Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

Енисей — промышленные ворота Сибири


До открытия Сибирской железной дороги, строительство которой началось лишь в 1891 году, единственным средством сообщения Сибири с Европейской частью был старинный тракт через Тюмень, Омск, Енисейск. При этих условиях Северный морской путь как дешевая, с широкой пропускной способностью транспортная связь Сибири с портами Европейской части России и Западной Европы имел первостепенное значение. Торговые плавания в Сибирь через устья Оби и особенно Енисея стали практиковаться уже с начала XIX века. Несмотря на трудные условия навигации во льдах Карского моря, большинство рейсов заканчивалось удачно. Провоз товаров морским путем даже при высоких фрахтах обходился много дешевле, чем Сибирским трактом. Выгодным были вывоз сырья на европейские рынки. Однако, несмотря на все это, плавания морским путем в Сибирь широкого применения тогда не получили. Развиваясь в противоречивых условиях формирования капиталистической России, они отражали все порочные стороны этой социальной системы.
На Сибирь в то время смотрели как на колонию с ее дешевым сырьем и рынком неограниченного сбыта товаров. Здесь-то и столкнулись интересы русских, в частности московских, и западноевропейских капиталистов. Зарубежные товары и машины, несмотря на высокий фрахт и страховые полисы, обходились сибирским промышленникам в Енисейске, Красноярске, Омске дешевле отечественных. В результате борьбы коммерческих интересов русских и иностранных компаний торговые плавания морем в Сибирь то поощрялись путем снижения пошлин на ввозимые товары вплоть до порто-франко, то, наоборот, пошлины сильно повышались. Все зависело от того, чье влияние преобладало тогда в петербургских министерских кругах. С действительными интересами самой России при этом считались мало.

Только после Великой Октябрьской социалистической революции проблема Северного морского пути как действенного средства промышленного освоения Сибири, особенно ее северных окраин, была полностью разрешена. Уже в 1918 году В. И. Ленин подписал постановление Совета Народных Комиссаров об отпуске больших средств на гидрографическое изучение Северного Ледовитого океана с целью превращения морского пути и устьев сибирских рек в нормально и регулярно действующую водную трассу. Одновременно начались поиски мест для строительства в устьях рек портов по разгрузке и перегрузке морских и речных судов. Такой порт в устье Енисея, у острова Пашкова, начали строить еще в 1917 году. Позднее, в 1928 году, его сооружение было перенесено южнее, в Игарскую протоку, более защищенную от ледохода. В устье реки Оби в 1920 году тоже было найдено удобное место для перегрузки судов, названное Новый Порт.
Развитие морских и речных операций в устьях сибирских рек настоятельно требовало создания там крупных угольных баз для снабжения топливом приходящих судов. Ранее они брали с собой горючее и на обратный рейс. При плавании с грузом цемента парохода "Коррект" из Штеттина в устье Енисея в 1913 году 30 процентов общего тоннажа приходилось на уголь. На прямой рейс ушло 10 процентов, остальное на обратный путь. Речные суда брали уголь на весь рейс туда и обратно в Красноярске, Омске или ходили на дровах, что отнимало немало времени на погрузку. Такое положение при сколько-нибудь крупных операциях не могло дальше продолжаться. Необходимо было найти уголь вблизи от намеченных портов.

По геологическим условиям рассчитывать на присутствие каменного угля в низовьях Оби было трудно. Западно-Сибирская равнина целиком заполнена мощной толщей современных рыхлых отложений — песков и глин. Коренные угленосные породы здесь залегают глубоко. В низовьях Енисея положение лучше. На присутствие здесь каменного угля указывает в своем отчете о путешествии на Таймыр еще А. Миддендорф: "К востоку от Дудинки на 70 градусе северной широты, как я слышал, есть угольный пласт", но проверить полученные сведения ему не удалось. Это сделал Ф. Б. Шмидт в 1866 году. Во время пребывания в Дудинке он побывал в районе будущего Норильска и видел там угольный пласт. Позднее даже предпринималась попытка использовать этот уголь для нужд Северного морского пути. Зимой 1893 — 1894 годов купец А. К. Сотников добыл и вывез в Дудинку па оленях несколько тысяч пудов угля. В навигацию 1894 года две тысячи пудов взяла гидрографическая экспедиция полковника А. Вилькицкого, а остальное забрал английский капитан Виггинс.

Конечно, в сколько-нибудь крупных масштабах вывоз угля на оленях за 100 километров неосуществим. Надо было искать уголь или непосредственно на Енисее, или вблизи него. С этой целью Сибирский геологический комитет включил в план своих работ на 1919 год поиск и изучение полезных ископаемых на Алтае, в Казахстане, Саянах, Енисейской тайге, а также поиски угля в низовьях реки Енисея.

Несмотря на трудные условия гражданской войны, геологическая партия из пяти человек обследовала берег Енисея от устья реки Фокиной до Усть-Порта. Угля на реке не оказалось. Везде присутствуют только рыхлые молодые отложения песков и глин. Ближайшие выходы угольных пластов были найдены в 35 километрах от Дудинки, но уголь там оказался тощим, непригодным на судовое топливо. Поэтому Горный отдел ВСНХ постановил обследовать эти места более детально. Летом 1920 года была осуществлена топографическая съемка территории площадью свыше 25 квадратных километров. Обнаруженные угольные пласты были вскрыты, замерены, взяты пробы на анализ и технические испытания. В непосредственной близости от угольных пластов были найдены два выхода сплошных сульфидных руд. Они тоже были вскрыты, замерены, и взяты пробы на анализ.

Обработка материалов в Геологическом комитете в Томске зимой 1920/21 года показала, что угли отличаются высоким качеством, запасы их весьма велики и могут вполне обеспечить потребности Севморпути на многие годы. Руды оказались медно-никелевыми, с высоким содержанием металлов. По типу они близко стоят к рудам знаменитого месторождения Садбери в Канаде. Теперь промышленные перспективы вновь найденного месторождения — Норильского — приобрели особое значение. Непосредственное соседство крупного месторождения энергетического топлива и рудного месторождения в природе встречается не часто. Однако все это богатство лежит далеко на севере, за полярным кругом, под 70 градусом северной широты. Неизвестно, возможна ли здесь организация крупного промышленного предприятия? Каковы будут условия его разработки? Такого опыта ни у нас, ни за рубежом еще не было.
Геолком и Комсеверпуть решили для выяснения всех вопросов организовать в Норильском районе зимовку, провести горные работы и наблюдения над погодными условиями, поставить первые жилые дома и заложить на угольные пласты разведочные штольни.

При содействий местных властей в долине реки Норильская (ныне Норилка) зимой 1920/21 года было заготовлено 1000 бревен. Из них прибывшая по Енисею из Красноярска разведочная партия летом 1921 года поставила первый жилой дом, общежитие, баню и склад. Этим было положено начало будущему Норильску.

