целью добычи «моржового зубу» и отыскания морского пути на Анадырь, вокруг «Необходимого камня». Для «исправления того, что в пользу казенного интереса наблюдать должно» (как пишет историограф Г. Миллер), то-есть для сбора ясака, Попов просил прикомандировать к своей экспедиции представителя власти, каковым и был назначен казак Семен Дежнев, выходец из Великого Устюга. Это первое плавание Попова на восток от Колымы кончилось неудачей, так как «за случившимся того лета многим льдом нельзя было ходить по морю свободно».

Попов, однако, не оставил мысли найти морской путь в Анадырь, где, по слухам, жили «незнаемые народы в великом множестве», и уже в следующем, 1648 году снарядил новую экспедицию. В состав ее вошло шесть кочей, на которых находилось девяносто человек. По тому времени это была, следовательно, очень большая экспедиция. Как и в предшествовавшем году, в плавании приняли участие казаки во главе с Семеном Дежневым «для государева ясачного сбору и для прииску новых неясачных людей и для государевых великих дел».

30 июля кочи покинули Колыму, и в сентябре три из них достигли «Чукотского Носа» — нынешнего мыса Дежнева. По словам Дежнева, «подлинная признака большого Чукоцкого Носа есть та, что против оного лежат острова, на коих живут люди зубатые» [* Острова Диомида, жители которых в старину носили в качестве украшения продетые через губу изделия из моржовой кости ].

Что сталось с остальными кочами — неизвестно. В Беринговом проливе один коч разбило бурей, и люди с него перебрались на оставшиеся два коча. Вскоре шторм разделил оба судна, причем коч, в котором находился начальник экспедиции Федот Попов, пропал без вести. Повидимому, Попов добрался до Коряцкой земли. Впоследствии Дежнев во время одного из походов на коряков «отгромил» у них «якутскую бабу Федота Попова», которая рассказала, что Попов помер от цынги, товарищи же его были частью перебиты, частью «побежали на лодках». Эта последняя группа, повидимому, достигла Камчатки, так как в 1697 году местные жители рассказывали пятидесятнику Владимиру Атласову, что «назад тому много лет» на Камчатке, при устье реки Никулы, жило несколько русских. Развалины русских изб в устье этой реки существовали еще во времена Крашенинникова, побывавшего на Камчатке в 1737—1741 годах. Г. Миллер приходит к заключению, что спутники Федота Попова «за первых из русских почтены быть имеют, которые в тамошних местах (то-есть на Камчатке) поселились».

Что касается Дежнева, то его коч долго носило по морю, пока не прибило к берегу южнее Анадырского залива. Перезимовав в безлюдном устье Анадыря, Дежнев в следующем году (1649) отправился вверх по реке. Здесь он встретил туземцев, которых немедленно объясачил. На реке Анадыре Дежнев основал острог и пребывал в Анадырском крае до 1656 года, собирая ясак и промышляя «моржовый зуб». В это время он совершил плавание на север, к Чукотскому Носу. Впоследствии жившие на Носу (то-есть на мысе Дежнева) чукчи рассказывали о плавании Попова и Дежнева посетившему в 1711 году этот Нос служилому человеку Петру Попову, что «и прежде сего русские люди у них, чукоч, кочами морем бывали».

В 1660 году попытка пройти из Колымы в Тихий океан была предпринята торговым человеком Тарасом Стадухиным, но дальше мыса Шелагского он пройти не мог: «из Колымы пошли они по морю кочами подле землю проведывать Непроходимого носу (то-есть мыса Шелагского) в девяносте человеках, и того носу пройтить не могли, и воротились назад».

Из изложенного видно, что морской ход между Леной и Беринговым проливом был открыт на протяжении всего лишь пятнадцати лет. В 1633 году первый коч вышел из Лены в море Лаптевых, а в 1648 году кочи Федота Попова прошли Берингов пролив, впервые доказав, что Азия не соединяется с Америкой. В дальнейшем плавания производились по преимуществу между Леной и Колымой, тогда как на восток от Колымы мореходы пускались редко (путь Федота Попова был повторен только через двести тридцать лет Норденшельдом). Редко посещался также участок между устьем Пясины и устьем Оленека [* Необходимо отметить, что на составленном Семеном Ремезовым в 1698 году «Чертеже всех сибирских градов и земель» река Анабара, впадающая в Ледовитый океан к западу от Оленека, уже значится. «Впервые река Анабара упоминается в одной «наказной памяти», данной в Якутске в 1642 году: «а у аманатов и тунгусов расспрашивать накрепко... про Набару реку» («Дополнения к Актам историческим», II). Мы видели выше, что река Хатанга была известна русским уже в 1611 году. На Хатангу русские приходили, несомненно, сухим путем, со стороны Енисея. Вероятно, и знакомство с Анабарой произошло также с запада ].

