Наступила ночь на 29 мая. Вначале все было спокойно. Дул слабый ветер, от которого слегка покачивался шест палатки; по небу плыли такие легкие и прозрачные облака, что, казалось, сквозь них вот-вот проглянет солнце. Нобиле не спал. У него болели раны, и тяжелые, черные мысли не давали покоя. В душе он уже смирился с неудачей экспедиции, так трагически и неожиданно закончившейся почти у самой цели. Но ему мучительно было смотреть на окружающих его людей, доверившихся его руководству. Он делал вид, что верит в будущее, и постоянно говорил о возможности спасения, о том, что в конце концов удастся установить связь, на самом же деле давно перестал верить этому. Обладая живым воображением южанина, он представлял себе минуты, когда последний кусок пищи будет израсходован. Голод наступит в лагере. Один за другим начнут гибнуть молодые люди, которые сейчас так спокойно спят вокруг него. Кто из них будет первым? Или, может быть, судьба "смилостивится" над ними и в одну из ночей, когда все будут спать, под их палаткой расколется льдина, в которой уже кое-где появлялись широкие трещины: короткая борьба со смертью и... конец...
Ветер рассеял облака, и лучи солнца проникли в палатку. Нобиле некоторое время колебался, будить ли ему офицеров, но в конце концов все же решился. Кто знает, когда опять покажется солнце и можно будет вновь определиться. А ведь очень многое зависит от того, продлится ли их дрейф на юго-восток, будет ли льдина с палаткой плыть дальше в открытое море, где она постепенно растает и исчезнет вместе со всеми находящимися на ней. Мальмгрен, с которым он говорил об этом вечером, высказал вполне определенные и мрачные прогнозы.
Цаппи, разбуженный Чечони, который лежал рядом с ним и в страхе за жизнь не сомкнул глаз в течение большей части ночи, поднялся, растолкал Мариано, и оба они тихо, чтобы не разбудить остальных, вышли из палатки. Послышались их удаляющиеся шаги, но через минуту один из них возвратился. Нобиле был удивлен: не могли же они за такое короткое время провести наблюдение! Полог, закрывавший низкий вход в палатку, откинулся, и Цаппи просунул голову внутрь. Он казался взволнованным, его тихий голос звучал возбужденно.
- Медведь!
Шаги около палатки разбудили других. Первым вскочил Мальмгрен:
- Дайте мне пистолет, я застрелю медведя! Нобиле передал ему оружие. Мальмгрен тщательно зарядил его полной обоймой и осторожно выполз из палатки. Товарищей охватило волнение. Всем захотелось выйти наружу. Я в эту ночь спал очень крепко и проснулся только тогда, когда о меня споткнулся Вильери, который помогал другим вынести Нобиле.
- Urso! Urso! - Медведь! Медведь! - раздавалось вокруг. - Белый медведь!
Сон покинул меня, сразу вернулись бодрость и силы. Я помог Чечони выбраться из палатки и последним покинул ее. Увидел, что все вооружаются чем только можно. Оба топорика и охотничий нож были уже в руках у товарищей. Напрасно искал я что-либо похожее на оружие. Только долото из рабочей сумки Чечони лежало забытое на снегу. Но разве можно даже думать о том, чтобы бороться этим "оружием" с огромным и сильным хищником! Расположившись за палаткой, я смотрел в том направлении, куда были обращены все взоры.
Льдины, нагроможденные в 10 метрах от палатки, мешали видеть. Небо было синее, солнце светило ярко, и поверхность льда, покрытая снегом, ослепительно сверкала под его лучами. Морозный воздух был чист. Медведь, вероятно гонимый голодом, пришел с какого-нибудь большого острова, охотясь за тюленями. Не найдя их, он почуял лагерь и стал медленно и осторожно приближаться. По дороге медведь нашел в снегу странный красный предмет (это был огнетушитель), поиграл с ним, могучей лапой глубоко продавив толстый металл, потом отбросил его и двинулся к лагерю. Медведь шел против солнца, как раз к тому небольшому торосу, за которым на коленях стоял Мальмгрен с заряженным кольтом.