 E-1.jpg
Во время строительства пришлось столкнуться с рядом трудностей, характерных для Крайнего Севера: вечной мерзлотой и снежными заносами. Старались учесть опыт местного населения. Нас уверяли, что сильные морозы не препятствие для работы. Но штормовые снежные бури — пурги, иногда длящиеся по нескольку дней, не давали даже выйти из дома. Поэтому к домам пристроили просторные сени для хранения запасов продовольствия, дров, угля, льда на случай пурги. Входную дверь сделали с наветренной стороны, чтобы ее не заносило снегом.

Норильский уголь хорошо горит. Поэтому дома отапливали углем в чугунных печах-камельках, а для выпечки хлеба поставили русские печи. Чтобы они не давали осадки, опустили на мерзлоту деревянный сруб, заполнили его галькой с песком и уже поверх выложили кирпичный под и свод печи.
К середине сентября строительство в основном было закончено. Над угольными пластами в полутора километрах от домов были заложены две штольни. От закладки штольни на рудное тело из-за отсутствия взрывчатки пришлось отказаться.

Большинство участников экспедиции с последним пароходом уехало в Красноярск, на зимовке осталось восемь человек: двое горнорабочих — В. В. Желудков и Г. И. Петров, горный инженер А. К. Вильм, студент Томского университета зоолог Б. М. Пушкарев, студент строительного, отделения Томского технологического института С. Д. Базанов, завхоз А. И. Левкович, его жена Е. С. Левкович и я. Кроме того, имелись пастухи для охраны экспедиционного оленьего стада: И. М. Манто, по национальности нганасан, и два его сына — Михаил и Афанасий.

Проходку штолен вели не только горнорабочие под техническим наблюдением Вильма, но и Пушкарев с Базановым. Кроме того, в их обязанности входили регулярные метеорологические наблюдения по программе, разработанной Главной геофизической обсерваторией в Петрограде. Наблюдения начались сразу по прибытии в Норильск, в июле, и продолжались весь год до конца работы. Они дали очень интересные результаты. Оказалось, что погода в Норильске существенно отличается от погоды в Дудинке. В Норильске почти не бывает жестоких северных ветров, в то время как в Дудинке они одни из самых частых. Зато ветры южных румбов в Норильске и сильнее, и продолжительнее, что обусловлено их стоковым характером с гор.

Однажды в декабре пурга в Норильске достигла такой силы, что выйти из дома стало невозможно. Скорость ветра по флюгеру Вильда, установленному на мачте крыши дома, определить было нельзя. Тогда я, туго подпоясав полушубок, выполз из сеней, добрался до подветренной стороны дома, вскарабкался по стоявшей там лестнице на крышу и, лежа за коньком, выставил вверх, за гребень, руку с анемометром. Прибор при неоднократном замере показал скорость ветра в среднем 40 метров в секунду (144 километра в час), а отдельные порывы достигали 46 метров в секунду.

В результате работ в 1920 году для будущего района Норильска были составлены вполне современные инструментальная географическая и геологическая карты крупного масштаба. Все, что было показано на старой карте Азиатской России 1911 года в отношении Норильска и прилежащей к нему территории, совершенно не соответствовало тому, что пришлось услышать от местных жителей и узнать лично.

Так, например, река Норильская, протекающая в 12 километрах к северу, имела гораздо более крупные размеры, чем это показано на старой карте. По рассказам, в нее впадает большая река, называемая Рыбной, которая вытекает из огромного озера Кета. Однако всего этого на карте не было.
Рассказывали, что в горах к востоку от района Норильска лежит много длинных и узких озер, а некоторые столь велики, что требуется четыре-пять и больше аргишей, чтобы их пройти. Это значит, что длина их может достигать 100 километров. (Прим. Аргищ — понятие широкое. Это и оленный караван, и его однодневный переход: зимой километров 15 — 20, летом — 10 — 12). Из одного такого озера как раз и вытекала река Норильская. В ясную погоду на восток от нашей зимовки хорошо видны горы. Особенно четко они выделяются после ветров северных и восточных румбов, когда воздух очень чист и прозрачен. Принесенный с побережья, он не содержит пыли и водяных паров. В бинокль тогда отлично виден крутой край гор, изборожденный лощинами и прорезанный глубокими впадинами горных долин, где, вероятно, и лежат озера. Особенно эффектно на фоне голубого неба выделяется громадная каменная глыба в форме гигантского трапецоэдра с плоской как стол вершиной. Местные жители зовут эту гору Ары-Тас, а русские — Сундук-Камень.

При виде нового, неизвестного, где еще не побывал ни один исследователь, сразу же вспыхивает желание добраться, объехать, нанести на карту, узнать, из чего сложены горы, нет ли там угля, руд, как в районе Норильска. Работа эта и важна, и нужна. Используя Норильск как базу, надо было изучить весь район не только географически, но и с точки зрения промышленных перспектив. Однако прежде чем приступить к этой работе, следовало собрать как можно больше расспросных сведений у местного населения.

На старой карте 1911 года была показана цепь вытянутых с севера на юг озер, располагавшихся между двумя горными хребтами: Пясино, Быстровское, Давыдово, Матушкино, Хантайское. Озеро Пясино, по расспросам, существует, и из него вытекает река Пясина, а вот о Быстровском, Давыдово, Матушкино никто не слышал. Утверждают, что таких озер около Норильска нет, а вместо них называли Мелкое, Лама, Омук или Глубокое, Кета, Гутке, Капчук и другие, но все они расположены по-иному, вытянуты с запада на восток и лежат глубоко в горах. Хантайское озеро действительно существует. Из него вытекает река Хантайка и впадает в Енисей южнее Дудинки. Все это следовало проверить. Наши исследования Норильского района начались еще летом 1920 года с посещения гор на противоположной стороне норильской долины. Горы эти местное население зовут Караелах, что по-русски означает "еловый камень". В то лето было решено кроме оленей попробовать использовать лошадей для доставки грузов вьюками из Дудинки в Норильск. Рассчитывали, что весной тундра еще не успеет оттаять. И действительно, каждая лошадь тогда несла груз, заменяя четырех оленей. Однако осенью по талой тундре даже без вьюков лошади вернулись назад с большим трудом.

В маршрут мы отправились вдвоем с рабочим, дудинским жителем Тимофеем Даурским, который ранее не раз промышлял в районе Норильска. Взяли палатку, спальные мешки, инструменты, продовольствие на десять дней и все это навьючили на двух лошадей.

