Полярная Почта

Тот факт, что доктор Финн Мальмгрен, ассистент Упсальского университета, находится в потерпевшей катастрофу экспедиции Нобиле, был, видимо, немаловажной причиной, побудившей шведское правительство отправить спасательную экспедицию на север. Но это, конечно, было не единственной причиной. Если бы их земляка и не было на льдине, шведы все равно пришли бы на помощь. У шведов сложились замечательные полярные традиции.

Финн Мальмгрен, простой, прямодушный человек и незаурядный научный работник, пользовался большой популярностью в своей стране. Он был хорошо известен благодаря лекциям, с которыми выступил, возвратившись на родину после трехлетней экспедиции на "Мод", дрейфовавшей вдоль северных берегов Евразийского материка. Он много выступал публично и после того, как на дирижабле "Норвегия" перелетел через Ледовитый океан и Северный полюс на Аляску. Шведская общественность была глубоко взволнована судьбой ученого и требовала, чтобы Швеция оказала быструю и эффективную помощь.

План шведской спасательной экспедиции был тщательно продуман. Основной упор делался на самолеты, но не исключалась возможность проникнуть в полярные льды и на корабле. Подходящим для этой цели оказалось небольшое, но надежное полярное паровое судно "Квест" водоизмещением 125 тонн. Оно очень хорошо показало себя в тяжелых полярных льдах южного полушария во время последней экспедиции Шеклтона в 1921 - 1922 годах. Погрузить самолеты на его палубу, разумеется, невозможно. Их доставит большое транспортное судно "Таня", которое будет держаться в открытом море, у кромки тяжелых плавучих льдов. "Таня" возьмет три машины: "Фоккер" Лундборга, поставленный на лыжи, и два гидроплана типа "Ганза-Бранденбург" на поплавках. Мощный трехмоторный гидроплан "Уп-ланд" перелетит на северную базу по воздуху.

На организацию всей экспедиции не потребовалось и двух недель. Первой вышла более быстроходная "Таня", направившаяся на север, к острову Медвежий, который, как маяк, расположился на половине пути между Скандинавией и Шпицбергеном. За "Таней" последовал маленький тихоход "Квест", казавшийся по сравнению с ней просто большой лодкой. Оба судна, не задерживаясь в Конгс-фьорде, поспешили дальше на север: их ближайшей целью был остров Датский. Оттуда за 31 год до этого, в 1897 году, вылетела к Северному полюсу злополучная экспедиция шведского инженера Андре и его спутников Стриндберга и Френкеля. Деревянный крест, поставленный на том месте, откуда поднялся воздушный шар "Орел", экипаж "Тани" будет видеть в течение многих дней, стоя на якоре у северного берега острова. Ровное каменистое побережье не достигает здесь значительной ширины. Море врезается в него узким заливом, названным Панни в честь вспомогательного судна экспедиции Андре. Хорошая якорная стоянка укрыта почти со всех сторон от капризов ветра. Не только "Таня", но также "Квест" и другие суда и самолеты кратковременно пользовались удобной бухтой.

Пока "Таня" сгружает самолеты, "Квест" уходит дальше. Его задача - выбрать для экспедиции опорный пункт как можно ближе к лагерю Нобиле. Летчик, капитан Торнберг, начальник шведской экспедиции, решил прислушаться к мудрому совету шведских специалистов-полярников.

В высоких широтах легко может случиться, что на базе будет стоять прекрасная погода, а вокруг лагеря Нобиле непроницаемый туман, который сделает невозможной работу самолетов. Поэтому следовало перебросить машины как можно ближе к цели. Торнберг намеревался базироваться хотя бы на побережье Северо-Восточной Земли (Шпицберген), которую из лагеря на льдине видели в течение всей последней декады июня. Пролив Хинлопен как будто создан для этой цели. Здесь проходят сильные морские течения, в нем никогда не образуется сплошной ледяной покров, хотя нередко пролив заполняется плавучими льдами.

"Квест" нашел отличное место для базы на 80-й параллели, у входа в залив Мурчисона, в самом западном углу Северо-Восточной Земли. Здесь было и свободное от льда водное пространство и ровный снег на низком берегу для посадки "Фоккера" Лундборга. Местами блестели желтоватые стволы деревьев, принесенных течением из далекой Сибири. Многочисленные птицы: чайки, кайры, глупыши, гуси и гаги с великолепным мягким и теплым пухом - гнездились на плоском побережье и на скалах, которые возвышались над ним примерно в полумиле, а затем уходили под одно из ледяных полей, покрывающих большую часть Северо-Восточной Земли, достигающих отметки около 60 метров. Экипаж "Квеста" и летчики, быстро добравшиеся сюда по воздуху, часто находили к ужину крупные свежие яйца.

Последний из участвовавших в шведской экспедиции трехмоторный юнкере "Упланд" и сопровождавшая его летающая лодка "Дорнье-Валь" итальянского летчика Пенцо вылетели из норвежского порта Тромсё в среду 20 июня, и через 6 часов 10 минут достигли Конгс-фьорда. Нильсон, пилотировавший "Упланд", задержался в Ню-Олесунне только на три четверти часа, чтобы телеграфировать домой о благополучном перелете. Он вежливо отклонил приглашение итальянского офицера (который немедленно приплыл в моторной лодке к самолету) посетить "Читта-ди-Милано" и отдохнуть там. Договориться, правда, было нелегко; итальянский офицер, кроме своего родного языка, знал английский и французский, а Нильсон - только немецкий.

- Что он делает! - сказал удивленно итальянский летчик своему бортмеханику, когда увидел, что "Упланд" начал разбег для взлета. - Ведь он провел шесть часов в воздухе и очень утомился!

Между тем гидроплан легко оторвался от воды, поднялся в воздух, повернул на северо-запад и через двадцать минут опустился в бухте Панни, рядом с "Таней". Время было предвечернее, и стояла великолепная погода. Нильсон съехал в лодке на берег, чтобы посоветоваться о дальнейших действиях с начальником экспедиции Торнбергом.

- Жаль пропустить такой прекрасный день! - сказал он, едва успев поздороваться.

- Вы не устали? - спросил Торнберг.

- Этот вопрос я уже слышал полчаса тому назад, рассмеялся Нильсон. - Ни я, ни мои люди, ни "Упланд" не устали, капитан!

- А бензина у вас достаточно?

- Более тысячи литров. Вполне хватит! Торнберг заказал солидный мясной обед с горячим кофе и, пока его готовили, совещался у карты с Нильсоном и двумя другими летчиками - Шибергом и Розенвардом.

