Ушаков Г.А. Дневник начальника острова
Добавлено: 09 Август 2009 20:58Северная Земля, открытая русской гидрографической экспедицией в 1913 г., оставалась неисследованной и не нанесенной на карту до 1930 г. Весной этого года Правительственная арктическая комиссия под председательством С. С. Каменева, при ближайшем участии О. Ю. Шмидта, утвердила план исследования Северной Земли, представленный Г. А. Ушаковым, незадолго до этого вернувшимся из трехлетней экспедиции на о. Врангеля.
В июле 1930 г. из Архангельска, под руководством О. Ю. Шмидта, вышел "Седов", на котором находился отряд Г. Ушакова, состоявший из геолога H. H. Урванцева, радиста В. В. Ходова и промышленника-зверобоя С. П. Журавлева. Посетив землю Франца-Иосифа и Новую Землю.., Седов" направился к западным берегам Северной Земли; этих берегов не видел ни один из исследователей Арктики. Тяжелые льды не подпустили к берегам и седовцев. Экспедиция Ушакова высадилась на островах Сергея Каменева около Северной Земли.
Здесь экспедиция организовала свою базу. Отсюда уходили санные экспедиции, продолжавшиеся до 50 суток. За два года было пройдено на собаках около 7000 километров. Экспедиция Ушакова составила точную карту архипелага и собрала ценные материалы о Северной Земле. Ушаков и Урванцев были награждены орденами Ленина, Ходов и Журавлев -орденами Красного Трудового Знамени.
Ниже мы печатаем отрывки из дневников Г. А. Ушакова. В 1936 г. на страницах нашего журнала будет продолжено печатанье этих дневников.
Несколько собак, очевидно, встревоженных прощальными гудками «Седова», забрались на груду ящиков и, вытянув шеи, внимательно всматриваются в море. Из воды частенько показывается любопытная голова тюленя. Плавно носятся белые, чистенькие полярные чайки. В общем та же картина, что вчера или позавчера. Мы к ней уже успели приглядеться. Но сейчас она кажется какой-то новой. Словно с нее сдернули пелену, и только сейчас она предстала перед нами в своем настоящем виде. С уходом «Седова» ушли люди, ушел мир... Нас только четверо...
Тысячами миль и бесконечными ледяными полями мы теперь отделены от мира. Словно мы перенеслись на другую планету и не знаем, когда вернемся в знакомый, привычный мир. Да и в самом деле мы не знаем, сколько пробудем на этом забытом природой клочке земли, на этих задворках земного шара. Может быть год, может быть два, может быть... Много было полярных экспедиций и кончались они по-разному. Наш план — нанести на карту неизвестные берега и произвести целый ряд наблюдений силами четырех человек — достаточно смел. А где смелость, там и риск. И нет смысла закрывать глаза перед ним.
Что ж, будем бороться! Мы за этим пришли сюда и готовы к борьбе. «Седова» уже нет. Мы это прекрасно знаем, но невольно еще раз поворачиваем голову в ту сторону, где стена тумана сомкнулась за кормой корабля. Поворачиваем шлюпку к берегу. Гулко стрекочет мотор, но здесь стоит такая тишина, что звуки не смешиваются, и вместе со стуком мотора ухо ловит журчанье воды вдоль борта. Я смотрю на своих товарищей.
Напротив меня, с румпелем в руке сидит Ходов. На лице юноши недоумение, смешанное с грустью; глаза, точно спрашивают: «Неужели, уже? Так скоро?» Рядом Урванцев. Его лицо строго и торжественно и сейчас еще больше напоминает лицо строгого ксендза. Журавлев заметно хочет прикрыть тревогу шумом. Он говорит громче обычного, без необходимости переставляет в шлюпке пещи, гремит пустыми бидонами из-под бензина. О чем они думают? Хватит ли у каждого из них сил?
Высунувшаяся рядом с бортом голова морского зайца отвлекает всех. Журавлев с карабином стоит на носу, готовый выпустить заряд. Урванцев с Ходовым застыли над мотором, я приготовился кинуть гарпун. Но зверь, очевидно, опытный. На второй раз он выходит далеко в стороне.