Путь сначала шел к устью реки Рыбной, где стоит старинная часовня.
 E-5.jpg
Там раньше приезжавший раз в год миссионер-священник разом выполнял все требы: крестил давно родившихся, венчал поженившихся и отпевал похороненных. Теперь часовня пустует, но все равно это место так и именуется — Часовня. Здесь дудинский житель К. В. Пуссе поставил дом и рыбачит. С ним договорились, что он даст нам лодку, чтобы переправиться на другую сторону реки, потом заберет ее обратно, а через десять дней пригонит и поставит в том же месте. Переправа прошла благополучно, хотя течение здесь быстрое, а в ширину река имеет не менее полукилометра. Лошадей переправили обеих сразу. Зато путь до гор был нелегок. Вся долина представляла собой скопления беспорядочно разбросанных холмов с впадинами между ними, заполненными водой. Все густо заросло кустарником ольхи и березы. Приходилось прорубать путь. Лошади падали, то и дело вязли, а мы их развьючивали, вытаскивали, стоя по пояс в торфяной жиже. Перемазались — не узнать, зато комары не так липли, а было их — тучи, сплошное облако над людьми и лошадьми. Двое суток добирались до гор, хотя до них не более 15 километров. Зато у подножия оказалось чисто и сухо. Щебень, галька. Кругом густой лес: рослые лиственницы, березы, ели. Густая высокая трава почти до пояса. Природа гораздо богаче, чем в районе Норильска. Склоны здесь имеют южную экспозицию, больше освещены и лучше прогреваются солнцем.

Медленно идем на запад вдоль горных склонов. Внимательно осматриваю долины, по которым с гор бегут ручьи и речки. Всюду выходят такие же песчаники и сланцы, как и в Норильске. Везде встречаются пласты каменного угля, местами довольно мощные. Взяли образцы, отобрали пробы. Стало быть, здесь не одно Норильское угольное месторождение, а целый угленосный район.

По одному из ущельев, прорезающих склоны гор, поднялся наверх. Борта его сложены почти горизонтально лежащими покровами базальтовых лав, чередующихся с горизонтами туфов, окаменелого пепла, выброшенного вулканом. Покровы лав образуют в ущелье вертикальные уступы, по которым вода низвергается эффектными водопадами. Проходить такие участки нелегко. Приходится карабкаться, пользуясь выступами и трещинами, по стенкам лавового покрова с риском сорваться в глубокую водяную чащу, выбитую у подножия каскада вековой деятельностью водопада. Преодолев эти уступы, весь мокрый, вскарабкался, наконец, наверх и был очарован чудесным видом, открывшимся передо мной. Поверхность плато у моих ног; на юг оно обрывалось почти вертикальным уступом, а на север уходило вдаль за горизонт. Если отвернуться от обрыва, то никак не скажешь, что стоишь на километровой высоте.

Под обрывом расстилалась норильская долина, окруженная со всех сторон, кроме запада, амфитеатром гор. Она густо залесена и сверкает пятнами бесчисленных озер. Видно, как они заполняют впадины между беспорядочно разбросанными грядами и холмами, поросшими лесом. В этот ясный день хорошо различимы массив горы Шмидта и пятнышки белеющих палаток нашей экспедиции. Видно, как в реку Норильскую впадают многочисленные речки, бегущие со склонов гор. Одну, что пересекали по пути сюда, назвали Листвянкой.

Поверхности гор плоские, лежат на одной высоте. Некогда они составляли единую равнину, впоследствии высоко поднятую и расчлененную гигантскими долинами на отдельные горные плато. В этом убеждает и единство их геологического строения. И в районе Норильска, и в Караелахе одинаково выходят на поверхность горизонтально лежащие покровы лав и туфов, а под ними — песчано-сланцевая угленосная толща с пластами угля.

Мы спустились вниз, к лагерю, и на другой день пошли вдоль склона гор дальше на запад. Угольные пласты и их осыпи встречаются часто, но рудных выходов не видно. До западного края гор дойти не удалось. Далеко. Надо возвращаться. Да и лодка рыбакам нужна. Назад вернулись благополучно. В болотах, конечно, опять достаточно намаялись, такова уж работа геолога-исследователя.

Этот маршрут дал многое. Значительно расширилось представление о промышленных перспективах будущего района Норильска. Сложилось первое впечатление о географии района как об обширной горной стране, глубоко изрезанной гигантскими долинами. Как все это возникло? Почему? Когда? На это надо было дать ответ.

В зимовку 1921 — 1922 года исследования можно было значительно расширить. Проходка штолен и опробование пластов угля могли идти под наблюдением А. Вильма, и я располагал возможностью спокойно отлучаться надолго. В первую очередь следовало изучить и составить карту всей системы реки Пясины: озеро Пясино, река Норильская, озера ее истоков, а затем и вся река Пясина. Если она окажется судоходной, то на первых порах грузы можно доставлять морскими судами до реки Норильской. Тут до месторождения всего 12 — 15 километров. Съемку решили вести вдвоем с Базановым; кроме того, мне надо будет проводить и геологические наблюдения.

Визуальные маршрутные съемки, где расстояния измеряются скоростью хода каравана или одометром, особой точностью, конечно, отличаться не могут, если не будут периодически привязываться к вполне надежным опорным точкам. Тогда, увязывая и уравновешивая погрешности замеров пути, можно будет получить вполне надежную карту. Такими опорными точками у нас будут астрономические пункты, определяемые по пути маршрута в местах хорошо приметных, например при устьях рек.

Из инструментов для работы имелся малый универсальный теодолит Гильдебранта, четыре столовых и два карманных хронометра. С помощью этих приборов можно будет определять астрономические пункты с точностью до 0,1 минуты в градусной мере, что соответствует примерно 180 метрам в линейной мере. Для среднемасштабных съемок этого было совершено достаточно. Для зимних маршрутов взяли только два карманных хронометра, поместив их в утепленные оленьими шкурами термосы.

Вести съемку на морозе и ветру — дело нелегкое. Для этой цели изготовили специальные рамочные планшеты размером 25x35 сантиметров, куда вмонтировали буссоль, часы и тетрадь для зарисовок и записей. Тетрадь вкладывалась внутрь планшета, где имелась прорезь размером несколько меньше тетради. Карандаш и резинка висели на шнурках и помещались в футлярчике на планшете. Планшет имел парусиновый чехол, который на лямке висел на шее.

Работали в полушубках с подшитыми к рукавам меховыми рукавицами, прорезанными у ладоней, куда можно было просунуть пальцы, чтобы сделать запись. В сильные морозы поверх полушубков надевали меховые балахоны с капюшонами.