Впервые мне пришлось видеть белого медведя на свободе, без решеток, рвов и бетонных стенок зоологического парка. Однако я оставался совершенно спокоен; огромный зверь в своей грязновато-желтой шубе, с головой, все время покачивающейся из стороны в сторону, выглядел скорее смешным, чем грозным.
Мальмгрен поднял пистолет и начал опускать его, тщательно прицеливаясь. Медведь спокойно продолжал шагать; расстояние между ними быстро сокращалось. Оставалось не более шести метров, и я, охваченный волнением, хотел уже крикнуть Мальмгрену, чтобы он стрелял, но в этом мгновение раздались подряд два резких выстрела. Медведь злобно зарычал, необычайно быстро повернулся на месте и тяжело затрусил обратно, в ту сторону, откуда пришел. Мальмгрен перелез через льдину, за которой скрывался, и осторожно пошел следом за ним. Все, кто мог ходить, на почтительном расстоянии потянулись за Мальмгреном. Рослый швед исчез за высокой льдиной, за которой скрылся медведь, и сразу же послышались еще три выстрела. Вскоре Мальмгрен показался среди льдин. На его румяном лице сияла широкая улыбка.
- He is dead! - Убит! - крикнул Мальмгрен по-английски. Когда подошли товарищи и стали его поздравлять, он только скромно отмахнулся.
- Идите скорее снимайте шкуру, пока еще теплый, позже будет гораздо труднее! И осторожнее с печенью, она ядовита!
Титина вырвалась из рук Нобиле - он держал ее, чтобы она не лаяла и не испугала медведя, - и побежала впереди всех, вызывая зависть легкостью, с какой она неслась по предательским льдинам.
- У нее шансов на спасение больше, чем у всех нас, посмотрите, как она быстро бегает, - сказал мне Трояни.
Медведь упал приблизительно в пятидесяти метрах от лагеря на плоской, покрытой глубоким снегом льдине, значительно больших размеров, чем та, на которой стояла палатка. Высокие торосы, отвесно поднимающиеся по краям, как стеной, ограждали ее почти со всех сторон. К югу, приблизительно в двухстах метрах, чернела широкая полоса воды. Кто-то еще накануне обратил на нее внимание, но из лагеря ее было плохо видно. На мгновение забыв о медведе, я жадно смотрел на водяной канал шириной в тридцать - пятьдесят метров и длиной не менее трехсот метров. Если бы по радио можно было вызвать гидроплан, как легко было бы спастись!
Меня позвал Цаппи, который внимательно рассматривал убитого зверя. Медведь лежал на боку; на желтом брюхе, недалеко от сердца, краснело едва заметное пятнышко. Снег вокруг пропитался кровью. Титина лаяла как шальная, но все еще держалась на почтительном расстоянии, в то время как люди с трудом переворачивали медведя на спину. Это был довольно крупный экземпляр, длина от головы до задних лап составляла добрых два метра. Все радовались, видя столько мяса. Но как к нему побыстрее добраться?
К счастью, Цаппи, страстному охотнику, не раз приходилось свежевать добычу. Изогнутым карманным ножом, напоминающим старые чешские дорожные ножи, он разрезал шкуру от головы до задних ног. Трудная работа только начиналась.
Цаппи чрезвычайно ловко, короткими осторожными движениями подрезал шкуру медведя, которую Вильери, Трояни и я постепенно сдирали с подкожного слоя жира толщиной в несколько сантиметров. Работа продолжалась почти два часа, и наконец шкура лежала рядом с ее бывшим владельцем, а вскоре туша была выпотрошена. С сожалением смотрел я на большую красную чистую печень, от употребления которой предостерегал Мальмгрен24. Очень уж я любил печенку в любом виде! Утешился я только при виде больших кусков мяса, которые Цаппи отрезал охотничьим ножом. Сегодня, конечно, не будем экономить - в честь такого события. Пусть по крайней мере хоть раз все наедятся досыта! У медведя отрубили топором задние окорока, но оставили их на месте и с кусками мяса для обеда вернулись в лагерь.
