Полярная Почта

В первые дни июня шесть человек, оставшиеся в палатке, все время говорили о трех ушедших товарищах. Как быстро смогут они продвигаться? Будет ли ветер им благоприятствовать? Однажды по дороге к радиопередатчику Биаджи нашел маленький треугольный альпинистский вымпел и поднял его на верхушку мачты, С тех пор каждый выходивший из палатки не забывал взглянуть на вымпел, который стал служить флюгером для определения направления ветра. А если кто и забывал посмотреть, товарищи не упускали случая напомнить ему об этом. Было вопросом жизни и смерти, куда нас занесет ветер - к берегам суши или в открытое море, либо же далеко на восток, в недоступный район Земли Франца-Иосифа.

Вильери за первую неделю июня, когда солнце почти не показывалось из-за облаков, довольно редко высыпался. Как нарочно, случалось гак, что солнце пробивалось через облака как раз ночью, и тогда его безжалостно будили, чтобы он определял координаты лагеря. Единственным утешением для него было, что вместе с ним должен был вставать еще кто-нибудь - Трояни или я, чтобы засекать время по хронометру. Через день после ухода товарищей подул юго-восточный ветер, который несколько отнес нас от острова. В начале июня направление ветра изменилось, и начался дрейф в обратную сторону. Настроение в палатке сразу поднялось, несмотря на то что Биаджи не получал никакого ответа на призывы о помощи.

Ветер теперь был попутным троим, находящимся в пути. Сколько миль они проходят за день? Нобиле повторял то, что сказал ему Мальмгрен перед уходом. Сначала они будут еле плестись и ноша для них будет тяжела, зато сил у них сначала будет больше, а потом они лучше приспособятся к движению по торосистому льду, да и груз их будет день ото дня становиться легче, зато силы постепенно начнут падать. Поэтому можно считать, что в среднем их ежедневный переход будет одинаковым во время всего пути - около 5 - 7 миль. Через три недели они смогут достигнуть мыса Северного, где, несомненно, встретится какое-нибудь судно. Вскоре после их ухода радио Сан-Паоло передало сообщение, что моторная шхуна "Хобби" вышла в плавание с самолетом и летчиком Лютцов-Хольмом на борту и что за ней идет рыбопромысловая шхуна "Браганца", на которой находится второй гидроплан со знаменитым полярным летчиком Рийсер-Ларсеном, другом Руаля Амундсена.

- Только он не полетит дальше мыса Северного, - скептически заметил Трояни.

- Ну и что же? - возразил я. - В худшем случае они найдут наших товарищей, и этого достаточно!

- Если они там будут... - сомневался Трояни. Я же утверждал, что они дойдут туда самое большее через три недели. Биаджи попросил перевести разговор, который шел на французском языке. Трояни покачал головой и так быстро затараторил, что я уловил лишь конец его речи: "Caricati come muli!" - "Они нагружены, как мулы!"

Однако, я не сдавался:

- Хорошо, может быть, их там не будет, раз они несут такой тяжелый груз. Но разве летчики не догадаются поискать дальше - к востоку от мыса Северного? И мы будем в конце концов спасены!

- Значит, вы очень верите в поиски самолетами, Бегоунек? - спросил Нобиле с усмешкой.

- У нас в общем три надежды, - ответил я, все более воодушевляясь по мере того, как говорил. - Первой, самой большой надеждой является радио, сигналы которого кто-нибудь наконец услышит.

Тут Биаджи подумал, насколько малообоснованной была эта надежда, и усмехнулся. Трояни, большой скептик, что-то буркнул, но я продолжал:

- Вторая наша надежда - летчики, и третья - что трое наших товарищей доберутся до мыса Северного и направят спасательную экспедицию.

К счастью, никто из собеседников даже не подозревал, как трудно с самолета обнаружить маленький лагерь на покрытом льдом море и как невероятно тяжел поход по торосистым льдам, даже для человека физически сильного и не истощенного голодом.

Благоприятный восточный ветер дул недолго - уже 4 июня он резко переменил направление и погнал ледяные поля на восток, прочь от острова. Временами ветер утихал, сменялся туманом или непродолжительной снежной пургой Пурга приносила мучение обоим поварам - Трояни и мне, так как она постоянно гасила слабый огонек очага, топливо для которого приходилось доставать с таким трудом.