- Если вы не встретите затруднений, охватите как можно более широкий район, - сказал Торнберг. - О группе Нобиле можно пока не беспокоиться: утром Маддалена сбросил им все необходимое. Ищите главным образом группу Мальмгрена и посмотрите в окрестностях лагеря Нобиле, не сел ли там случайно Амундсен.

Сержант Нильсон кивнул.

- Я слышал в Ню-Олесунне, что он туда не долетел.

Торнберг нахмурился.

- Почему вы не летели вместе, сержант! - сказал он с упреком.

- Как же мы могли? - торопливо и обиженно возразил Нильсон. - Мы прилетели в Тромсё через два дня после вылета Амундсена. Он знал, что мы в пути, то не стал ждать нас. Вы знаете Амундсена. Орел летает один. Пенцо по-товарищески следовал за нами. Хотя он и итальянец, но очень милый человек.

Торнберг слегка улыбнулся, заметив отрицательное отношение Нильсона к итальянцам. Ом понимал, что спокойные северяне едва ли найдут общий язык с подвижными, самоуверенными, а здесь на севере довольно-таки беспомощными южанами.

Было около 18 часов, когда "Упланд" в сопровождении двух "Ганза-Бранденбургов" покинул бухту Панни. Шведы направились на восток, чуть отклоняясь к северу, а от мыса Северного до предела снизили скорость и пошли на высоте неполных ста метров над паковым льдом. Экипажи-всех трех самолетов упорно искали группу Мальмгрена или же ее следы. Южнее острова Фойн самолет Шиберга внезапно отделился от остальных. Его наблюдателю показалось, что он видит на снегу человеческие следы. Шиберг стал делать круги и спустился до высоты 20 метров. "Упланд" в сопровождении второй "Ганзы" тоже вернулся, чтобы помочь Шибергу в поисках.

- Безусловно, я видел их! - взволнованно твердил летчик Христель, который в этот день был наблюдателем на самолете Шиберга.

-Посмотрите, вот! - воскликнул он торжествующе. На большом ледяном поле действительно виднелись неясные следы. По величине они могли принадлежать человеку. Но при той скорости, с которой самолеты проносились над ледяной поверхностью, нельзя было рассмотреть их как следует. Следы вели к острову, и летчики видели их на протяжении нескольких миль, но потом они внезапно исчезли в густой сети крупных медвежьих следов. Но и те вскоре пропали у большой извилистой трещины во льду и дальше не появились, хотя Шиберг, за которым следовали остальные два самолета, долетел до самого острова.

- Вот загадка! - качал головой Христель. - Ведь не могли же медведи съесть людей. Медведь не библейский кит, который проглотил Иону!

Шиберг усмехнулся.

- Кто знает, какой давности эти человеческие следы. Они занесены снегом. А медвежьи следы, по-видимому, значительно более свежие.

- Пусть так, - согласился Христель, - но куда же тогда делись эти люди? Не поднялись же они в воздух, как самолет?

Шиберг пожал плечами.

- Это не такая сложная загадка, как ты думаешь. Лед здесь все время двигается, отдельные льдины меняются местами, и те, на которых есть следы, могли приплыть из другого района.

Христель признал это возможным. И в самом деле, льды, которые были под ними, не производили впечатления сплошного поля. Они делились на множество полей меньшего размера, отделенных одно от другого каналами различной ширины. Вблизи же острова лед был нагроможден беспорядочно расположенными валами высотой в несколько метров. Казалось, что на площади многих квадратных километров нет ни одного ровного участка достаточной величины, чтобы мог лечь взрослый человек.

- Брр! Не хотел бы совершить здесь вынужденную посадку! - сказал Шиберг инстинктивно взял на себя штурвал. Самолет послушно поднялся. Приближался берег острова, на котором серая скала выступала на снежном фоне.

- Здесь не так уж плохо! - крикнул Христель. - Тут ты мог бы совершить посадку вполне благополучно. - И он, смеясь, указал на маленькую, со всех сторон защищенную скалами бухту с блестящей водной поверхностью.

Шиберг кивнул. Он повернул штурвал и последовал за остальными двумя самолетами, кружившими над островом. Но напрасно наблюдатели внимательно всматривались через бинокли в каждую ложбинку, в каждое ровное место на побережье, над которым пролетали; на острове Фойн не было ни малейшего следа, никаких признаков людей. Только потревоженные птицы носились над своими гнездами в скалах.

После получасовых поисков над островами Фойн и Брок самолеты направились на восток. Вдруг Христель схватил Шиберга за плечо.

- Смотри, они здесь. Прямо по курсу!

Шиберг в первую минуту не понял. Он думал, что его товарищ увидел кого-нибудь из группы Мальмгрена. Но в переплетении теней и светлых полос вдруг бросились в глаза разноцветные пятна. Заметнее всего были ярко-зеленые и красные. Они резко выделялись на белом фоне. Христель временно взял на себя управление самолетом и передал Шибергу бинокль. Лагерь Нобиле! Он промелькнул, как мимолетный кадр из фильма, и тотчас исчез позади. Шиберг увидел только палатку, и ему показалось, что около нее стоят люди и машут им. Но при большой скорости полета он не был уверен, что действительно их видел, а так как ведущий "Упланд" не задержался над лагерем, то он должен был следовать за ним.

Теперь поднялись несколько выше, и кругозор расширился. Всюду простирались ледяные поля, с той только разницей, что к востоку от промелькнувшего под ними лагеря льды были монолитнее, все чаще попадались обширные и ровные на вид площадки, на которых мог бы совершить посадку гидросамолет на поплавках. Прошло четверть часа, еще четверть часа... Летчики миновали двадцатимильную зону за лагерем Нобиле, где, по утверждению итальянцев, упали обломки дирижабля.

Нигде ни следа обломков, ни единого признака того, что здесь находились люди.

"Упланд" повернул назад, к западу, прямо против солнца, и начал обследовать ледяные поля, летая с севера на юг и обратно. Обе "Ганзы" следовали за ним, но летели несколько ниже. Христель все время держал бинокль перед глазами. Шиберг внимательно следил за "Упландом", за приборами, за картой и за поверхностью льда. Один раз, залетев дальше на юг, он увидел серые скалы мыса Ли-Смит и к востоку от него неправильные очертания острова Большого (Стурё). Самолет повернул на восток. Над горизонтом поднялся белый округленный щит. По карте это был труднодоступный остров Белый (Витё), берега которого редко освобождались от льда. На трех шведских самолетах никто и не подозревал тогда, что этот остров в будущем откроет тридцатилетнюю загадку исчезновения экспедиции Андре.