В первую поездку решили провести съемку и обследование реки Норильской и озера Пясино. Организация оленного каравана, с которым придется путешествовать, — дело сложное. Пастухи всегда едут со своими чумами и семьями. В одиночку, как говорят на "легкой санке", они отправляются на день-два только "гостевать" или что-либо купить. Для ночевки берем себе не обычный шестовой, а модернизированный, на полозьях, нартяной чум.
 E-6.jpg
 E-7.jpg
Это несколько большего размера нарта, на которую поставлен легкий, из планок, прямоугольный каркас, обтянутый оленьими шкурами. Сверху от сырости надевается еще чехол из парусины, а внутри все обтягивается каким-либо ситцем яркого цвета и рисунка (размер чума: 3 — 3,5 метра в длину, 1,7 — 2,0 метра в ширину и 1,6 — 1,7 метра в высоту). Внутри, в передней части, ставится небольшая железная печка, в задней — съемные нары для спанья. Можно поместить и столик. Везут такой чум обычно шесть оленей. Нартяной чум малого размера (2 — 2,5x1 — 1,2 метра) без печки и нар называется балок. Везут его четыре оленя. Он используется для тяжелых дорог, где нартяной чум не пройдет.

 E-3.jpg
Для езды удобна "легкая санка".
 E-4.jpg
Это действительно легкие, весом 10 — 15 килограммов, саночки из сухого лиственничного леса, на высоких копыльях, с широко расставленными, круто загнутыми впереди полозьями. На полозья в гнезда вставлены копылья, связанные вверху поперек вязками и вдоль — прогонами. Все крепится между собой деревянными гвоздями-нагелями, а копылья к полозьям — сыромятными ремнями. На вязки сверху настилают дощечки и кладут оленью шкуру, на которую садится ездок. Ширина "санки" вверху 50 — 60 сантиметров, внизу, по полозьям, 70 — 80 сантиметров, высота 50 — 60 сантиметров, в санки обычно запрягают четырех оленей. Для перевозки грузов применяются нарты. Это длинные, узкие, на низких копыльях сани, поднимающие около 300 килограммов груза. Их везут четыре оленя.

В конце ноября пришли олени, и мы с Базановым выехали в Часовню, где будет формироваться караван. С нами пойдут проводниками нганасаны Михаил и Афанасий Манто и долганин Костя Лаптуков. Берем 60 голов оленей из экспедиционного стада, да у пастухов будет своих оленей голов 40. Всего около сотни. Это хорошо. Маленькое стадо пастушить трудно. Олени легко разбегаются и присоединяются к чужим. Озеро Пясино, говорят, лежит уже в открытой тундре и пурги там бывают очень сильные и продолжительные.

Пока шли сборы, я определил у Часовни астрономический пункт и решил налегке съездить с Костей Лаптуковым посмотреть водопад Орон на реке Рыбной. До него километров 30, и мы рассчитывали попасть туда засветло. Там стоит несколько чумов долган, промышляющих рыбу.

Долина реки Рыбной еще шире долины реки Норильской. Такая же неровная, бугристая, с озерами и болотами, теперь уже замерзшими. Она позволяла ехать напрямик, не придерживаясь реки. Вот это нас и подвело. Погода стояла пасмурная, шел снег, спустился туман. Едем уже долго, стало темнеть, а чумов все нет. Надо искать. Костя решил сделать большой круг с расчетом, что где-то олени попадут на ветер от чумов и, почуяв их запах, повернут к ним. Такой метод в тундре применяется часто. И верно, в одном месте наши олени забеспокоились, потянули, мы их пустили свободно и вскоре подъехали к чумам, стоящим несколько ниже водопада.

Водопад возник в месте пересечения рекой свиты крепких коралловых рифовых известняков и образует два уступа по два-три метра высотой каждый, по которым массивной струей низвергается поток десятиметровой ширины. Сейчас, зимой, когда воды в реке немного, водопад довольно спокоен, но весной он, говорят, шумит грозно и слышно его далеко.
В подпорожии образовалось обширное озеровидное расширение, не замерзающее посередине, с довольно сильным течением. У берегов возникло "улово", где вода имеет тихое обратное течение. Тут промышляют ставными сетями. Ловят крупных чиров, нельму, муксуна. Добывают на семью до 2000 штук за зиму. Ночевали в чуме Петра Яковенко. По внешности, разговору и обычаю он тот же долганин, но себя считает русским. Очевидно, это один из потомков русских поселенцев на Пясине времен Мангазеи XVI — XVII веков. На другой день вернулись в Часовню. Здесь уже все готово к отъезду. Базанов заснял Рыбную до впадения ее в Норильскую и промерил глубины. Меньше 2 — 2,5 метра нет нигде. Хорошо.

Теперь отправляемся на съемку реки Норильской и озера Пясино. Я и Базанов едем на легких санках отдельно, каждый по своему берегу реки. Зарисовываем, пишем, по временам останавливаемся, долбим пешнями лунки, измеряем глубины. Аргиш идет прямо посередине реки. Времени мало. Дни короткие, света недостаточно. Морозы пока невелики. На второй день дошли до впадения реки в озеро. Здесь устраиваем стоянку для определения астрономического пункта на правом, более высоком, берегу, в устье реки Еловой. Его отметили четырехногой пирамидой со столбом в середине. К столбу прибили железный лист с указанием номера, даты и фамилии. К удивлению, под 10 — 15-сантиметровым слоем мерзлого грунта обнаружили талую землю. Или она еще не промерзла, или здесь, у реки, мерзлоты вообще нет?

В чуме у нас комфорт. Горит керосиновая лампа. Когда топится печь, можно сидеть даже в рубашке. Меховую обувь снимаем, сидим в валенках. На полу вода, конечно, мерзнет. За столом приводим в порядок записи.

Питание у нас своеобразное, к нему надо привыкнуть. Хлеб, конечно, мерзлый, крепкий как камень. Даже топор его не берет, звенит и отскакивает. Остаются сухари и сушки да чай. В дороге это основной продукт питания всех северян. Варить обед долго, хотя мяса и рыбы достаточно. После работы вечером заходишь в чум голодный как волк. Где тут ждать обеда, хотя для быстроты варки взяли примус. Выручает строганина. Берешь мерзлого чира или нельму (чира лучше, он жирнее) килограммов на пять-шесть, сунешь его на минутку в печку, чтобы кожа чуть оттаяла, потом сдираешь ее и начинаешь строгать вдоль острым ножом. Вот и обед. Берешь стружку, макаешь в соль, запиваешь чаем, непременно крепким, черным как смола, заедаешь сухарями. Вдвоем съедаем всего чира. Сразу после еды появляется ощущение пустоты и холода в желудке. Как будто ничего и не ел. Однако вскоре оно сменяется чувством сытости. Утром, перед дорогой, опять попьешь чаю со строганиной и сухарями, после чего можно работать спокойно весь день даже на большом морозе.