В лагере воцарилось мрачное уныние. Чувство безнадежности охватило даже тех, кто до сих пор больше других верил в будущее. Систематическое недоедание все больше подтачивало силы. То, что мы видели вокруг, отнюдь не способствовало поднятию духа: лед находился в постоянном движении и каждую минуту мог разойтись под палаткой. Широкая и длинная трещина, которая несколько дней назад образовалась к востоку от лагеря и вызывала у меня страстное желание увидеть на ней гидроплан, неожиданно закрылась. За несколько часов до этого Биаджи видел там парочку отдыхающих на льду тюленей и направился в их сторону, но не для того, чтобы поохотиться па них, а для того, чтобы поудить рыбу на самодельную удочку с приманкой из медвежьего мяса: ведь где есть тюлени, там должна быть и рыба. Биаджи вернулся без добычи, но это его не смутило; он надеялся, что на следующий день какая-нибудь рыба все же клюнет и улучшит наше меню. Но трещина исчезла, и на ее месте тянулся неровный вал, состоявший из нагроможденных одна на другую льдин, который ничем не отличался от десятка таких же, разбросанных повсюду вокруг их лагеря.

Не было ничего удивительного в том, что Биаджи, уже в сотый раз повторявший по радио свой призыв о помощи, пришел к выводу, что совершенно бесполезно каждый час вставать и плестись к передатчику, а вполне достаточно "отстукать" короткое сообщение о положении лагеря один раз за четыре часа. Нобиле молча согласился с ним, и Биаджи теперь вознаградил себя за бессонную неделю. Можно было позавидовать его способности спать в любое время, тогда как я часто не спал даже по ночам, терзаемый мрачными думами. Я старался, насколько мог, избавиться от этих мыслей и искренне обрадовался, когда однажды поблизости от лагеря нашел свой электроскоп, взятый в экспедицию для измерения интенсивности космического излучения27. Тяжелый, добротно сконструированный и водонепроницаемый прибор не был поврежден при катастрофе. Однако возник вопрос: как зарядить электроскоп? Приспособление, служившее для зарядки, исчезло при катастрофе. К счастью, у меня оказался с собой янтарный мундштук, и, натирая его о свою куртку, я пытался зарядить электроскоп.

- Какая в этом польза, кроме того, что вы от движения как следует, согрелись? - спрашивал Трояни с недоумением, глядя на то, как я вновь и вновь старательно натирал мундштук; воздух был очень влажным, и это мешало зарядить электроскоп. Пришлось немало потрудиться, прежде чем удалось заставить нити электроскопа разойтись на достаточно заметный угол.

- То, что я согрелся, уже означает, что игра стоит свеч, - ответил я с улыбкой. - Когда пищи в желудке мало, неплохо погреться движением. Что же касается моего электроскопа, то мне здесь представляется исключительная возможность заняться исследованием космических лучей в их чистом виде, без влияния радиоактивного излучения. Вы знаете, что радий и другие радиоактивные элементы дают излучение, заряжающее воздух точно так же, как и космические лучи. А радий и другие радиоактивные элементы - уран и торий - рассеяны, правда в ничтожных количествах, в любой горной породе: вы их найдете в каждом куске простого булыжника. Здесь же мы находимся далеко от земли.

- К сожалению, - прервал меня Трояни.

- Да, об этом надо пожалеть, хотя бы из-за медвежьих лап, - усмехнулся я, бывший когда-то восторженным любителем рассказов об охоте на серого медведя гризли и на буйволов в нетронутых цивилизацией странах Америки. - Ведь медвежьи лапы бывают вкусны только после того, как их на некоторое время зароют в землю.

- Чтобы в них завелись черви. Это правда, - согласился Трояни. - Но мы их съедим и без червей. Хорошо, что вы мне напомнили. Пора обедать. Приходите помочь мне, когда кончите возиться со своим прибором.

Я отметил в записной книжке с красной обложкой время и положение нитей электроскопа на шкале, а затем направился к кухонному очагу.