Шиберг с беспокойством посмотрел на бензомер. Если они даже не полетят на остров Датский и останутся на вспомогательной базе в проливе Хинлопен, как об этом договорились перед стартом, все равно пора возвращаться. Нильсон, словно угадав его мысли, повернул в эту минуту "Упланд" и прибавил газ. Большой трехмоторный "Юнкере" пошел прямо на запад. Далеко в стороне остался лагерь Нобиле, так как летчики держались побережья Северо-Восточной Земли. Они миновали группу маленьких занесенных снегом островков, прилегающих к северным берегам Северо-Восточной Земли, на одном из которых двумя неделями позже Шибергу придется приземлиться на небольшом самолете, чтобы снять участников спасательной экспедиции.

До мыса Платен лед был сплошной, и Дуве-фьорд был почти весь покрыт им. Но дальше к западу до самого мыса Северного лед был уже в значительной мере разрушен и широкие полыньи разделяли его на небольшие ледяные поля.

- Для группы Мальмгрена путь будет нелегким, если она здесь еще не прошла! - сказал Шиберг Христелю.

Летчик задумчиво кивнул головой. От напряженного разглядывания поверхности льда у него уже начали болеть глаза, несмотря на снеговые очки. Он на минуту опустил бинокль и с горечью подумал о безрезультатном полете. Не нашли ни Мальмгрена, ни Амундсена, ни обломков дирижабля. Его удивляло больше всего то, что ничего не удалось заметить. Шиберг видел "Италию" над Стокгольмом, когда летал с Лундборгом на его самолете встречать дирижабль. Это был гигант более ста метров длиною, и вот его обломки оказалось невозможно заметить с воздуха... Да, поиски на дрейфующих льдах - чрезвычайно трудное дело. Если не повезет, не найдешь ничего. Примером может служить лагерь Нобиле, который неожиданно возник на их курсе, хотя они его не искали. Только по счастливой случайности могут они встретить и группу Мальмгрена или же обнаружить остальных участников экспедиции Нобиле, унесенных на обломках дирижабля. Об Амундсене летчик пока не очень беспокоился. Вспомнил, как тот пропадал без вести почти четыре недели, когда три года тому назад пытался добраться до Северного полюса на двух гидропланах "Дорнье-Валь" и все же в конце концов благополучно вернулся!

Мыс Северный и остров Низкий остались позади. Мыс Платен, с опасными мелями вокруг него, был теперь прямо под ними. Здесь предстояло разлучиться с "Упландом", который продолжал полет в западном направлении, в то время как обе "Ганзы" повернули влево. Через десять минут после этого Шиберг сел вместе со следовавшим за ним Розенвардом в пятидесяти метрах от "Квеста", стоявшего на якоре; шлюпка уже ждала их. Через четверть часа летчики сидели в маленькой кают-компании за столом с обильным угощением и отвечали на расспросы экипажа судна.

Следующий день был посвящен вынужденному отдыху, потому что густой туман окутал весь залив Мурчисона. Не было видно даже острова Китового, лежащего не более чем в полумиле к югу от их стоянки. Однако все были взволнованы сообщением, принятым рацией "Квеста", о том, что начальник их экспедиции решил попытаться совершить посадку около "красной палатки". Это делалось по просьбе итальянцев, у которых не было самолета на лыжах и которые сообщили Торнбергу, что недалеко от лагеря Нобиле есть ровная льдина длиною не менее трехсот метров. Она вполне пригодна для посадки "Фоккера"; ведь Лундборг при испытательном полете поднялся в воздух с взлетной дорожки только в пятьдесят метров длиной!

Торнберг распорядился, чтобы Лундборг в сопровождении самолета Шиберга прежде всего доставил группе Нобиле необходимые запасы и одновременно сбросил письменные указания, как подготовить посадочную площадку. Шведские летчики вместе с тем должны внимательно обследовать состояние льда вокруг лагеря Нобиле и проверить, действительно ли там возможна посадка. Капитан Торнберг был предусмотрителен и осторожен и не хотел напрасно рисковать жизнью людей, руководство которыми было ему доверено.

Лундборг, который находился со своим "Фоккером" на острове Датском, где была главная база, очень обрадовался поручению. Он был молод и отважен. Если повезет, то за один день можно вывезти весь лагерь Нобиле на вспомогательную шведскую базу в заливе Мурчисона. Только бы еще один такой день, как вчера, - ясный и солнечный, без тумана и с хорошей видимостью! Летчик тщательно готовил свой "Фоккер", грузил припасы для обитателей "красной палатки" и, когда закончил эту работу, начал составлять краткую инструкцию.

После многочисленных исправлений Лундборг наконец закончил свое сочинение и представил на утверждение начальнику экспедиции.

- Это слишком длинно, Эйнар, - заметил тот, - как ты предполагаешь доставить записку?

Лундборг удивился:

- Да просто в пакете, который я заверну в непромокаемый холст, капитан. Как же иначе?

- Это неразумно! Пакет может упасть туда, где его никто не найдет? Лучше всего копии короткой записки с нашими указаниями вложить во все пакеты с продуктами, которые мы сбросим итальянцам.

Торнберг взял авторучку и после небольшого раздумья написал по-английски: "Если найдете посадочную площадку длиной не менее 250 метров, удобную для самолета на лыжах, обозначьте ее красными парашютами, расположенными в виде буквы "Т" верхней частью против ветра. Шведская экспедиция, Торнберг".

- Вероятно, излишне указывать, как они должны отметить посадочную площадку. Ведь это же летчики, господин капитан! - подчеркнуто возразил Лундборг, несколько задетый тем, что его текст не был принят командиром. Торнберг улыбнулся:

- А что, если они все забыли за те четыре недели, что пробыли на льду?

Вечером, после возвращения итальянских самолетов на базу, в лагере Нобиле было получено сообщение с "Читта-ди-Милано" о намеченном вылете шведских самолетов. На этот раз сигнализация с льдины была более простым делом, чем раньше, так как у ее обитателей были теперь дымовые шашки, сброшенные с самолета итальянцами. Зрение у меня после целого дня, проведенного в малоосвещенной палатке, несколько улучшилось. Мне предложили надеть снеговые очки и пойти посмотреть на это чудо сигнализации. Все покинули палатку, кроме Трояни: у бедняги все еще был жар.