По вечерам к нам приходят "гостевать", попить чайку с сушками наши пастухи. Расспрашиваем, какие речки впадают в Норильскую. Костя нам рассказал, что кроме Листвянки и Еловой в нее впадает еще речка, в которой ловится круглый, как валек, сиг. Его рыбаки так и зовут вальком. Потом я достал такого сига, залил его формалином и передал Красноярской ихтиологической лаборатории. Это оказался новый вид семейства сиговых. По нему и речку назвал Валек. Сейчас против нее стоит поселок Валек.

Принимаемся за съемку южной стороны озера. Здесь оно мелкое, с низким берегом, так что камни и пни торчат из-подо льда в десятках метров от уреза воды. Противоположного берега не видать. Он тоже, конечно, высокий. Находимся за пределами гор, на низменности. Поэтому решили не отделяться от аргиша. Пурга в открытой тундре для одиночек — дело опасное. Съемку в основном поведет Базанов, мы с Костей Лаптуковым будем делать промеры, искать фарватер. Двигаемся сравнительно медленно, по 10 — 15 километров в день. Озеро по-прежнему мелкое. Часто лед лежит прямо на грунте, лишь местами встречаются более глубокие ямы. Но фарватер есть. Он идет от устья реки Норильской посередине озера и отчетливо заметен по желобу осевшего льда. Ширина его несколько сот метров, а глубина — полтора-два метра, иногда и более.

По мере движения к северу озеро становится глубже, и берег с северного направления стал поворачивать на северо-восток, а потом и на восток. Очевидно, это уже его конец. Следовательно, длина озера около 100 километров. Фарватер здесь проходит у берега и глубина его не менее трех-четырех метров.

Здесь, на стоянке, 3 декабря нас захватила жестокая пурга, пришедшая с юго-запада. Ничто ее не предвещало. Было пасмурно, небольшой мороз около 20 градусов, атмосферное давление слегка повышалось. Ветер налетел около полуночи совершенно неожиданно. Затрясся чум, загудел его брезентовый чехол. Однако чум не опрокинулся, так как был поставлен по правилам здешних мест — вдоль снеговых заструг, означающих направление господствующих ветров. Пурга бушевала трое суток, и мы отсиживались в чуме, не зная, что делается у пастухов, хотя до них было не более 100 метров. Попасть туда было совершенно невозможно. Из-за снежного вихря их стоянку не видно, а ветер валил с ног. Думаю, что скорость его приближалась к 40 метрам в секунду. Даже наши нарты в трех-четырех метрах от чума были еле видны, и, чтобы достать оттуда продовольствие и керосин, приходилось к ним ползти.

Наконец пурга кончилась. Надо искать оленей. В сильную пургу олени сбиваются в кучу, головами против ветра, наиболее крупные и сильные впереди, помельче — сзади. Так и стоят, наклонясь лбами и медленно продвигаясь при новых порывах ветра ему навстречу. Кто лег или повернулся по ветру, тот погиб. Снежная пыль забьется под шерсть и заморозит. Обычно на стоянках пару-другую оленей держат у чумов на длинной привязи, чтобы они могли кормиться и не убегали. Искать поехали Афанасий с Костей и к вечеру пригнали все стадо без потерь. Ушло оно в сторону Норильска, километров за 15.

После пурги небо прояснилось, ударил мороз до 35 — 40 градусов. Ветра нет, работать можно. Через два дня пришли к истоку Пясины. Здесь река перегорожена высокой валунно-галечной грядой, которая и создала подпор реки, образовав озеро. Его фарватер представляет русло той же реки Норильской, вытекающей из озера уже под названием Пясина. На выходе из озера — каменистый перекат. Он еще не замерз и, по утверждению пастухов, не замерзнет всю зиму. Здесь устроили стоянку для определения астрономического пункта.

Недалеко от нас стойбище нганасан. Эта народность в те времена сохраняла свою самобытность: обычаи, особый покрой и фасон одежды, обуви. Нганасаны — исконные оленеводы, извечно кочующие по безбрежным просторам тундры, от границы лесов до побережья.

Узнав о нашей стоянке, пришли и гости. Угощаем их чаем, сушками, сухарями, всем, что есть. Чайник кипит без перерыва. Чаю они могут выпить очень много. Интересуются теодолитом, смотрят в трубу, слушают бой хронометра. Был здесь Василий Горнок, про которого говорили, что он знает Пясинское побережье. Я подробно его расспрашиваю о характере устья реки Пясины. Он уверяет, что оно мелкое. "Дикий бежит вода глаз мера, все бежит". Русскую речь он понимает хорошо, говорит своеобразно, но понять можно все. Я его спросил, когда лед в море уходит из устья Пясины. Он ответил так: "Гусь щенок вода место упал, лед не живет", то есть, когда гусята выведутся и спустятся на воду, тогда уходит и лед. Это, стало быть, что-нибудь в конце июля — начале августа.

Хотя его сообщение о мелководье устья Пясины и было для меня сомнительным, я все же с ним договорился, чтобы он ждал нас на левом берегу реки, у моря, до начала лёта молодых гусей. Если не сможем на лодке пройти в устье, вернемся с ним на оленях обратно.

Дальнейшая работа по правому, восточному, берегу озера прошла без задержек. В Норильск вернулись в самом конце декабря, где нас и ждать перестали. У приезжавших в гости спрашивали, видели ли они аргиш Урванцева и скоро ли он вернется. А те отвечали: "Век не вернется. Все звезда чтет, один, два, три, когда все перечтет". Они видели, как во время астрономических наблюдений я вел счет секундам хронометра.

Отдохнули, помылись с особым удовольствием. Баня топится "по-черному", каменка отменная, пару и жару хоть отбавляй. Лед навезли с ближайшего озера, да и снегу рядом с баней — сугробы. Каждый греет себе воду сам, а топим коллективно.

В маршрут по озерам решили отправиться в феврале, когда дни станут длиннее и появится солнце. А до этого я съездил в Дудинку, чтобы подобрать лодку грузоподъемностью тонны на полторы и доставить ее зимним путем к истоку Пясины из озера.