- Все остальное просто, - сказал я, стараясь разжечь сырое дерево, пока Трояни раскладывал куски медвежьего мяса на жести, заменявшей сковородку. Мы уже не варили мясо, а жарили, это давало некоторую экономию топлива, так как при варке много тепла требовалось для того, чтобы сначала растопить лед, а при жареньи огонь действовал непосредственно на мясо...

- Вы правы, - продолжал прерванный разговор Трояни. - Ни в ком из нас нет радия, и потому вам не может мешать его излучение, земля же, а стало быть, и горные породы, содержащие радий, далеко. Но нет ли радия в воде или во льду?

- В морской воде радия ничтожно мало, во много раз меньше, чем в горных породах. Я здесь нахожусь в исключительных условиях для изучения космического излучения; мне позавидовал бы любой физик...

- А я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь позавидовал вашему будущему, - сказал Трояни довольно резко, так как мои слова вызвали у него раздражение. Минуту тому назад Трояни развел огонь с помощью заснятой фотопленки, на которой, возможно, были ценные кадры, относящиеся к экспедиции, а в то же время иностранец производит какие-то научные наблюдения, встает из-за них ночью, тщательно записывает результаты, и все это в безрассудной надежде, что материалы наблюдений будут впоследствии кем-нибудь найдены и опубликованы. Трояни совсем было открыл рот, чтобы откровенно высказать свое мнение, но вовремя сдержался. И лишь позже рассказал мне о своем возмущении...

Между тем Биаджи продолжал безуспешно посылать в эфир радиосигналы и вскоре совсем потерял было надежду на то, что его когда-нибудь услышат, если бы не произошло событие, показавшее, что разочарование Биаджи в своей рации было преждевременным. В то время как на "Читта-ди-Милано" не прилагали особых стараний установить связь с потерпевшими катастрофу и даже неофициально объявили Биаджи погибшим, многочисленные радиолюбители в разных странах отнеслись к этому делу гораздо серьезнее. Именно в эти годы началось увлечение приемом радиосигналов на коротких волнах, что давало чудесную возможность принимать сообщения передатчиков маломощных отдаленных радиостанций, а также сигналы судов, находящихся в разных концах света. Сообщение газет о том, что на дирижабле "Италия" был аварийный коротковолновый передатчик, работающий на волне 33 метра, заставило многих радиолюбителей настойчиво ловить в тихие ночные часы сигналы именно на этой волне.

Была в этом и своя отрицательная сторона. Среди радиолюбителей были люди легко возбудимые, склонные воображаемое принимать за действительное, и иногда плодом их фантазии были вымышленные, ни на чем не основанные сообщения. В течение нескольких дней после катастрофы извещения о том, что тот или иной радиолюбитель якобы услышал SOS со стороны Северного полюса, следовали одно за другим. Но так как подтверждений не поступало, ясно становилось, что это вымыслы. И все же не кто иной, как радиолюбитель, в конце концов дал правильное направление розыскам.

Это был советский радиолюбитель Шмидт. Он жил в небольшом северном селении, затерявшемся в глубине Архангельской области, где радио было почти единственным средством связи с культурным миром. Обо всем происходящем в родной стране и за рубежом энтузиаст-коротковолновик узнавал по радио. Известие о внезапном прекращении 25 мая связи с дирижаблем "Италия" необычайно его взволновало. Впрочем, он был далеко не единственным, кто в Советском Союзе живо интересовался судьбой полярной экспедиции.

* * *

Большая часть Арктики лежит в границах СССР. Моря Ледовитого океана омывают северное побережье страны на протяжении многих тысяч миль от Баренцева моря до Берингова пролива.

После Октябрьской революции широкие преобразования экономического и социального характера, предпринятые советской властью, коснулись также и далеких полярных областей. У руководителей молодого социалистического государства было немало дела на основной территории страны в Европе и Азии, но с самого начала не был забыт и Крайний Север. Для Советского государства огромное значение имел Северный морской путь, связывающий западные и крайние восточные районы СССР. Это знаменитый северо-восточный проход, которым русские мореходы стремились пройти начиная с XIV в.28 Льды преграждали этот путь большую часть года, а дрейф морских льдов не был изучен и представлялся совершенно хаотичным.