Едва только в лагере услышали отдаленный гул моторов, Биаджи сорвал предохранитель и бросил шашку на лед; от удара она тотчас же воспламенилась. Поднялся столб густого черного дыма, на значительной высоте расплывшийся широким облаком.

- Это похоже на пожар на нефтеперерабатывающем заводе, - сказал я с довольным видом. - Уж этого летчики не могут не заметить.

- Они уже заметили и идут прямо сюда! - ответил Вильери, глядя в бинокль. - Я вижу два самолета.

И действительно, минутой позже самолеты уже кружили над палаткой. Шведы сбросили пять желтых пакетов, опускавшихся на маленьких красных парашютах, после чего самолеты сразу же повернули назад и улетели, пробыв над лагерем менее пяти минут.

- Молодцы, - похвалил их Биаджи, - эти летчики могли бы и бомбить с успехом.

Хвалебный отзыв Биаджи был вполне справедлив. Все пять пакетов упали так близко от палатки, что Биаджи и Вильери быстро их подобрали. В них был прекрасный карабин с патронами, маленькая резиновая лодка, большая коробка с пеммиканом, сухие аккумуляторы, сигареты "Абдулла", апельсины и бутылка виски - все в полной сохранности. Эти дары были приняты с горячей благодарностью, но особенное воодушевление вызвала записка, вложенная в каждый пакет. Она содержала краткие указания Торнберга о том, как следует обозначить посадочную площадку, если будет найдена подходящая льдина.

- Итак, шведы наконец приземлятся, - удовлетворенно проговорил я.

- И вы полетите вторым за Чечони, - сказал с улыбкой Нобиле.

- Вы знаете, что я готов остаться до последней минуты, генерал. Нобиле кивнул.

- Я это знаю, Бегоунек. Я помню, что вы мне сказали еще на первой стоянке.

Нобиле имел в виду наш разговор в палатке еще до того, как была установлена связь по радио. Нобиле спросил тогда меня, сколько времени, по его мнению, потребовалось бы мне для того, чтобы добраться до острова Брок. Я был удивлен таким вопросом. Генерал пояснил, что, возможно, наступит момент, когда здоровые люди должны будут отправиться в поход. Тогда я сказал, не раздумывая:

- С вами я прилетел, с вами и вернусь!

И теперь у меня не было иного решения. Поэтому я нисколько не огорчился, когда на другой день после прилета шведов Нобиле передвинул мой отлет на третье место и поставил впереди Трояни. У Трояни все еще была повышенная температура, и он чувствовал большую слабость, тогда как мое зрение благодаря защитным очкам улучшилось настолько, что лишь временами в глазах ощущалась колющая боль. Я мог уже работать и на другой день после воздушного визита шведов, 23 июня, после обеда занялся резиновыми лодками. Биаджи и Вильери еще утром выполнили указания Торнберга и разложили красные шведские парашюты на посадочной льдине буквой "Т", повернутой верхней частью против ветра. На обратном пути Вильери угодил в воду и поэтому теперь спал в палатке, а снаружи на солнце сушилась его одежда.

"Красная палатка" напоминала погруженный в сон замок из сказки о спящей красавице. Трояни спал беспокойным сном больного человека. Биаджи дремал снаружи на солнышке в одном из спальных мешков, сброшенных с самолета Маддалены, а генерал уснул рядом с Вильери в палатке. Чечони выбрался наружу и помогал мне советом и делом. Еще вчера мы подложили под клипперботы большие итальянские шелковые парашюты, чтобы лодки стояли на сухом. Солнце, которое за последние дни только один раз скрылось в тумане, ни на минуту не закрывалось облаками. Снег таял очень быстро, особенно в тех местах, где что-нибудь лежало; любой предмет независимо от его величины и цвета отражал солнечные лучи хуже, чем белый снег, и сильнее поглощал тепло. Предметы, окрашенные в темный цвет, все глубже уходили в снег.

Необходимо было накачать воздух в надувные борта клипперботов. Я присоединил шланг воздушного насоса к вентилю лодки и начал усердно качать. Работал я чисто механически, размышляя в то же время о прилете шведов, а Чечони между тем заклеивал царапину в борту другой лодки. Солнце жгло неумолимо, и я вскоре сбросил полярную куртку, затем свитер и остался в легкой спортивной майке. Пот лил со лба, воздушный насос издавал свист при быстром движении поршня вверх и вниз, но лодка по-прежнему оставалась сплющенной.

- С ума сойти можно, куда же это уходит воздух?

Я распрямил уставшую спину и вытер пот со лба.

Чечони услышал, но ничего не понял, так как это было сказано по-чешски, оглянулся и захохотал. Он что-то начал объяснять, но я понял только одно слово "закрыть" и тотчас же сообразил, в чем дело. Борта лодки были разделены на шесть отдельных воздушных камер, чтобы не мог выйти весь воздух, если бы лодка прорвалась в одном месте. Я не обратил внимания на то, что металлические перекрыватели, отделяющие камеры одну от другой, не закрыты и что выпускной краник тоже открыт. Таким образом, воздух, который я так старательно накачивал, свободно выходил наружу. Рассмеявшись, я исправил свою оплошность. Не прошло и четверти часа, как одна лодка была хорошо надута, и я приступил ко второй, которую Чечони тем временем привел в порядок. Это был большой, прочный, овальной формы клиппербот, который в случае необходимости мог поднять всю группу Нобиле. С этой лодкой пришлось повозиться несколько дольше, но вскоре работа была закончена. Я начал укладывать в меньшую четырехугольную лодку банки с пеммиканом, шоколадом и небольшие продолговатые банки с мясными консервами, которые были сброшены утром итальянцами. На банках была надпись "Corned beef"39, и эта надпись сразу перенесла меня ко временам юности. Все экспедиции в романах Жюль Верна, куда бы они ни направлялись - в пустынные ли просторы Арктики или же в Экваториальную Африку, - всегда везли с собою эти консервы.

- Ах, если бы генерал сегодня распорядился улучшить меню обеда такими консервами вместо отвратительного медвежьего мяса, которое становится все более невкусным!