Налегке, с четырьмя оленями в упряжке при хорошей погоде весь путь до Дудинки можно сделать за пять-шесть часов. Но ездить так далеко одному не рекомендуется. В пути может случиться всякое. Однажды я поехал один в Часовню. Тут всего 15 километров, не более. Дорога хорошо накатана, идет через озера и болота, с бугра на бугор. Крутые спуски, повороты и подъемы непрерывно сменяют друг друга. Лес довольно редкий. Олени мчат быстро. И вот на одном из склонов санки резко занесло, с силой ударило о пень, и они разлетелись вдребезги. Сломались копылья, лопнули вязки. Обычно у каждого ездока при себе есть топор, запасные ремни, куски дерева, нож. Но здесь и чинить-то нечего. Нужно сказать, что ездовые санки — сооружение очень прочное. На первый взгляд такие санки кажутся весьма зыбкими, все в них шевелится, но в этом их сила. На буграх и застругах они пружинят, изгибаются, не ломаясь.
Что делать? Придется идти пешком, ведя за собой оленей. Туг недалеко, но неудобно как-то. И я вспомнил, что есть способ ехать на оленьей шкуре, "постеле", что обычно лежит на сиденье у каждого ездока. Так и сделал. Положил "постель" на снег мездрой, подпряг оленей, сел по-турецки на шкуру и поехал, как ни в чем не бывало. Прибыл на место все же на оленях, а не пешком. Вскоре о случае, как "начальник экспедиции" приехал на "постеле" в Часовню, узнали все в округе, и шуткам не было конца. Нас все знали, приезжали гостевать, интересовались, что мы делаем, зачем. В те годы мы были единственными русскими, которые приехали не торговать, а искать камни, смотреть, писать. Добрососедские отношения со всеми местными жителями сложились быстро и сохранились на все годы работы в Норильске.

В феврале установилась ясная морозная погода. Решили сначала обследовать самое крупное озеро Норильской системы. Его называли Лама (такого озера на карте не было). Из Часовни сначала поедем через озеро Мелкое (такого озера на карте тоже нет), из которого, говорят, и вытекает река Норильская. Вместо Мелкого фигурирует озеро Быстровское, но этого названия никто не знает.
 E-2.jpg
Лама, сказывают, лежит в горах, снега там глубокие, дорога будет бродная. Поэтому договорились с долганами Костей Сусловым (Эльбеем) и Иваном Седельниковым (Нягдой), которые хорошо знают эти места. Олени у них крупные, лесные, брода не боятся. Вместо тяжелого чума берем балок, поэтому весь аргиш теперь стал значительно подвижнее.

Из Часовни, через устье Рыбной, едем вверх по реке Норильской. Река выше устья Рыбной сильно сузилась, течение здесь быстрое, что видно по многочисленным полыньям. При выходе из озера реку пересекает валунно-галечная гряда, создавая в русле ряд каменистых перекатов. Несмотря на большой мороз, этот участок не замерз и, по словам Эльбея, не замерзнет всю зиму. Вода глухо шумит на камнях, стоит густой туман, ветра нет. Кусты, лес покрыты толстым слоем инея, который гроздьями свешивается с ветвей. Суровая картина.
Мелкое озеро объехали вдвоем с Базановым, каждый по своей стороне, а аргиш прошел прямо. Берега озера низменны, но все же оно не столь мелководно, как Пясино. Есть глубины до пяти метров. Эльбей говорит, что в озере много рыбы. Кроме чиров и муксунов ловят осетров до пуда и больше. Своим происхождением озеро Мелкое обязано валунно-галечной гряде, которая создала ему подпруду, как Пясинскому. Какое происхождение имеет эта гряда, сказать трудно. Скорее всего ледниковое.

В устье речки, бегущей из озера Лама в Мелкое, соединились с аргишем и вместе добрались до Ламы. Речка довольно широкая, но, видимо, мелководная. Ей тоже дали название Лама. Здесь, на выходе речки из озера, определили астрономический пункт. На озере опять разделимся: аргиш пойдет посередине, мы со съемкой — по его берегам.
Погода отличная, тихо, но мороз сильный, термометр-пращ показывает 32 — 35 градусов. Перед нами чудесная панорама огромного озера в рамке гор Путорана, как их назвал Эльбей. Справа, отделяясь он главного массива долиной речки Гутке, стоит громадина Сундук-Камень. Ширина озера Лама здесь километров 12, дальше на восток оно сужается, но конца не видно. "Аргишей шесть, однако, будет", — сказал Эльбей. По мере того как углубляемся в горы, сходство ландшафта с фиордами все возрастает. Отвесные, высотой в сотни метров, скалы опускаются прямо в озеро. Глубина даже у берега 10 — 20 метров. Долины ручьев и речек, впадающих в озеро, дымят паром, образуя огромные наледи "амдунды", от которых шарахаются олени. Да и людям промочить ноги в такой мороз опасно. Порода — только лавы и туфы. Песчаников, а тем более углей не видно. Геологический осмотр затруднен, поскольку все заснежено. Сделаем его летом. Глубина озера большая — десятки метров.

В средней его части, близ речки Деме, лот не достал дна. Привязали к нему арканы, веревки, все, что было (набралось 203 метра), и все же дна не достали. Толщина льда более полутора метров. Ночью нас будят гул и удары, похожие на пушечные выстрелы. Это рвется лед, сжимаемый морозом, а при потеплении от расширения его торосит. Высокие гряды таких торосов, пересекающих озеро, встречаются довольно часто.

На пятый день добрались до конца озера. Ширина его здесь не более 300 метров, но горная долина, в которой оно лежит, продолжается еще дальше на восток. Озеро Лама — это только ее часть, затопленная водой. В озеро веером впадают три речки. При их слиянии вырос громадный ледяной бугор, разбитый трещинами, из которых фонтаном бьет вода. И вода, и лед восхитительно голубого цвета. Это гидролакколит — структура, возникающая в условиях вечной мерзлоты, когда вода, попавшая между двумя слоями льда, замерзая, выпучивает его и рвет.
По долине и берегам озера стоит густой лес. Много березы я ели. Эльбей говорит, что они здесь промышляют не только белку" но и соболя. В озере много тайменя, кунджи, чира, хариуса.
Отсюда по поперечной долине перевалили к озеру Глубокому. Оно лежит в горной долине, как и Лама, но по размеру много меньше, почти наполовину. Ландшафт такой же — фиордовый, но глубины не столь велики, в среднем около 50 метров. Долина Глубокого тянется и дальше на восток. По ней в озеро течет речка Муксун. По словам Эльбея, она берет начало из озера Иткуль, которое, как и Глубокое, длиной в три аргиша и также лежит в горах. За ним на восток идут еще озера, тоже узкие, длинные и глубокие. Хотелось посмотреть на озеро Иткуль, но пастухи решительно отказались. Говорят, что олени устали, а там глубокий снег, по речке везде "амдунды", ехать опасно. Пришлось согласиться, тем более что непременно надо осмотреть еще озеро Кета, откуда начинается река Рыбная. Поэтому вернулись в Норильск, чтобы отдохнуть и снарядиться в новый маршрут.

Отправиться на озеро Кета решил вдвоем с Эльбеем, налегке. Балок не берем. Там на озере, у истока Рыбной, есть "голомо" — нечто вроде якутского хотона (чум из жердей, плотно обложенных землей). Есть железная печка, можно переночевать. В долине есть хорошие ягельники для оленей, лес, а многочисленные озера изобилуют рыбой. По дороге можно остановиться у долган, промышляющих рыбу, и в случае нужды поменять оленей.