Выйдя на землю, мы видим, как много придется потрудиться, чтобы подготовиться к зимовке. Немало работы в доме, еще больше на дворе. По всему видно, что немного времени останется для грусти о потерянном мире. К тому же работа не ждет никаких отсрочек. Для восьмидесятого градуса северной широты время позднее, зима не за горами,
Урванцев, вооружившись рубанком к пилой, уже готовит доски для коек, а мы с Журавлевым ползаем по полу, набивая линолеум. К ужину пол го¬тов. Втащили столы и любуемся нашими достижениями. Ходов расправляет на парадной стенке советский флаг, единственное пока украшение, дорогое для нас, связывающее с далекой родиной.
На ужин — по банке консервов и чашке чая. Спать располагаемся на полу.
Так начинается наша жизнь.
31 августа
Сегодня мы чувствуем себя настоящими хозяевами. Утром, наскоро позавтракав, снова взялись за работу. Урванцев устраивает кровати. Ходов занят в радиорубке, обил войлоком и фанерой стены, на пол настелил линолеум и теперь возится со вторым потолком. Я целый день провел на чердаке, очистил его от мусора и щепы. Необходимо заткнуть и законопатить все мельчайшие щели, чтобы защититься от сугробов, образующихся во время полярных метелей из мельчайшей снежной пыли, проникающей всюду. Тогда чердак забьет снегом, промочит потолки, и сырость в помещении останется на всю зиму. Лучше потерять несколько дней, чем потом возиться со снегом и жить в сыром помещении.
Вторая забота — корм для собак. У нас 42 взрослых собаки и 8 щенят. Только для взрослых необходимо на день 42 килограмма мяса, а для всех — 45. В месяц 1350 килограммов, а на шесть месяцев, до марта (тогда начнутся санные поездки и собаки будут получать пеммикан) надо свыше 8000 килограм¬мов. Если же прибавить и наш аппетит к медвежатине, то цифра приблизится к 10000 килограммов. Мы располагаем 5000 килограммов пеммикана (сушеного мяса) и в крайнем случае можем целый год кормить им всю стаю.
Но пеммикан необходим нам для санных экскурсий, а кроме того надо быть готовыми к возможному возвращению на собаках на материк. Тогда, если мы и будем иметь свежее мясо, то в таком громоздком виде, что не сможем взять его с собой в нужном количестве.
Из зверей мы видели нерп, морских зайцев и одного медведя. К сожалению, сейчас, летом, половины нерп и все зайцы не имеют достаточно жира, и убитые на воде моментально тонут.
Все это заставляет нас не только думать над проблемой собачьего корма, но и ловить каждый удобный момент. Работы у нас по горло, но я отправил Журавлева на охоту. К вечеру он раздобыл пять нерп, столько же утонуло.
1 сентября
Зимовщики вышли на охоту. Начались мясозаготовки. Надо сложить в кладовую штабеля нерп, моржей и морских зайцев — корм для собачьего коллектива на всю зиму. Маленькая лодка скользит меж плавучих льдов. Они наступают со всех сторон, грозя раздавить утлы челнок.
Фото Г. Ушакова
Ночью стоял штиль, температура понизилась и на открытой воде образовалось сало. Сильная изморозь.
Провозившись до обеда на чердаке, я после обеда присоединился к Журавлеву. К вечеру удалось снова добыть пять нерп. Это совсем немного. Журавлев пристрелял свой карабин, и редкую пулю пускает мимо цели, но сегодня опять пошли ко дну четыре нерпы и один морской заяц. Чтобы собаки не бегали по припаю и не отпугивали зверя, мы посадили их на цепь. Пока собаки были на воле, на берегу спокойно лежали убитые нерпы. По стоило привязать собак, как появились целые банды белых, полярных чаек. Они обнаглели, целой стаей садятся на мясо и рвут его. Их прожорливость не вяжется с изящным видом этих чистюль. Когда к ним подходишь, они не изволят даже слететь, а не торопясь, вразвалку, спокойно отходят на 3-4 метра и с видимым удовольствием разглядывают тебя черными, круглыми, как пуговицы, глазками. Журавлев к одной из нерп привязал собаку. Через четверть часа чайки поняли, что собака на цепи для них не опасна и спокойно садились на голову той нерпы, к задним ластам которой была привязана собака. Сторож с горя разровнял лапами землю и сладко заснул.