Прежде всего необходимо было установить регулярную ледовую разведку, чтобы не повторилось то же, что случилось в 1878-1879 гг. с Норденшельдом, когда он, пытаясь пройти этим путем на корабле "Вега", почти у самого выхода из Чукотского моря попал в сплошные льды, из которых не мог освободиться целых шесть месяцев. Необходимо было обеспечить судам возможность проходить Северным морским путем из Мурманска или Архангельска во Владивосток за одну навигацию.

И вот за короткое время создается целая сеть метеорологических станций, снабженных мощными радиопередатчиками. Станции эти расположены во многих пунктах вдоль северного побережья СССР от Белого моря до Охотского. Но недостаточно только предупреждать суда о грозящем ледяном плене, - надо было освобождать их в случае необходимости. Для этой цели была создана целая эскадра современных ледоколов. Наиболее мощным из них в то время был ледокол "Красин"29, заказанный еще во время первой мировой войны в Англии, - гигант, оборудованный такими же двигателями, как большие военные корабли.

Но этим внимание Советского правительства к полярным областям не исчерпывалось. Здесь не только проходил важный морской путь, очень сильно сокращавший для судов расстояние от Белого и Баренцева морей до Берингова и Охотского, но и лежали обширные территории, заселенные народами, стоявшими тогда на низком уровне цивилизации. Необходимо было обеспечить быстрый социальный и экономический подъем, повысить их жизненный уровень и образование. В решении этих вопросов большую помощь оказывал Институт по изучению Севера30, созданный после Великой Октябрьской революции.

В 1928 г. этот институт планировал две большие полярные экспедиции, из которых одна должна была организовать постоянную метеорологическую станцию на острове Гукера, одном из островов Земли Франца-Иосифа, вторая - исследовать Северную Землю, открытую Б. А. Вилькицким в 1913 г.

Как раз во время подготовки этих экспедиций стало известно о том, что радиосвязь с "Италией" прекратилась.

Советские полярники считали, что к поискам дирижабля надо приступать немедленно! Но где их начать? В тот же день итальянскому консулу был передан совет для спасения экспедиции использовать ледокол. Тот направил своему правительству подробную телеграмму, в которой высказал мысль о необходимости обратиться к Советскому правительству с просьбой о предоставлении ледокола. Италия не спешила, полагаясь на свои собственные силы. Но русские не стали ждать, пока их кто-нибудь попросит о помощи, и быстро организовали ее сами. Утром 29 мая в Москве собрались руководители общественной организации Осоавиахим. Они наметили обширный район, в котором должны вестись поиски советскими ледоколами, и организовали Комитет помощи дирижаблю "Италия".

Комитет вынес решение о необходимости всеми возможными средствами ускорить ремонт ледокольного парохода "Малыгин", зимовавшего в Архангельске. "Малыгину" предписывалось, как только закончится ремонт, выйти из порта с самолетом на борту. Но куда? Это был очень серьезный и сложный вопрос, и ответ на него, хотя и не совсем правильный, первым дал советский радиолюбитель, который поймал сигнал бедствия 3 июня в 19 часов 30 минут. Биаджи обычно посылал сигналы в эфир именно в то время, когда многие радиостанции мира слушают радио Эйфелевой башни, работавшее на волне 32 метра, близкой к волне аварийного передатчика "Италии". А на льдине потерпевшие катастрофу как раз в этот день отчетливо увидели на горизонте остров Фойн; поэтому Биаджи к обычному "SOS, "Италия", SOS" присоединил еще указание примерного местоположения лагеря: "Остров Фойн circa31 30 миль от лагеря".

Первые сигналы были приняты правильно, слова же Фойн и circa слились в нечто похожее на Франца-Иосифа"32, а окончание передачи было слышно совсем плохо, и оставалось лишь догадываться об их смысле. Глубоко взволнованный радиолюбитель составил наконец из неотчетливо принятых слов следующее сообщение: "Италия - Нобиле - Франца Иосифа - SOS - SOS - Terra tengo - EhH".