Тут я вспомнил о своих поварских обязанностях, которые со времени болезни Трояни выполнял один. Торопливо вынул из кармана часы. Был уже восьмой час вечера, а генерал все еще спал. "Не стоит его будить, - подумал я, - пусть хоть раз как следует выспится, по крайней мере будет в хорошем настроении". В глубине души я надеялся, что, когда генерал проснется, будет уже поздно готовить медвежье мясо. И надежда сбылась! Нобиле проснулся в девятом часу вечера и решил, что на этот раз будет холодный ужин - шоколад, немного сухарей, пропитавшихся морской солью, несколько подгнивших бананов и вафли с мармеладом. Хотя генерал спал долго, настроение у него вопреки моим расчетам не улучшилось. Барометр, который уцелел во время катастрофы, начал заметно падать. Значит, погода испортится. К тому же радиосвязи с "Читта-ди-Милано" в этот вечер не было... И тем не менее генерал не стал возражать, когда Вильери предложил выпить по глотку виски для подкрепления сил и в честь шведов, которые намеревались совершить посадку на льдине. Каждый выпил немного виски, налитого в стеклянный граненый колпачок, который когда-то прикрывал потолочную лампу в гондоле дирижабля и, уцелев при катастрофе, служил теперь стаканом для воды.

Чечони поднес стаканчик ко рту, но внезапно остановился и воскликнул:

- Они здесь!

Вильери, Биаджи и я выскочили из палатки. Нобиле и Чечони с трудом выбрались вслед за нами. Действительно, все ясно услышали отдаленный гул моторов. Нобиле стал быстро и нервно отдавать распоряжения. Пусть Биаджи зажжет дымовую шашку и тотчас после этого вместе с Вильери поспешит на посадочную льдину, где зажжет вторую шашку. Бегоунек пусть поднимется на льдину и машет флажком по направлению посадочной льдины; одновременно он будет следить за действиями Вильери и Биаджи и за дальнейшим развитием событий, докладывая обо всем Нобиле. Трояни остался пока в палатке, в своем спальном мешке. Чечони по собственному почину начал исправлять санки с помощью проволоки. Он был необычайно взволнован: ведь для него наступал час освобождения от ледяного плена!..

Распоряжения Нобиле на этот раз исполнялись точно и охотно. Стоял штиль, и густой черный дым высоко поднимался в голубоватом небе. Вильери взял ледоруб, который был сброшен самолетом Маддалены, и, не привязавшись веревкой к Биаджи, поспешил вместе с ним на посадочную площадку. Я поднялся на свою льдину.

Биаджи с Вильери не прошли и 50 метров, когда шведские самолеты были уже над лагерем. Один из них был на лыжах, другой - гидроплан на поплавках. Я начал усердно махать флажком в сторону посадочной площадки. Самолет с поплавками продолжал держаться на прежней высоте, а самолет на лыжах, сделав круг, стал снижаться, и у меня создалось впечатление, что самолет садится. Однако самолет вновь взмыл вверх, и звук мотора изменился с увеличением числа оборотов. Шведы, по-видимому, внимательно рассматривали и проверяли поверхность льдины. Нервное напряжение Нобиле усиливалось с каждой минутой.

Наконец самолет пошел на посадку и вскоре, подпрыгивая, побежал по льдине, наклоняясь крыльями то в одну, то в другую сторону, пока, наконец, не остановился, хотя мотор не переставал работать Второй самолет сделал еще один круг над лагерем и улетел в западном направлении.

- Самолет совершил посадку, - радостно доложил я.

Генерал начал что-то очень быстро говорить Чечони, который ему так же быстро отвечал Из их разговора я понял только, что наступил конец их страданиям и что пришел час спасения Я продолжал следить в бинокль за товарищами, возвращавшимися с посадочной площадки Их сопровождал третий человек; прошло целых двадцать минут после того, как сел самолет, пока они добрались до палатки. Швед - молодой, высокий человек с белокурыми волосами и приятным гладко выбритым раскрасневшимся лицом, был одет в безупречный комбинезон летчика и с явным сочувствием смотрел на Нобиле, худого, обросшего седоватой бородой Приложив руку к шлему для воинского приветствия, он представился по-английски:

- Лундборг, старший лейтенант шведского военно-воздушного флота!

Нобиле поднялся, поддерживаемый мной и Вильери. Он подал летчику руку и, запинаясь, поблагодарил за большое мужество, проявленное при посадке

- Я рад, что мне это удалось сделать первому, - просто ответил Лундборг с приятной улыбкой.

Нобиле продолжал говорить и был явно растроган. Говорил он по-английски быстро, но с ошибками, голос временами дрожал Генерал еще раз поблагодарил летчика и, показывая на Чечони, который не спускал с Лундборга глаз, закончил:

- Этот полетит первым!

Нобиле с трудом уселся на лед, ожидая ответа. Летчик был смущен. Он окинул взглядом грузную фигуру Чечони и затем решительно произнес:

- Я убежден, что мне удастся по одному вытащить отсюда всех. Посадочная площадка хорошая, и погода благоприятствует. Я вернусь снова этой ночью, а в следующую ночь закончу эвакуацию лагеря. Но этого человека, - он показал на Чечони, - я теперь взять не могу. Он слишком тяжел, а я не один - со мной наблюдатель Мой "Фоккер" не поднимется с такой перегрузкой. Вы полетите первым. Вы больше всех нужны для руководства спасательными работами. Нобиле смутился.

- Я должен лететь? - спросил он взволнованно. Затем перевел для Чечони и Биаджи на итальянский язык предложение Лундборга. Вильери и я понимали все, что говорил Лундборг.

- Что вы скажете по этому поводу? - обратился Нобиле к своим товарищам.

Некоторое время все смущенно молчали. У меня мелькнула мысль, что генералу следовало бы остаться на месте до конца, как капитану тонущего корабля. Но тотчас же я передумал и не сказал ни слова. Ведь Нобиле - больной человек с незажившим переломом, неспособный ходить, он так же, как и Чечони, является балластом для остальных. Впоследствии я часто горько сожалел, что не последовал первому побуждению и не предостерег его от ошибки. Чечони не раздумывал долго.

- Летите, генерал, я дождусь своей очереди! - произнес он. - А в конце концов, если что-нибудь случится, вы по крайней мере позаботитесь о наших семьях!

Как решится вопрос, касалось Чечони больше, чем остальных. И если он, калека, не был против того, чтобы летел Нобиле, то другим и, подавно нечего было возражать. Вильери и Биаджи в смущении что-то пробормотали, а я только кивнул головой. Нобиле вполз в палатку за некоторыми из своих вещей и обратился к Трояни с тем же вопросом, может ли он, Нобиле, улететь первым. Трояни в нескольких словах выразил свое согласие, а позже, как и я, сожалел о том, что не обдумал всего и не отговорил Нобиле от его намерения.