Кроме чаек сегодня видели стайку штук в 30 куличков, исчезнувшую в юго-западном направлении. Они наверное покидают Северную Землю. Когда же улетят наши грабители?
Мы понемногу отстраиваемся, и дом начинает приобретать жилой вид, хотя до комфорта или больших удобств еще далеко. Сегодня Урванцев с торжественным видом забил последний гвоздь, закончив устройство коек. Они расположены, как в железнодорожном купе или пароходной каюте.
3 сентября
Вчера был день, на который никак нельзя пожаловаться. Он оказался настолько большим днем, что растянулся до 4 часов сегодняшнего дня. Мы добыли свыше 1500 килограммов мяса.
Выйдя утром из дома, я увидел на ледяном припае противоположной стороны пролива, на расстоянии километра, двух зайцев. Мы с Журавлевым па маленькой промысловой лодке двинулись к зайцам. Необдуманно я взял маузер и, не зная боя ружья, промахнулся. Пуля ударила позади зверя и с визгом улетела дальше. Морские зайцы не имеют привычки ждать второй пули. Зверь быстро уперся на передние ласты и, изогнув тело, нырнул со льдины. Его товарищ, лежавший метров на тридцать дальше, моментально бултыхнулся туда же.
Остается быть стойким и ждать новой добычи. Мы вылезли на припай, разожгли трубки и сделали вид, что ничего дурного не случилось. За такое примерное поведение скоро была получена награда. Не прошло и десяти минут, как в пятидесяти метрах от нас над водой показалась голова нерпы. После выстрела Журавлева она приподнялась и, склонившись па бок, застыла. Через два часа, почти не сходя с места, мы имели семь нерп и двух зайцев. Это уже кое-что значило, и можно было съездить, пообедать.
После обеда мы выехали на моторной шлюпке забрать добычу. К вечеру нам удалось добыть еще пять нерп и зайца. Его мы рассмотрели в бинокль, далеко в море, на одной из редких льдин, дрейфующих вдоль берега, и думали оставить в покое, но, потопив на воде трех зайцев, изменили решение. Стоял полный штиль, и мотору часто приходилось продираться сквозь сало. На стук мотора заяц поднял голову и стал нас рассматривать. Заглушив мотор, я подвел шлюпку на полсотни метров, и первая пуля прервала жизнь зверя.
Поздно вечером мы вернулись к своим товарищам, почти с полным грузом в шлюпке. В ней лежали три зайца и двенадцать нерп, почти столько же утонули. Но этим день не кончился. Заканчивая авральную работу по разгрузке мяса, мы увидели в каких-нибудь 300 метрах от дома двух медведей. Через минуту загремели выстрелы, и оба зверя, распластавшись на льду, увеличили нашу добычу.
Фото Г. У ш а к о в а
«Счастливый день», — думал я, свежуя одного из медведей, в то время как товарищи возились около другой туши. Мой нож затупился; решив сходить за другим, я выпрямился над зверем и... застыл в изумлении, как библейская жена Лота, превратившаяся в соляной столб. Руки потянулись протереть глаза, которым голова перестала верить. Но нет, глаза не обманывают — на расстоянии выстрела подошли три новых медведи — самка с двумя пестунами. Это уж слишком! Медведи заметили нас и поднялись на задние лапы. Я схватил карабин, но увы! — В нем не оказалось ни одного патрона. С трудом удалось привлечь внимание товарищей, увлекшихся свежеванием.