Утром, как только открылось почтовое отделение, он послал свое сообщение в Москву, в Общество друзей радио. Там ему сразу поверили, так как хорошо знали своих членов. Общество немедленно передало полученное сообщение Комитету помощи экипажу дирижабля "Италия". Оттуда оно через Совнарком поступило в итальянское консульство, которое тотчас телеграфировало итальянскому министру иностранных дел в Риме, передавшему это сообщение помощнику секретаря министерства военно-морского флота Сирианни.

Все это было сделано чрезвычайно быстро, так что Сирианни получил сведения об "Италии" уже 4 июня вечером. Сирианни немедленно позвонил жене Нобиле, которая все время обращалась к нему с настойчивыми просьбами об организации помощи. Он ожидал, что полученные сведения будут для нее радостным сюрпризом, и был удивлен ее недоверием. "Возможно ли, что на "Читта-ди-Милано", значительно ближе к дирижаблю, его не слышат, а в далеком и глухом уголке России кто-то принял сигналы?" - спрашивала она. Ее легко было понять, так как за несколько дней до этого какой-то американский радиолюбитель сообщил, что слышал "Италию", будто бы потерпевшую катастрофу на 84° северной широты.

К счастью для экипажа дирижабля, Сирианни доверял полученному сообщению больше, чем жена начальника экспедиции, и объяснил возможную причину.

- Что удивительного в том, что на "Читта-ди-Милано" ничего не слышали? - ответил он по телефону. - У них просто нет времени слушать! Они по горло заняты бесчисленной собственной корреспонденцией. Вчера радио "Читта-ди-Милано" отправило четыреста телеграмм! Я только что отдал приказ, чтобы они сократили передачи и переключились на прием. Я приказал также создать береговую радиостанцию в Конгс-фьорде33.

Биаджи 6 июня услышал, как радиостанция Сан-Паоло с опозданием на два дня передала сообщение о том, что русский радиолюбитель принял со льдины сигналы. Когда Биаджи как бы между прочим рассказал об этом, Нобиле сильно взволновался. Известие вызвало в нем новый подъем духа, но так же явилось причиной выговора, который, как удар грома, обрушился на голову несчастного Биаджи: если бы радист меньше спал и больше уделял времени передаче аварийных сигналов, их могли бы услышать на несколько дней раньше! Вильери справедливо возразил, что вплоть до ухода из лагеря троих товарищей, Биаджи неутомимо вел передачи каждый час... Но Нобиле, как с ним обычно бывало, после бурного выступления уже успокоился.

- Ты получишь премию, Биаджи, если установишь связь, - сказал Нобиле примирительно. - Целую большую плитку шоколада!

Сержант время от времени ворчал, получая голодный паек, и однажды утром, когда ему, как и всем остальным, выдали положенные 20 граммов шоколада на завтрак, заявил, что мечтает хотя бы раз поесть шоколада вволю.

Биаджи, не говоря ни слова, выскользнул из палатки, а минутой позже позвал Вильери и Трояни, чтобы они помогли ему поднять повыше мачту антенны. В эту ночь он совсем не ложился спать и вел передачи каждый час. И даже в промежутки между передачами не входил в палатку, а проводил время в разговоре с вахтенным (вахты установили с той самой ночи, когда второй медведь подошел к палатке и был отогнан выстрелом Биаджи)...

Следующий день тянулся бесконечно медленно, но в конце концов наступил вечер и было принято сообщение радиостанции Сан-Паоло. В этот ответственный момент вахту нес Трояни. Нобиле говорил с Вильери, а я прислушивался к их разговору, одновременно наблюдая за Биаджи. Тот сидел на корточках у входа в палатку около приемника; на коленях у него была тетрадь, в которую он записывал принимаемые сообщения. Широкое лицо Биаджи, заросшее черной щетинистой бородой, вдруг расплылось в радостную улыбку.

- Все же я буду есть обещанный шоколад, генерал! - сказал он, подавая Нобиле тетрадь. В ней было записано короткое сообщение о том, что рация "Читта-ди-Милано" рано утром приняла "SOS. "Italia". Francesco". Принявший эти сигналы судовой радист допустил ту же ошибку, что и русский радиолюбитель, и исказил слова "Фойн" и "цирка", приняв их за "Франческо".