В путь тронулись в самом конце марта при ясной, хорошей погоде. Вообще вторая половина зимы нам благоприятствует. По приметам местных жителей, если первая половина зимы пуржливая, то вторая обычно ясная и тихая, и наоборот.

Мчимся на сытых оленях напрямик к Орону по знакомой уже дороге. Эльбей — ездок отменный, и я уже приобрел некоторый навык в этом деле. Привык к ночевкам в чумах, к сырой рыбе и мясу без соли, чаю с сушками. В чай непременно бросаю щепотку соли. Воду здесь добывают из снега или льда, она почти не содержит солей, приближаясь к дистиллированной, может вызывать острое кишечное расстройство. Вот и добавляют в воду соль. Вообще в обычаях северян есть свой глубокий смысл. Их надо знать и использовать при своей работе.
Переночевали у Орона в чуме Яковенко и тронулись дальше, придерживаясь реки. С собой я взял только спальный меховой мешок, смену белья, вместо палатки — брезент, теодолит и один хронометр в меховом футляре. До "голомо" добрались за двое суток. Здесь будем ночевать и определять астрономический пункт. Река при выходе из озера не замерзает. Это общее правило для всех рек Севера, вытекающих из крупных озер, где есть достаточные запасы относительно теплой воды. Эльбей рассказывает, что весной, когда все озера еще подо льдом, здесь собирается масса гагар. Их промышляют сетями и из шкур шьют рубашки и плащи. Шкура гагар необычайно прочная и водонепроницаемая. Такие костюмы у местных жителей ценятся очень высоко.
Пока я определял пункт, Эльбей съездил в ближний чум к долганину Седельникову (Турко), оставил там своих оленей на отдых и взял других "кортом", то есть во временное пользование. Такой обычай распространен здесь широко и представляет один из видов взаимопомощи, столь необходимой в условиях Севера. В любом чуме вам всегда окажут гостеприимство и помощь.
По окончании "корта" обмен производится без затруднений. Если какой-либо олень погиб или потерялся, его заменяют другим по соглашению. Характерно, что оленеводы знают своих оленей не только в целом, но и в отдельности. Знают и соседних оленей. Сколько раз, бывало, едешь с кем-нибудь из долган, попадается отбившийся от стада олень, и мой спутник безошибочно скажет, чей олень, из какого стада и где оно стоит. А уж отличить отбившегося домашнего оленя от дикого могут одним взглядом с любого расстояния.
Объезд озера Кета вышел рекогносцировочным. Определяли только его основные очертания и размеры. Это такой же вытянутый с запада на восток фиорд, как и Лама, со скалистыми, отвесными берегами высотой сотни метров. Только тут нет крутого излома в средней части, а имеется лишь плавный изгиб.
Особенно четко выделяется северо-западный мыс берега озера при выходе его из гор. Он образует отвесный скалистый уступ высотой не менее 300 метров, обрывающийся прямо на лед озера. У местных долган эта скала называется "Хукольд-Якит". Эльбей перевел мне это название как "совсем оборвался" и рассказал его историю. Весной в пасмурную, пуржливую погоду по поверхности плато с аргишем шел эвенк. Обрыв сверху был совершенно неприметен, все кругом бело, небо и земля, нет теней, горизонт неразличим, и бедняга сорвался с уступа со всем караваном на лед озера. "Совсем оборвался", — говорил, покачивая головой, Эльбей. И действительно, я по опыту знаю, сколь опасна даже ходьба по неизвестной местности в такую погоду. Идешь, как в молоке, на ощупь, спотыкаясь о неразличимые выступы и падая с незаметных уступов.

 E-8.jpg
При объезде останавливались в устьях боковых речек, где был ягель для оленей, которых пустили на привязи. Сами ночевали под брезентом в спальных мешках, постелив оленьи шкуры прямо на снег. Пург в горных долинах не бывает, снег тут рыхлый. Весь маршрут закончили за пять дней, переночевали опять в голомо, поменяли оленей Турко на своих и вернулись в Норильск после двухнедельного путешествия.

Я побывал снова на Норильских озерах уже летом 1925 года, с двумя спутниками, студентами Московской горной академии — Б. Н. Рожковым и Е. В. Павловским. Тогда мое мнение о Норильске как о новом никеленосном районе разделяли уже многие. От долган я слышал, что в верховьях Деме, впадающей в озеро Лама, есть какая-то порода зеленого цвета, как в Норильске. Надо было это проверить. Заблаговременно зимой на озеро Мелкое, близ истока реки Норильской, завезли на оленях лодку, подвесной мотор "Архимед", бочку бензина и продовольствие. Норильская экспедиция к тому времени разрослась. Начались разведки не только угля, но и медно-никелевых руд.

Река Норильская у истока оказалась достаточно глубокой, но очень быстрой и порожистой. Этот верхний участок реки от озера Мелкого до устья Рыбной резко отличается от нижнего. Как будто здесь две разные реки. Недаром эту верхнюю часть зовут Талой. Она много быстрее и зимой не замерзает. Поэтому правильнее считать, что река Норильская вытекает из озера Кета под названием Рыбной. А Талая — это более поздний, небольшой приток, который только недавно промыл себе русло до озера.

По Мелкому озеру проплыли без осмотра, кругом по берегам выходят только рыхлые отложения. Посередине два небольших островка. Устье реки Ламы нашли с трудом, оно сильно заболочено и мелководно, да и вся река мелкая и широкая, со спокойным течением. По ней беспрепятственно добрались до озера. Вид озера был еще более живописен, чем зимой. Великолепный фиорд. Ледниковая деятельность проявляется всюду. По берегам — отполированные скалы в виде куполов с крутым западным склоном и восточным, откуда двигался ледник, пологим. На куполах — борозды, шрамы от движения льда с вмерзшими в него камнями. Такие образования называются "бараньи лбы". Это явный признак былого оледенения.
При первом же осмотре юго-западного берега озера у воды обнаружили россыпи песчаников и каменного угля. А выше — выходы изверженных пород — диабазов, в которых кое-где встречаются вкрапления сернистых металлов и сульфидов, сходных с Норильскими. Надо было бы остаться и подробнее все осмотреть. Но в устье Деме нас ждут олени, чтобы ехать на то место, где, как говорят долганы, есть "зеленая руда". Поэтому решили разделиться. Сначала поедем в устье Деме, и я останусь там, а Рожков и Павловский вернутся сюда и займутся изучением найденных выходов пород.