На "большой земле" люди, рассуждающие трезво и логично, справедливо порицали Нобиле. Если Лундборг был уверен, что за две ночи перевезет всех со льдины на вспомогательную шведскую базу, то не имело никакого смысла Нобиле лететь первым. Вместо него свободно можно было взять Трояни, который весил даже меньше, чем Нобиле. Если же, наоборот, Лундборг, как опытный летчик, предвидел затруднения и не имел полной уверенности в том, что ему удастся перевезти всех шестерых, то долгом начальника экспедиции было оставаться на льдине до окончания спасательных операций.

Потом и сам Лундборг жалел, что своей настойчивостью заставил Нобиле пережить невероятно тяжелые минуты и испортил ему весь жизненный путь. Он старался выручить Нобиле, утверждая, что руководствовался приказом вывезти генерала первым. Но у палатки об этом приказе конкретно не было сказано, и все, кто об этом писал40, основывались на информации, которую Лундборг дал впоследствии41.

- Прошу поспешить, и не берите с собой ничего тяжелого; чем меньше будет нагрузка самолета, тем лучше для нас, - торопил Лундборг.

Пока Нобиле искал дневник с записями радиограмм и фотографию своей дочери, Лундборг разговаривал со мной.

- Вы здесь действительно далеко на севере; тут настоящая полярная обстановка, - сказал он и, вынув из кармана "Кодак", сделал ряд снимков, которые обошли весь мир.

Он хотел снять также и Титину, но вертлявая собачонка не имела желания фотографироваться, хотя я и приманивал ее куском сырого медвежьего мяса.

- Видно, ей здесь неплохо, - засмеялся швед. - Но вот что странно: по фотографиям в журналах и по описаниям я считал, что Титина белая с черными пятнами, а они каштанового цвета!

Я удивленно посмотрел на фокстерьера. Действительно, пятна Титины, которые в Конгс-фьорде были почти совсем черными, под действием полярного солнца побурели. Лундборг расхохотался:

- Обесцвечивание теперь модно, и Титина, по-видимому, довольна, что стала блондинкой!

Лундборг был в прекрасном настроении, которое передавалось остальным; будущее представлялось в самом радужном свете, хотя мы сначала и были смущены неожиданной переменой очереди вылетов.

* * *

Нобиле между тем закончил сборы. Очень взволнованно он обнял и поочередно поцеловал каждого из нас:

- До свидания сегодня ночью!

Лундборг простился торопливо и только напомнил, что Чечони сейчас же должен быть доставлен на посадочную площадку, чтобы не задерживать второй вылет. Затем небольшая группа медленно удалилась: Биаджи и Вильери несли Нобиле, который после четырех недель болезни и страданий весил немногим более пятидесяти килограммов. Лундборг шел впереди и в трудных местах помогал им. Его бортмеханик, лейтенант Шиберг, которому ожидание показалось слишком длительным, заглушил мотор и пошел навстречу.

Чечони растроганно обнял и расцеловал меня и начал готовиться в путь. Лежавший в жару Трояни смутно осознавал происходящее и странно на него реагировал. Он выбрался из спального мешка, поискал что-то на опустевшем месте Нобиле и заявил:

- Теперь, когда генерала нет, я могу взять еще один апельсин!

Нобиле очень внимательно следил за правильным распределением продуктов и не разрешал никаких добавок никому, что, конечно, в нашем положении было совершенно правильно.

Трояни в поисках апельсина сделал еще одно открытие и слабым голосом позвал своих товарищей, чтобы показать находку. Чечони думал только о своем вылете, и у него не было ни малейшего желания снова с трудом забираться в палатку. Зато я с любопытством сунул голову внутрь палатки.

- Посмотрите, что я нашел,- с торжествующим видом заявил Трояни.

В руке он держал небольшую бутылку с коричневой жидкостью. Я был разочарован.

- Мы об этом давно знаем. Это витаминный экстракт генерала. Помните, как он предлагал нам выпить по ложке, а мы отказались, говоря, что здоровы и не нуждаемся ни в каких лекарствах?

- Неважно, - ответил Трояни с раздражением больного человека. - Это такой же напиток, как и всякий другой, и, так как нет виски, выпьем теперь это в честь нашего спасения.

Он сделал большой глоток и вручил бутылочку мне. Не желая раздражать Трояни, я выпил несколько капель. Напиток имел противный вкус экстракта из кореньев для супа, смешанного с каким-то лекарством. Трояни заткнул бутылочку пробкой и с моей помощью вновь забрался в свой спальный мешок

Возвратясь на свою льдину, с которой обычно производил наблюдения, я стал следить за небольшой группой людей. Они уже добрались до самолета, вокруг которого весело прыгала Титина. Всю дорогу собака то бежала впереди, то возвращалась назад, и я, наблюдая в бинокль, вспомнил слова Трояни, что у Титины больше всего шансов на спасение, так как ей легче, чем всем остальным, ходить по глубокому снегу и по неровным льдинам.

Мотор вновь заревел, Вильери с Биаджи подняли Нобиле со снега, на котором он лежал, и передали шведам, которые уложили его на пол кабины. Титина позаботилась о себе сама; она прыгнула в "Фоккер", как будто всю жизнь только это и делала. Неблагодарной собачонке даже не пришло в голову проститься со мной, хотя последние две недели я прикармливал ее жареной медвежатиной. Не обратила она внимания и на звавшего ее Вильери, не пожелав показаться в дверях самолета. Она нашла себе теплое местечко в непромокаемом чехле от мотора, который лежал в одном из углов кабины, и спокойно ожидала старта. Ждать пришлось недолго. Нобиле в последний раз закричал: "До свидания!" - и летчик дал газ. Биаджи и Вильери ухватились за крылья, чтобы придержать самолет, мотор заревел еще громче, и "Фоккер" начал разбег по льдине. Он безупречно оторвался, прошел над торосом, ограничивающим льдину с южной стороны, сделал круг над лагерем и круто поднялся. Через несколько минут я мог только в бинокль различить на западе едва заметную точку, которая вскоре исчезла.

Вильери и Биаджи возвратились в палатку утомленные. Старший лейтенант Вильери, которого Нобиле назначил своим заместителем и начальником лагеря на то короткое время, пока все не будут сняты с льдины, заявил, что теперь необходимо немного отдохнуть и подкрепиться. К моей большой радости, он приказал открыть банку мясных консервов и добавить к этому несколько сухарей. Хотя полуночная закуска была разделена всего на три части (Трояни спал, а Чечони был так взволнован предстоящим вылетом, что ему кусок не шел в горло), каждому досталась небольшая порция. И все же она оказалась очень кстати. Закусив, стали совещаться о том, как перенести Чечони.