Но на этот раз Нобиле отнесся к сообщению скептически.

К тому же и Трояки подлил масла в огонь.

- Не хватало еще, чтобы эти путаники, - он имел в виду своих земляков, - искали нас теперь на востоке, где нас нет, как до этого они намеревались разыскивать на западе, где нас также не было!

- Ошибку легко исправить, - заметил Вильери. - Пусть Биаджи не называет острова Фойн, а передаст координаты. Я их как раз вычислил.

Действительно, в этот день, вскоре после полудня, он два раза наблюдал высоту Солнца и определил координаты лагеря, которые выразились круглыми цифрами и их легко было передать по радио: 80°30' северной широты и ровно 28° восточной долготы. Льдина с палаткой за последние пять дней продрейфовала 18,5 мили в нежелательном направлении на юго-восток; однако у всех был такой подъем духа, что теперь это уже никого не огорчало. Текст сообщения был соответствующим образом изменен, и Биаджи целую ночь усердно отстукивал: "SOS. "Италия". SOS. Долгота 28, восточная, около 20 миль на северо-восток от Шпицбергена".

В этот вечер не осталось ни малейших сомнений в праве Биаджи на получение премии. Сан-Паоло ясно и отчетливо передавало, что "Читта-ди-Милано" под утро услышал несколько раз - и очень хорошо - радиограмму экипажа "Италия", но что капитан потребовал номер военного билета Биаджи.

Романья никак не хотел отказаться от своего предположения, что Биаджи погиб. Ведь по всем расчетам радист должен был выглянуть из окна гондолы как раз в тот момент, когда дирижабль натолкнулся на скалу, и разбить себе голову. Допуская мистификацию со стороны какого-нибудь американского радиолюбителя, капитан придумал хитрый способ проверки. Номера военного билета Биаджи никто из радиолюбителей, конечно, не знал.

На льдине не стали ломать себе голову над тем, что могла значить эта странная просьба. Наша радость была так велика, что мы готовы были простить "Читта-ди-Милано" самые нелепые требования. Нужно было чем-то отметить важный момент установления связи с "большой землей", и Нобиле выдал каждому внеочередную солидную порцию продовольствия: пять кусков сахара, десять пастилок сухого молока и пятьдесят граммов шоколада. Мы быстро это проглотили и старались потом смотреть куда-нибудь в сторону, но только не на Биаджи, который получил из рук генерала обещанную премию: большую плитку шоколада, красиво завернутую в серебристый станиоль. Биаджи некоторое время растерянно держал ее в руках и вдруг принял решение. Он разломил плитку на две неравные части, меньшую положил на свои вещи возле приемника, а большую разделил между своими товарищами. Надо было разбудить и порадовать меня, хотя я недавно сменился с вахты и спокойно спал. Вильери с сияющим лицом сообщил мне, что связь установлена Я был недоволен тем, что прервали сон, и заявил, что из-за этого меня не стоило будить: ведь уже со вчерашнего дня каждому ясно, что связь есть.

- Странно! - мрачно сказал Нобиле. - Достаточно было тревоги, поднятой русским радиолюбителем, и "Читта-ди-Милано" сразу нас услышал!.. - Он хотел еще что-то прибавить, но Биаджи отвлек его просьбой составить текст ответа.

- Не забудьте вразумить их, что мы не принимаем на волне 900 метров, на которой они хотят вести для нас передачи! - иронически заметил Трояни.

Соединенными усилиями всех пяти итальянцев был составлен ответ, который выглядел так:

"Подтверждаем долготу 28 градусов на восток и широту 80 градусов 30 минут на север. Джузеппе Биаджи номер 87891. Принимаем только на короткой волне. Находимся на сплошном льду без саней с двумя ранеными. Дирижабль погиб в другом месте, восточнее".

Биаджи несколько раз усердно "отстукал" это сообщение. На вспомогательном судне его приняли совершенно правильно, до последней буквы, но многие долго не могли понять текст телеграммы, который казался загадочным.