В устье Деме оленей еще нет. Тем не менее, они должны вот-вот быть. Договоренность здесь всегда соблюдается. Остался ждать. Взял себе палатку, продуктов на две недели и легкую долбленую лодочку — "ветку" для осмотра берегов. Условились, что студенты за мной вернутся через десять дней, и мы поедем дальше по озеру, на восток. Распрощались. Оставил им японский карабин, себе — маузер. Здесь бродит много медведей. Пастух Иван Нягда, что ходил со мной по Ламе зимой 1921 года, пришел на другой день налегке, с четырьмя верховыми оленями — "учаками". Чумы и все стадо стоят выше на плато, где прохладнее, нет комаров и оводов. Нягда говорит, что до руды недалеко, в один день обернемся. Взял в сумку сухарей, геологический молоток, компас, и поехали. Ездить верхом на олене совсем не то, что на лошади. Седла нет. Есть только связанные вместе две маленькие подушки, лежащие на лопатках оленя. Стремян и подпруги нет. Спина у оленя слабая, веса человека не выдержит. Едешь, как на одноколесном велосипеде, балансируешь, посохом подпираешься, чтобы на бок не свалиться. Неудобно ехать на олене. Но все же лучше, чем идти пешком.

Поднимаемся в гору по долине Деме и часа через четыре ходу оказываемся на плато. Погода ясная, солнечная. Отсюда великолепно видна вся западная часть озера. Отделяясь от него массивом гор, рядом лежит в скалах небольшое по сравнению с Ламой, но такое же вытянутое озеро Капчук, заполняя углубленную ледником долину. Сколько тут таких неизвестных озер!
"Руда" оказалась выходом лавового покрова с многочисленными пустотами от газовых пузырей, выделяющихся при застывании расплава. Пустотки эти обычно заполняются различными минералами, в том числе иногда и рудными. Здешние пустотки заполнены медным колчеданом, свинцовым блеском и цинковой обманкой. Медный колчедан, окисляясь на воздухе, дает углекислую медь — малахит, который своим ярко-зеленым цветом бросается в глаза каждому. Этот выход практического значения не имеет.

Отдохнули и на другой день вернулись обратно к палатке. Нягда попил чаю и ушел. Я остался один. Ночей теперь нет. Круглые сутки светит солнце, то поднимаясь на юге, то опускаясь почти к горизонту на севере. Хорошо, в любое время можно работать. Никто не спит. На озере галдят гуси, утки, пронзительно вопят гагары, кричат чайки, в камнях свистят пищухи, в небе парят канюки. Всё живет полной жизнью, всё торопится вывести, выкормить потомство. Лето на Севере быстролетно и коротко.

Проспал почти сутки. Вышел из палатки и был поражен сменой погоды. Пасмурно, ветер дует с севера, падает редкий снежок. А я хотел было пойти в маршрут, сделать описание горных пород слагающих здесь борт долины. Придется подождать. Вчера сильно кричали и летали гагары. Явный признак плохой погоды. И верно снег повалил гуще. Пришлось опять залезть в мешок и спать. Это самое лучшее сейчас. Проспал долго, встал, вышел из палатки Кругом все бело. На деревьях пласты снега. Все мертво, и только ручей еще живет, журчит по камням. Зима, настоящая зима. А ведь сейчас середина июля, самого теплого месяца в Арктике. Однако зима длилась недолго. Ветер переменился, перешел на южный, пазу потеплело, и снег быстро стаял.
Осмотр бортов долины ничего интересного не дал. Лавы и туфы послойно сменяют друг друга. Моих студентов все еще нет. Решил поплыть на "ветке" их поискать. Палатку и вещи пока оставил. Взял плащ, чайник, ружье и немного сухарей. Оставил записку, что еду на восток вдоль южного края озера. Пока плыл под защитой берега, все было хорошо, но, как только выбрался на открытый плес, подул свежий ветер с востока, который развел вдоль озера довольно крупную волну. У меня мелькнула мысль вернуться, но "авось" пересилило.
Плыву дальше, ветер крепчает, волны растут и, самое главное, идут поперек моей скорлупки. На гребнях появились "беляки", стало захлестывать. Вот тут-то и подумал: утонешь, и никто не узнает. До берега еще километра три, вода ледяная — не выплыть. Но нет, надо выбираться. Назад не повернешь, зальет. Стал выгребать переменными галсами. Как волна подходит, быстро поворачиваю поперек гребня. Прошла волна — поворачиваю вдоль, гребу изо всех сил к берегу. Наконец добрался весь мокрый, измученный. Спички были в шапке. Развел костер, обсушился, попил крепкого чайку и поплыл на "ветке" дальше.

До восточного конца озера добрался уже далеко за полночь. Никого не встретил. Поднялся по склону повыше и стал осматривать берег в бинокль. Ни лодки, ни палатки нигде не видно. Только в самом конце озера как будто мерцает огонек. Поплыл туда, взял ружье и высадился; покрикивая, осторожно подошел. Никого. Горит маленький костерок, на прутике жарится хариус, а людей нет, нет и чума. Видно, испугались и убежали. Потоптался, походил, покричал, но напрасно, так никто и не вышел. После мне долганы говорили, что то был "дикий" человек. Оказывается, в глубине гор, по озерным долинам, в те времена располагались чумы людей, живущих первобытно. К русским на фактории они не выходили, а только у долган выменивали добытую пушнину на порох и простейшие предметы обихода.

Вернулся обратно и вскоре встретил Павловского с Рожковым. Они рассказали, что нашли еще выходы вкрапленных сульфидных руд норильского типа, но бедные, не промышленные. Значит, процесс рудообразования наблюдается и здесь, по западной кромке озер, вдоль окраины гор Сыверма. Поэтому решили осмотреть еще и озеро Глубокое.
Чтобы туда попасть, надо вернуться назад в озеро Мелкое, найти там устье речки, вытекающей из Глубокого, и по ней подняться до озера. Речка Глубокая в отличие от Ламы оказалась узкой, с быстрым течением и многочисленными перекатами, которые с трудом преодолевал наш поношенный мотор даже с помощью весел. В одном месте двоим пришлось взяться за бечеву, и только таким образом мы смогли преодолеть быстрину. На озере нас встретил шторм, еле удалось найти бухточку, чтобы укрыться. Тщательно обследуем ручьи и речки по западной кромке плато, между озерами Глубокое и Лама. Бедное сульфидное оруденение попадается нередко, но более богатого не встретили.
В 40-х годах, при детальных исследованиях на речке Имангде, между озерами Глубокое и Кета были найдены выходы сульфидных руд уже с большим содержанием металлов. Их потом обнаружили также и на речке Микчанде, впадающей в северо-восточную часть озера Лама.

Во время пешего перехода на озеро Мелкое, осматривая склоны гор в бинокль, мы увидели в одном месте, недалеко от Норильска, большие охристые осыпи, которые могли образоваться только от выветривания сульфидных руд. Потолковали между собой и решили, что там, вероятно, должно быть новое месторождение. Однако проверить это не удалось. Летом следующего 1926 года я там побывал и действительно нашел месторождение, которое назвал Норильск II.

Пред.След.