Медведи повернули назад и через несколько минут скрылись за бугром, но Журавлев успел послать им вдогонку несколько пуль. Одна достигла цели, медведица упала на бок, но сумела встать и скрыться за углом. Я послал Урванцева с Ходовым на мотор и, взяв патроны, бросился с Журавлевым вдогонку. Раненую самку мы настигли на берегу, а пестуны были далеко в море и вплавь уходили вдоль берега. Они плывут достаточно быстро, и успели уйти от пули. Наконец, вывернувшись из-за мыска, полным ходом подходит моторка. Я прыгаю в шлюпку. Теперь мы без труда нагоняем беглецов и через час привозим их на базу. Вот это денек! От этой бойни мы даже устали. Словно разбойники засели мы на большой дороге и не даем проходу ни правому, ни виноватому. Но мясо нужно!
Сегодня сидели дома. Дуст свежий юго-восточный ветер. Небо покрыто облаками, идет снег. Па охоту выезжать бесполезно, на море волнение. Да и дома работы хватит. Все эти дни мы работали на совесть, это сказывается. У меня тело словно избито, пальцы не сгибаются, руки в ссадинах. У товарищей не лучше. Но что ж делать? Отдыхать некогда.
Сегодня закончили второй потолок в кухне, обили в кухне стены и пол, освежевали одного из вчерашних медведей и убили трех быков, завезенных на пароходе. Мясо теперь не испортится и его надолго хватит на супы. А для жаркого никто не променяет на говядину медвежье мясо.
4 сентября
Дувший с утра юго-восточный ветер после полудня перешел в чистый свежий восточный. По-прежнему пасмурно. Идет снег. На охоту снова не вы¬езжаем. Появившиеся позавчера розовые чайки стали многочисленнее. Целой стаей они носятся над домом и пронзительно пищат. Освежевали грех зайцев и двух медвежат и разобрали часть грузов.
5 сентября
Снова свежий ветер. На этот раз с северо-востока. Снова нет охоты. Скверно, мяса еще мало. Лезу на чердак заканчивать конопатку. Урванцев распаковывает снаряжение. Журавлев начал постройку кладовой для мяса. Ходов возится с радиоустановкой. Сегодня он натянул антенну и ее гудение ворвалось новым звуком в нашу жизнь.
7 сентября
Весь день был занят с Журавлевым постройкой «ладовой для мяса. К вечеру закончили. Кладовую примкнули к северной стенке дома, она будет прекрасно защищать эту часть дома от ветров и промерзания. В кладовую можно поместить 8000 кило¬граммов мяса. Но чтобы поместить, надо его иметь, а у нас всего-навсего полторы тысячи. Меня все больше и больше беспокоит «мясная» проблема. Сегодня снова появился в море зверь, но для нас в этом мало радости. Дует сильный юго-западный ветер со снегом и начинается настоящая метель. Если подстрелишь зверя, все равно не возьмешь.
Журавлев не утерпел, убил двух зайцев, но оба пошли ко дну. Он питает надежду найти их после того, как они всплывут обратно. По ни одного зверя из раньше потонувших не нашли. Очевидно, их уносит течением.
8 сентября
Неожиданно к утру ветер утих, и установился полный штиль. Поэтому, позавтракав на ходу, в шесть часов, вдвоем с Журавлевым, выехали на охоту.
Небо пасмурное. Порошит снег. За ночь снежный покров достиг пяти сантиметров. В проливе тонкий слой сала. Охота сначала окончилась неудачей. Первый убитый заяц пошел ко дну, оставив па воде несколько кровавых пузырей, второй — ушел раненый. У моего товарища, -взбешенного неудачей, ругательства и проклятия сыпятся, как из рога изобилия.
Наконец, ему удалось загарпунить огромного зайца, которого нелегко нам было вытащить на лед. Настроение охотника стало благодушным, он взмостился на мокрую тушу зайца и, играя усатой губой зверя, запел.
Скоро мы добыли еще одного зайца и пять нерп.