Санки исключались; хотя Чечони и старался исправить их как можно лучше, они были так непрочны, что под человеком, весящим сто килограммов, они развалились бы через несколько шагов. Нести Чечони на руках Вильери считал невозможным. Генерал вдвое легче, и все-таки они невероятно устали при переноске, так как дорога очень плохая. Правда, поможет Бегоунек, но и генерала помогал нести Лундборг, а на последнем отрезке пути еще и Шиберг.

- Положим "кавальеро" в спальный мешок Биаджи и потащим его по льду, а в трудных местах будем переносить, - предложил я.

- Это немыслимо! - произнес начальническим тоном Вильери. - Видно, что вы еще не побывали на посадочной льдине. Мешок изорвется в клочья, прежде чем мы пройдем четверть пути.

Оскорбленный резким замечанием, я пожал плечами и не стал участвовать в дальнейшей дискуссии. Она была очень оживленной и велась на итальянском языке. Чечони, выслушав несколько слов упрека, закончил ее тем, что решительно пополз на четвереньках по направлению к посадочной площадке. Он обладал невероятной силой, надежда же на спасение удвоила ее. У меня, смотревшего на него с восхищением, возникло опасение - сможет ли он выдержать такой трудный "поход". Но когда я увидел, что Чечони пытается перебраться через небольшой южный канал, ограничивающий "Медвежью льдину", то поспешил ему на помощь.

Проворный Биаджи был уже здесь с несколькими дощечками, из которых мы вдвоем соорудили небольшой мостик, после чего, приподняв Чечони, помогли ему преодолеть опасное место. Но это было только началом тяжелого пути, который к тому же значительно удлинялся многочисленными обходами. Льды поминутно меняли свое положение. На том месте, где еще полчаса назад Вильери и Биаджи прошли совершенно свободно, теперь зиял неожиданно открывшийся канал. Пришлось обходить. В двух местах не было и обходного пути; оставалось только одно - использовать для переправы небольшую льдину. Долго потом при воспоминании об этом неприятный холодок пробегал у меня по спине. Вильери перешел на другой берег канала первым и подтолкнул ледорубом льдину обратно к нам. Затем Биаджи перекрыл щель между льдиной и берегом канала несколькими дощечками; он привязал Чечони к себе веревкой, и тот и а животе переполз на льдину. Чечони продолжал лежать на льдине, пока ее не подтянули к противоположному берегу.

Теперь Вильери построил мостик на другой стороне, и Чечони, который лежал почти весь в воде, так как льдина под тяжестью его тела погрузилась в воду, выбрался наконец на другой берег. Помочь ему или просто перенести на руках было невозможно, так как льдина не могла выдержать трех человек.

Бравый "кавальеро", казалось, не чувствовал усталости. Его подкрепляла надежда на скорое спасение. Даже лежа животом на льдине, он шутил, что хорошо отдохнет. Там же, где дорога была лучше, он, волоча сломанную ногу, двигался на четвереньках так быстро, что мы едва поспевали за ним.

По прямой линии посадочная площадка была удалена от "Медвежьей льдины" не более чем на сто пятьдесят метров, но многочисленные обходы удлиняли дорогу настолько, что на переход требовалось почти полчаса. Прошел уже час после полуночи с 24 на 25 июня, когда выбившиеся из сил четыре человека добрались до цели.

Я попал сюда впервые и осматривался с изумлением. Мне казалось чудом, что среди нагромождения торосов и льдин, разделенных многочисленными трещинами, число которых при установившейся теплой погоде все время возрастало, оказалось такое большое и ровное ледяное поле. Возможно, что длина его и не достигала 325 метров, как считал Вильери, но, во всяком случае, приближалась к тремстам метрам. Льдину покрывал толстый ровный слой снега изумительной белизны, на котором отпечатались следы лыж самолета. Здесь же в снегу желтели две лунки, которые продышали тюлени, чтобы выбираться из воды наружу. Эти отверстия использовались тюленями в последний раз, по-видимому, давно, так как они были закрыты вновь образовавшимся льдом. По этим отверстиям можно было судить о толщине льда - не менее двух метров.

Со всех сторон посадочную площадку окружали торосы высотою в несколько метров, состоявшие из нагроможденных одна на другую льдин. С того места, на котором мы отдыхали, были видны лежащие на снегу красные парашюты, образовавшие букву "Т", нижний конец которой обозначал начало беговой дорожки. Льдина не везде была такой ровной, как казалось на первый взгляд; небольшие зеленые флажки обозначали препятствия, которые летчику следовало обходить.

Ночь была восхитительной - тихой и ясной. Солнце светило вовсю, и для ожидающих самолет время шло быстро. Итальянцы весело и с надеждой говорили о будущем. Биаджи шутил, что оставит военную службу и откроет небольшой ресторанчик, который назовет "Al urso bolito"42. Чечони заявил, что будет снова летать, как только у него заживет нога. Вильери, как казалось, был сыт по горло канцелярской службой в министерстве военно-морского флота и хотел перейти на какой-нибудь военный корабль.

- Теперь вас, конечно, назначат корвет-капитаном, - высказал свое предположение Биаджи.

Вильери выразил сомнение. Оставалось отслужить еще три года, прежде чем ему присвоят это звание. На внеочередное повышение он не рассчитывал и не ошибся, так как фашистская военная комиссия, которая впоследствии расследовала причины неудачи экспедиции Нобиле и катастрофы дирижабля, отнеслась к нему очень строго, как и ко всем участникам экспедиции, которые заступались за Нобиле.

Только я молчал и не принимал участия в разговоре. Не хотелось строить какие-либо планы на будущее. То мне казалось совершенно невероятным возвращение на родину после целого месяца страданий и опасностей, то наоборот, все представлялось несложным и вполне осуществимым. Две или три посадки "Фоккера" Лундборга спасут всех от гибели. Впрочем, я не особенно предавался мечтам, после которых было бы слишком горько возвращаться к действительности.