Сквозные плавания между Леной и Колымой совершались в XVII веке, повидимому, не часто, но отдельные участки этого пути посещались кочами промышленников и казаков почти ежегодно. Эти плавания имели главной целью снабжение продовольствием острогов и ясачных зимовий, смену на них служилых людей и вывоз ясака. В следующем списке сведены в хронологическом порядке все известные нам старинные плавания между Леной и Колымой, о которых сохранились сведения. Несомненно, этих плаваний было гораздо больше, но и настоящий перечень со всей очевидностью показывает, что в XVII веке морской путь между Леной и Колымой широко использовался в практических целях. Плавания между Леной и Колымой Год Посещенный участок Имя мореплавателя 1633 Лена—Яна Иван Робров 1636 Яна—Индигирка Иван Робров 1637 Лена—Омолой Елисей Буза 1638 Яна—Лена Прокопий Козлов 1640 Лена—Индигирка Федор Чюрка 1640 Индигирка—Лена Иван Робров 1642 Индигирка—Алазея Дмитрий Ярило и Иван Ерастов 1643 Алазея—Индигирка Федор Чюрка 1643 Индигирка—Алазея Иван Беляна 1644 Алазея—Колыма Иван Беляна 1644 (?) Индигирка—Колыма Михаил Стадухин 1645 (?) Лена—Колыма Иван Ерастов 1647 Колыма—Алазея Иван Беляна 1648 Индигирка—Колыма Михаил Стадухин 1650 Лена—губа Хромская Тимофей Булдаков и Андрей Горелой 1650 Колыма—Лена 4 коча 1651 Яна—Колыма Юрий Селиверстов 1654 Лена—Индигирка Иван Катаев и Прокопий Аменев 1656 Лена—Омолой Прокопий Аменев 1666 Колыма—Индигирка Семен Сорокоумов 1668 Лена—Индигирка Василий Шорин и Никифор Лалетин 1671 (?) Лена—Колыма Никифор Малгин и Яков Вятка 1677 Лена—(Колыма)* Служилые люди 1702 (?) Колыма—Индигирка Михаил Наседкин [* Коч, не дойдя до Колымы, пропал без вести ].

Интересный пример того, насколько оживленно было мореплавание в Сибирском море в XVII веке, являет 1650 год. В этом году казак Тимофей Булдаков вышел на коче из устья Лены, намереваясь плыть в Колыму. При выходе в море он встретил восемь кочей «служилых, торговых и промышленных людей», которые тоже готовились к плаванию и стояли в ожидании благоприятной погоды. Около губы Омолоевой навстречу Булдакову попались еще четыре коча, шедших из Колымы в Лену.

Далеко не всегда плавания по Сибирскому морю совершались легко и оканчивались благополучно. Нередко мореходам приходилось «с великою нужой выбиваться и просекаться» через льды; бывали случаи, когда кочи затирало льдом и люди, бросив их, добирались до ближайшего берега пешком. Так это, между прочим, произошло и с Тимофеем Булдаковым на его пути к устью Колымы. Недалеко от Хромской губы его кочи зажало льдом, и мореплавателям не оставалось другого выхода, как бросить суда, уже сильно поврежденные. Переход по морскому льду до устья Индигирки был тяжел и изнурителен. «На нартах и веревками перетаскивали друг друга, — доносил Булдаков, — и, идучи по льду, корм и одежду дорогой пометали, а лодок не взяли с кочей, потому что, идучи морем, оцынжали, волочь не в мочь. А от кочей шли по льду 9 дней и, вышед на землю, наделали нартишка и лыжишка и шли в устье Индигирки с великою нужой и холодны и голодны, наги и босы». В 1669 году казачий десятник Михаил Колесов должен был отвезти собранный на Колыме ясак морем в устье Лены. На пути коч «взял замороз». С большим трудом Колесову удалось доставить ясак сухим путем до Яны. По дороге Колесов «ел сосну и траву». На тяжелые условия жизни полярные мореходы сетовали нередко. В их челобитных и отписках часто встречается ставшая почти стереотипной фраза: «холод и голод терпели, нужу и бедность принимали и всякую скверну ели, и душу свою сквернили». Сильно страдали мореплаватели и от цынги, которая, по их мнению, происходила от «морского духу и дальнего нужного пути».