Охоту прервал начавшийся северный ветер. После обеда за добычей ездили на собаках. Запряг десять штук. Псы бегут дружно, но совершенно не повинуются команде. Кто из них передовик, можно только угадывать. Начал пробовать по-очереди. После долгих перемен, крика и визга собак, наконец, остановился на Мишке.
Это, кажется, самая популярная собака во всем стае. Свою известность он приобрел еще на «Седове». Когда выпустили собак, он обежал весь ледокол, старательно обнюхал все закоулки и нигде долго не задерживался. Только букет разнообразных вкусных запахов, ударивший из дверей камбуза, заставил, его застыть на месте. Наверное, за всю свою собачью жизнь, проведенную у гиляцкого чума, он не встречал таких приятных дверей. Сделав самую благонравную физиономию, чуть-чуть склонив на бок голову, он сел против камбуза и упивался ароматами. Тонкая струйка слюны повисла изо рта.
На Мишкино счастье кок был в хорошем настроении и, увидев пса, заговорил: «Ну, что, пес? Как живешь?» Мишка подвинулся ближе, поднял морду и неожиданно пустил такую трель, что глаза кока засияли от удовольствия. «Э! Да ты и петь умеешь! А ну, еще! Ну! Ну! Смелее!» И Мишка снова протяжно воет, высоко задрав голову. Он уже наполовину в камбузе и над ним склонились умиленные физиономии кока и его помощников. Еще одно тремоло, и жирный кусок говядины исчезает со стола. С этого дня Мишка становится фаворитом камбуза, развлекает его обитателей и получает в награду вкусные куски и кости. Он настолько освоился, что, видя двери закрытыми, становился на задние лапы и выл, пока из заветной двери не появлялась рука с куском мяса.
Сегодня я перепробовал многих собак, наконец, запряг его вперед. Через полчаса он понял, что от него требуется, и лучше других стал реагировать на команду. Правда, несколько раз он начинал капризничать и казался глухим, но тут приходил на помощь кнут и возвращал Мишке слух и понятливость. Работает Мишка с прохладцей, из лямки не лезет, несет ее бережно, словно боится порвать. В общем «парень» с умом.
9 сентября.
После обеда запрягли две упряжки собак. Я — восточносибирскую цугом, Журавлев с Урванцевым — новоземельскую или гренландскую — веером. У нас идут споры, какую упряжку предпочесть. Я привык к восточносибирской и совершенно не имею опыта с гренландской. Журавлев первый раз видит восточносибирскую и крепко держится своей. Урванцев вообще не знает собачьей езды и разбирает достоинства и недостатки, не решаясь пока предпочесть ни ту, ни другую.
Восточно-Сибирские собаки пристегиваются попарно к одному ремню, проходящему посредине всей упряжки, и бегут пара за парой. Управление производится только подачей команды, а остановка тормозом — колом с железным наконечником или спицей. Чтобы остановить упряжку, седок ставит тормоз впереди второго копыла, упирает его в снег и нажимает назад. При этой езде должен быть понятливый, хорошо выдресированный передовик.
В гренландской упряжке каждая собака имеет свой ремень — постромки, заканчивающиеся лямкой-ошейником. Кроме этого на всех собак поверх лямок надевают особые ошейники, скрепленные одной общей цепью, которая не дает собакам разбегаться в стороны. Передовиком считается собака, идущая сбоку. Для управления к ошейнику передовика прикреплена вожжа. Тормозом служит не короткий (в 1,5 метра), а длинный кол не менее 3 метров, им пользуются и для понуканья собак и для распутывания постромок на ходу. Таким тормозом пользуются исключительно на европейском севере, поизаимствовав его из оленьей упряжки.