В ожидании прошел час, за ним другой. Солнце, которое в полночь стояло низко над горизонтом, вновь начало подниматься и греть сильнее. Темы для разговора у итальянцев были исчерпаны и они умолкли. Ожидание начало казаться слишком продолжительным, и Вильери принялся высчитывать, когда же может вернуться Лундборг. Самолет улетел за полчаса до полуночи с 23 на 24 июня и направился к Ostra gruppen43, как называли шведы свою базу в проливе Хинлопен. Если даже лететь обходным путем вдоль побережья, то и тогда не наберется 120 миль. "Фоккер" с тремя людьми на борту не может лететь с обычной скоростью, но все же свободно преодолеет это расстояние за час с четвертью, может быть и скорее, - если учитывать почти полное безветрие. Со времени его вылета отсюда прошло уже три с половиной часа. Если бы он после возвращения на базу сразу же, не теряя времени, полетел обратно, то давно был бы здесь.

Ожидающих начало охватывать беспокойство. Все молчали и напряженно прислушивались, не нарушит ли тишину гул мотора. Сигнальная дымовая шашка давно лежала на снегу в полной готовности. Но единственным звуком, который по временам раздавался в глубокой полярной тишине, был грохот какой-нибудь отдаленной пришедшей в движение льдины.

- Он уже не прилетит! - грустно произнес я, обращаясь к Вильери. - Вы увидите, что он не возвратится больше, удовлетворившись спасением генерала!

Но я тотчас устыдился своего несправедливого отношения к честному шведу.

- Вот он! - радостно воскликнул Чечони, уловив отдаленный шум мотора. Остальные замерли, прислушиваясь. Да, "кавальеро" не ошибся! Очень слабый звук, напоминающий тихое жужжание насекомых, непрерывно усиливался. Вильери поспешил зажечь дымовую шашку. Дул легкий западный ветер и отклонял столб дыма к востоку.

Сняв снеговые очки, я пытался смотреть незащищенными глазами, так как боль в глазах стала значительно слабее. Я увидел оба шведских самолета уже над льдиной. Самолет на лыжах круто снизился и стал садиться, уменьшив обороты мотора. Летчик не обратил внимания на направление ветра или же не сумел определить его по отклонению дыма. Ветер дул не навстречу, а вбок, но такой слабый, что не мог помешать посадке...

* * *

Возвратимся несколько назад. Когда "Фоккер" Лундборга благополучно поднялся в воздух, Нобиле пытался встать, чтобы в последний раз взглянуть на место, где провел месяц страданий и где его товарищи теперь с нетерпением ожидали своего спасения. Шиберг помог ему и указал на палатку. Она показалась Нобиле жалкой, грязной тряпкой, с трудом различимой на белом фоне. Только красные и зеленые сигнальные флаги на мачте выделялись более отчетливо на заснеженной поверхности.

Вскоре эта картина исчезла из поля зрения. Шиберг уступил свое сиденье Нобиле и стоял теперь позади него, показывая ему место к югу от острова Фойн, где за три дня до этого они увидели человеческие и медвежьи следы.

- Вчера, когда я летел с нашей западной базы к проливу Хинлопен, мне показалось, что видел сидящую фигуру, - сказал Лундборг, следивший за приборами. - Это было недалеко от мыса Северного. Вероятно, Мальмгрен, подумал я, но мне не пришло в голову, что, если бы это был человек, он, конечно, махал бы мне чем-нибудь. Я тотчас снизился, но фигура внезапно расплылась. Это был лишь обман зрения - игра света и тени!

- С подобной игрой света сталкиваешься здесь постоянно, - добавил Шиберг.

Нобиле стало холодно. Шиберг помог ему лечь на пол кабины и закатал его в чехол от мотора, с которого прогнал Титину. Недовольная этим собачка принялась искать другое убежище, и Нобиле взял ее к себе, чтобы она не запуталась в тросах рулей. Титина сначала вырывалась, но тепло от рук Нобиле примирило ее с тем, что ее потревожили, и она успокоилась. Но как только, менее чем через час после вылета, самолет начал снижаться для посадки, она вырвалась и была первой в самолете, кого приветствовали шведы на восточной базе, когда торопливо открыли дверцу "Фоккера".

Лундборг сел на берег, покрытый глубоким снегом. Торнберг ожидал его с двумя спутниками, которые подхватили Нобиле и отнесли его с полкилометра на чистую от снега площадку, в так называемый лагерь летчиков. Палаток там не было, и в плохую погоду летчики отсиживались на "Квесте", отдавшем якорь в полумиле от берега, в небольшой, хорошо защищенной бухте. Невдалеке стояли гидросамолеты "Ганза-Бранденбург" и трехмоторный "Упланд", прилетевшие с западной базы.

В лагере, прямо на голой земле, рядом с кучей плавника, заготовленного для костра, лежали непромокаемые одеяла, спальные мешки и прочие экспедиционные принадлежности.

Все вокруг казалось Нобиле сном: лагерь на побережье, высокие, стройные, тщательно выбритые и щеголевато одетые белокурые шведы, забота, с которой к нему относятся и от чего он уже давно отвык. Его осторожно уложили в спальный мешок, укутали шею шерстяным шарфом, сварили на примусе какао. Его засыпали вопросами на немецком и английском языках, предложили сигарету и стаканчик коньяка, бутылку которого откупорили по случаю удачи Лундборга.

Время шло. После короткого отдыха Лундборг подготовился к новому полету. Теперь на "Фоккере" он будет один, чтобы вывезти Чечони. Из предосторожности, желая как можно больше облегчить самолет, он снял с него все, кроме карабина с патронами и чехлов для мотора. Розенвард, который на другом самолете должен был сопровождать Лундборга, был тоже готов. Торнберг и товарищи пожелали им успеха, и вскоре оба самолета поднялись в воздух.

Был третий час. Полет к лагерю группы Нобиле прошел без приключений. Меньше чем через час после старта в проливе Хинлопен Лундборг увидел дымовой сигнал на посадочной льдине. Он поборол утомление, которое начало овладевать им, сделал круг над посадочной площадкой и начал быстро снижаться. Он не заметил, что коснулся лыжами снега только в середине посадочной дорожки, хотя это и не имело бы значения, если бы длина дорожки была более трехсот метров. Ста пятидесяти метров вполне достаточно для его самолета. Однако Лундборг упустил из виду, что самолет теперь легче, чем при предыдущей посадке. Скорость движения все еще была велика, когда торос, преграждавший посадочную площадку с северной стороны, вырос прямо перед Лундборгом в угрожающей близости. Пилот пытался свернуть влево, где было больше свободного места, но легкий биплан закачался с боку на бок, затем хвост поднялся, и самолет, скапотировав, упал на верхние несущие плоскости.