Хотя кочи сибирских полярных мореходов XVII века обычно держались по возможности ближе к материку, в некоторых случаях они все же удалялись от него на значительное расстояние. Об этом свидетельствуют старинные кресты, обнаруженные в начале XIX века промышленником Я. Санниковым на острове Столбовом, и найденное им на острове Котельном старинное русское зимовье.

Во второй половине XVII века число плаваний между Леной и Колымой заметно уменьшается, а в самом начале XVIII века они прекращаются вовсе. Г. Миллер в своем известном «Описании морских путешествий по Ледовитому и Восточному морю, с российской стороны учиненных» пишет, что в 1712 году «уже не ходили по морю кочами, но вместо оных в употребление вошли такие суда, у которых доски ремнями сшиваются, и потому прозваны шитиками». Паруса на шитиках были из оленьей замши, якорями служили камни. Совершать на шитиках большие переходы открытым морем, конечно, было нельзя.

Вскоре после того, как замер каботаж между Леной и Колымой, среди русского населения на северо-востоке Сибири утвердилось представление о полной невозможности плавать по Ледовитому океану. Успешные плавания первых сибирских мореходов были забыты. Казак Алексей Марков доносил в якутскую воеводскую канцелярию, что «в Свягое море ни летом, ни зимою не ходить, всегда на море лед стоит». Причина столь резкого упадка мореплавания по Сибирскому морю, несомненно, экономического порядка. В результате притеснений и грабежей царских воевод и тяжёлых государственных повинностей местное население быстро разорялось. У русских не было, как раньше, возможности извлекать из края большие доходы. Значительно уменьшились пушные богатства. Так, уже в 1679 году ясачный сборщик Евдоким Козицын доносил из Нижнеянского зимовья якутскому воеводе: «сказывают иноземцы, что стала наша земля пуста, на Яне и по стороним рекам и до Индигирки, а по другую сторону и до Лены соболей нет, стало промышлять ясаку соболей негде и некого». Проф. В. Г. Тан-Богораз, касаясь упадка мореходства на рубеже XVII и XVIII веков, пишет [* «Новые задачи в российской этнографии в полярных областях», «Труды Северной научно-промысловой экспедиции», вып. 9, 1921 ].

«Морские походы кончились так же внезапно, как начались. И уже в конце XVII века в казачьих отписках встречаются указания: «суда наши слабы и паруса малы, а делать большие суда, как в прежнее время, мы не умеем». Все русское население из состояния текучести переходит к неподвижности и как бы кристаллизуется. Инициатива и активность исчезают бесследно, и самая храбрости испаряется и заменяется робостью».


Литература
  1. Берг Л. С, Известия о Беринговом проливе и его берегах до Беринга и Кука «Записки по гидрографии», XLVIII, 1919.
  2. Буцинский П. Н., Мангазея и Мангазейский уезд, «Записки Харьковского университета», I, 1898.
  3. Визе В. Ю., Гидрологический очерк моря Лаптевых и Восточносибирского моря, «Материалы комиссии по изучению Якутской АССР», вып. 5, 1926.
  4. «Дополнения к Актам историческим, собранные издания Археографической ко­миссией», т. I—XII.
  5. Житков Б. М., Город Мангазея и торговый путь через Ямал, «Естествознание и география», 1903, май.
  6. Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в., Институт народов Севера. «Труды по истории», т. I, Л., 1936.
  7. Миллер Г., Описание морских путешествий по Ледовитому и Восточному морю, с российской стороны учиненных, «Сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие», 1758.
  8. Оглоблин Н., Восточносибирские полярные мореходы XVII века, «Журнал Министерства народного просвещения» CCCXLVII, 1903.
  9. Самойлов В. А., Семен Дежнев и его время, М., 1945.
  10. Fischer J., Sibirische Geschichte. St. Petersburg, 1763.

Пред.След.