Гренландские эскимосы, запрягая собак веером, для понукания и управления обычно пользуются кнутом. Каждая собака находится близко от человека, а ленивая тут же получает щелчок, которым не всегда можно наградить лентяя в восточносибирской упряжке. Но когда на пути встречается уброд — мягкий, рыхлый снег, то передовики пробивают путь, выполняя самую тяжелую работу, остальные собаки идут по готовому пути. В упряжке веером каждой собаке приходится самостоятельно пробивать дорогу, они устают скорее. Но это преимущество восточносибирской упряжки в высоких широтах Арктики часто сводится на-нет. Снег весной, когда обычно проходят санные экскурсии, здесь очень крепок.
Наши собаки, приобретенные на Охотском побережье, приучены к цуговой упряжке, и тщетны все старания Журавлева переучить их.
10 сентября
Ветер, ветер! Слабый, но достаточный, «чтобы помешать промыслу. До обеда редкая облачность. Иногда проглядывает солнце — оно бледножелтое, и можно, не напрягая глаз, глядеть на него.
Я с сегодняшнего дня начал неделю кулинарии, у нас нет специального повара, и поварами и хлебопеками мы будем поочередно. Сегодня утром я угостил товарищей яичницей и кофе, на обед нажарил котлет из медвежатины. Едят и похваливают. А так как я не гостеприимная хозяйка, а они не любезные, воспитанные гости, то я имею право думать, что их похвалы искренни. Это мясо не первый раз появляется на нашем столе, и тарелки, как правили, убираются пустыми.
Я рад, что все товарищи так охотно едят медвежье мясо, у нас всегда будет свежая, здоровая и вкусная пища. Журавлев перед сумерками, пользуясь непродолжительным затишьем, вышел к воде с карабином. Когда я подошел к нему, невдалеке над водой показалась нерпичья голова. Охотник замер, беря прицел, и выстрелил. Нерпа хлеснула водой и скрылась. Промах возмутил стрелка, и свое возмущение он излил на скрывшейся нерпе: «Жить умеешь», — ворчал Журавлев. Нерпа оказалась действительно «умеющей жить» и больше не вышла.
12 сентября
Метель. Ветер свистит и завывает. Он как будто выбирает наиболее больное место, в которое надо ударить. Утром он хватил с запада, потом с такой же стремительностью подул с северо-востока, а к вечеру бросал целые тучи снега уже с северо-запада. Море вздыбилось высокими пенистыми волнами. В проливе — относительное спокойствие.
Днем неожиданно появился морж. Урванцев принял его за зайца, стрелял, но промахнулся. Журавлев в отчаянии, видя, что морж больше не подойдет к берегу. До сих пор наличие моржа в нашем районе было под сомнением.
Я, разбирая вещи, нашел пачку «свежих» газет (за первую половину июля), увлекся «новостями» и просидел далеко за полночь. Товарищи спят, пора и мне...
13 сентября
Добыл три экземпляра розовых чаек, снова появившихся в большом количестве. Целый день сильная метель, в море волнение. Льдов нет, кроме редких мелких обломков, торосов и айсбергов. С поворотом ветра волнение с моря стало проникать в пролив и разламывать лед. К вечеру ледяной покров пролива разломало почти на километр. Если не стихнет ветер или не подойдут льды, через сутки-двое мы окажемся отрезанными на своем островке, как зайцы в наводнение. Пока не окрепнет новый ледяной покров, о санных поездках нечего думать.
На взломанном льду унесло пять собак, спущенных с цепей в начале метели. Льдину с собаками прижало к противоположной стороне пролива, и вечером трое мореплавателей, сделав большой обход, явились домой. Четвертую видно в бинокль, она прыгает с льдины на льдину. Пятой — унесло суку приобретенную в Архангельске: она низкошерстна и непривычна к морозам. Теперь ее не видно: она замерзла или попала между льдин и и погибла. Выехать на маленькой лодке нельзя, а с мотором в густом движущемся льду ничего не сделаешь. Ветер усиливается, пену и ледяные брызги от волн кидает на берег на высоту 12 метров.
Рубан, на котором стоят моторка и лодки, начало размывать. Пришлось перетаскивать всю нашу флотилию в другое место.
15 сентября
Раньше всех поднялся Журавлев. Стоит полный штиль, и охотнику не спится, в такие редкие дни только и можно что-нибудь урвать на зверобойном промысле. Он наскоро заканчивает завтрак и через десять минут приглашает нас помочь вытаскивать убитого зайца. К сожалению, весь пролив забит льдом, зверь выходит на поверхность в мелких разводьях между отдельными льдинами, и не попадает в поле зрения охотника. До обеда Журавлеву удалось добыть только одну нерпу. После обеда мы выехали вдвоем и к вечеру привезли домой еще одного зайца и трех нерп. К вечеру значительно понизилась температура, и мы пробирались на лодке по молодому ледку.
Зато днем была прекрасная погода. Яркое солнце светилось на нежной голубой лазури. Это первый ясный день за наше пребывание. Только ночью, на севере, видна над горизонтом узкая, словно ножом прорезанная щель, окрашенная багровой зарей. Это делает наш район еще более мрачным, более суровым.
Очевидно, такова вся Северная Земля. Я видел обиженную природой Чукотку, метельный Врангель, блестящую красавицу — Землю Франца-Иосифа с ее потоками голубых льдов, эмалевым небом и гордыми скалами; два раза посетил плачущую туманами Новую Землю, но нигде не встречал этой североземельской гнетущей безжизненности. Сегодня мы впервые увидели чистое небо, и легче дышать, но природа быстро сократила свои щедроты, как будто она показывала голубое небо только затем, чтобы доказать нам, что оно и здесь существует.
Фото Г. У ш а к о в а
Подходя к домику, я услышал какие-то новые звуки. Было похоже на то, что в доме гудят шмели. Из открытых дверей валила копоть, а в сенях и Ев доме трудно было что-нибудь рассмотреть. В нос бил аромат бензина. Все это обозначало зарядку аккумуляторов. Для этого пустили мотор «Дуглас»: он шипит, жужжит, чихает, поминутно останавливаетсяя и беспардонно воняем Когда мои глаза привыкли к едкой копоти, я увидел Урванцева и Ходова; они задыхались в парах бензина, ползали на четвереньках около мотора, но до вечера все их старания были тщетны. Наконец решили разобрать мотор и проверить магнето. И сейчас, в полночь, Урванцев все еще возится, разыскивая причину злостного саботажа «Дугласа».
16 сентября
После обеда на северо-восточной стороне пролива заметили медведя. Мишка шел на северо-запад, уходил от нас. Запрягли десять собак и начали погоню. Наш отряд увеличил еще десяток свободные собак. Быстро миновав остров и выехав в пролив мы неожиданно попали на сильно размытый лед. Думая, что это небольшой участок, мы сначала не обратили внимания. До медведя не так уж далеко. Не отпускать же его из-за какого-то гнилого льда? Катай, дальше! Но дальше стало совсем нехорошо.
Лед еще держался и весь был усеян дырами. То одна, то другая собака проваливалась. Лед под тяжестью саней изгибался и трещал, а в щели выступала вода. По поворачивать было уже поздно. По старому опыту мы оба знаем, что замедлять движение нельзя, а остановка на таком льду кончится катастрофой. Надо как можно быстрее гнать собак: «Ну, родимые, вытягивай. Мишка, вези, Варнак,... помогай!» Родимые тянули, но мы на всякий случай стоим в санях, чтобы в случае провала моментально обрезать постромки и, как можно дальше, прыгнуть от провалившегося куска льда. Каким-то чудом мы миновали гиблое место и сразу почувствовали себя лучше. Медведь, о котором мы начали забывать, бросился наутек, но свободные собаки заметили его, выгнали на высокий береговой обрыв и остановили.
Они так дружно взялись за дело, что когда мы поднялись вверх, медведь, спасаясь от наседающих преследователей, улегся в снег и отбивался зубами. Одну собаку он достал и вспорол ей кожу на ноге. После того, как застреленный медведь слетел с десятиметрового отвесного обрыва, за ним спрыгнули и разгоряченные собаки. Я поднялся выше на остров и километрах в трех к западу увидел второго медведи. Через час мы нагнали его. Это был огромный старый самец. Он изрядно увеличил у нас запасы мяса.
18 сентября
Фото Г. Ушакова
Полный штиль. Серое небо. Вдоль побережья огромными пятнами замерзающая вода — сало. Между пятнами — полоска и каналы воды, блестящие, как прекрасно отшлифованное зеркало. Они напоминают широко раскинувшуюся паутину большого паука. Паутина уходит далеко на юг и там упирается в снежно-белую, усеянную башенками стену. Это кромка льдов, выдвинутая на ночь на горизонт и теперь наседающая на берег, она заметно продвигается к северо-западу и к вечеру приблизилась мили на три.
Теперь отчетливо видны отдельные льдины. Впереди идут редкие оболочки плоских полей, окруженные свитой мелочи. Дальше густо напирают постаревшие, сглаженные летами крупные торосы. Здесь обломки нолей и мелочь заполняют свободные пространства между стариками-торосами, как будто оберегая их почетную старость. Над всеми господствуют тысячелетние айсберги, возможно, выросшие еще на заре человечества, в далекую эпоху мамонта. Со дня зарождения они медленно сползали со своего ложа и, наконец, достигнув моря, отдались на волю течений и бурь.
Вечером Журавлев подстрелил пару зайцев. При свете фонаря, свежуя зайцев, оказавшихся двумя самками, Журавлев находит у них зародышей. У одной оказалась двойня исключительно редкий случай. Я вскрыл около 300 тюленей-самок, но ни разу не находил двойного зародыша. А Журавлев за свою жизнь вспорол их свыше тысячи и первый раз встречается с таким фактом. Замечательную двойню посадил в спирт к явному неудовольствию охотника, предназначающего спирт для иных надобностей...
Неожиданно явилась «Милька» — сука, унесенная на льду в шторм.
19 сентября
Ночью слушали на репродуктор «Харьков» и «Коминтерн». Это первые звуки из другого мира. Как он далек!
21 сентября
Ходов второй день вызывал Ленинград, но ответа не получил. В это же время прекрасно слышны австралийские и новозеландские станции. Вечером удалось передать на Землю Франца-Иосифа первую мою телеграмму, адресованную председателю правительственной Арктической комиссии С. С. Каменеву, на островах имени которого мы находимся.
22 сентября
Около трех часов меня разбудил Ходов: «Хотите послушать? Поймал ленинградскую широковещательную станцию. Говорит проф. Самойлович». Из наушников летел шум, треск, и слух улавливал только отдельные слова: «Новую землю... 70 — и градус... на север... Открыли остров... курс на восток... открыли острова... видели берега Северной...»
Урванцев, потрудившись, закончил подготовку к установке ветряного двигателя, а Журавлев выкопал неглубокую яму (70 сантиметров), так как дальше уперся в скалу. Сегодня перенесли ветряк к месту установки и забили железные колья для оттяжек. Вместо кувалды пользовались небольшой наковальней, прикрепив ее к деревянной ручке. Изрядно отбили себе руки.
22 сентября
Ходов не спал всю ночь — будоражил эфир и наконец добился того, что его услышал какой-то радист-любитель в Кологриве. Где этот Кологрив? Никто из нас не знает. Ветряк из-за свежей погоды лежит не поднятым. Окончательно установил психрометрические будки и приборы. Начал регулярные наблюдения. Вечером Ходов снова засел в радиорубке и скоро получил ответ. Отозвался опять тот же Кологрив. Узнали, что он находится в Московской области, стали искать на карте, не нашли. В Кологриве очевидно ищут на карте нас — острова Каменева. Они-то наверняка не найдут.
Послал корреспонденцию в «Известия ЦИК»
Ночь легла на Северную Землю. На тысячи километров тянутся белые молчаливые поля. Но люди, пришедшие сюда, не одиноки. Тонкая струна антенны связывает их с Большой Землей. Зимовщики спят хорошим, крепким сном победителей.
Фото Г. Ушакова