Обед варил Мальмгрен с помощью Трояни, который раздобыл достаточно сухое дерево, хорошо горевшее в примитивном очаге. Мясо было несоленым, в нем много жил, которые жалко выбрасывать, оно не вылежалось и поэтому было довольно жестким, несмотря на то что перед варкой Трояни разрезал его на небольшие куски. Тем не менее все ели с большим аппетитом как мясо, так и суп, хотя он был с кровью и в нем плавали обгоревшие кусочки дерева. Каждый нетерпеливо ждал, когда к нему попадет примитивная "ложка", сделанная из стаканчика от термоса, чтобы выловить из нее руками свою порцию мяса и потом выпить бульон. Ложка прошла по кругу много раз, и даже Титине великодушно дали одну порцию, - хотя она и без того досыта наелась медвежьими внутренностями; печени она, ко всеобщему удивлению, не коснулась.
После обеда, когда все в первый раз за неделю почувствовали сытость, в палатке наступила полная удовлетворенность. Даже неутешительные результаты нового определения координат лагеря не могли испортить настроение, и Биаджи только добродушно обругал "скверный ветер", который вновь отнес льдину на одиннадцать миль к юго-востоку. Новые наблюдения, произведенные перед обедом при ясном небе, дали следующие координаты: 80°41' северной широты и 27°12' восточной долготы; лед безостановочно двигался. На горизонте больше не было видно суши, которую мы приняли за остров Карла XII, что, казалось, никого особенно не огорчило.
Однако исчезновение клочка твердой земли, к которой все так стремились, ускорило осуществление плана, разработанного тайно, без ведома остальных, двумя членами экспедиции.
Инициатива покинуть место, где потерпевших катастрофу рано или поздно ждет верная гибель, несомненно, принадлежала Цаппи. С самого начала пребывания на льдине он нервничал, постоянно раздражался и вздорил со всеми; его возбуждение еще более усилилось с той минуты, когда впервые был замечен остров на горизонте и когда изменения координат лагеря показали, что льдину все время относит на юго-восток - в открытое море. Мариано с беспокойством следил за душевным состоянием своего друга. Он во всем шел ему навстречу, забывая обязанности, которые взял на себя по отношению к коллективу, заняв место командира, неспособного двигаться, официальным заместителем которого Мариано был с самого начала экспедиции.
Понятие о воинской чести все же у обоих еще сохранилось, хотя и было чисто формальным. Им не хотелось самим докладывать о своем проекте командиру: если он не даст согласия на их уход, а они опасались этого, то им не оставалось бы ничего другого, как действовать на свой страх и риск. А это слишком походило на дезертирство, за которое военные суды обычно карают очень строго. Один шанс из ста был за то, что кто-нибудь из оставшихся на льдине - может быть, даже сам генерал, неспособный двигаться, - рано или поздно возвратится на большую землю и выступит их обвинителем. Кто знает, насколько это вероятно? Невероятные происшествия уже бывали. Случай с мятежниками на корабле "Боунти" - один из примеров этого! Ведь бунтовщикам с "Боунти" и в голову не могло прийти, что капитану Блаю и его товарищам по несчастью удастся достигнуть порта. Бунтовщики были безмерно поражены, когда увидели правительственный карательный корабль, отправленный за ними, и некоторые из них опомнились только несколько месяцев спустя, когда в сопровождении палача поднимались по вантам к рею, где их ждала петля.
Все это, вероятно, всплывало в памяти обоих офицеров, когда они обсуждали свой тайный план. Трудно сказать, кому из них пришла в голову мысль привлечь к делу Мальмгрена. Это была удачная идея; они знали, что опытному шведу генерал во многом поверит. Необходимо было только действовать осторожно и сделать предложение Мальмгрену в такой форме, которая была бы приемлема для этого благородного человека. К счастью для них, Мальмгрен с трудом понимал лишь несколько итальянских слов. Следовательно, им не грозила опасность, что он узнает от Биаджи, что и его они подговаривали к уходу из лагеря. Биаджи - очень выносливый и здоровый парень, и в таком неимоверно трудном походе он был бы полезен. То, что они заберут с собой единственного радиста, не тревожило их совесть; ведь приемник принимает сообщения, которые только зря волнуют людей. Без приемника оставшимся на льдине ничто не будет мешать в спокойных размышлениях перед смертью; передатчик здесь и вовсе ни к чему. Вильери тоже пойдет с ними; ему можно об этом сказать, он, конечно, не выдаст.
Итак, за дело! Мальмгрена убедили, что самое разумное - это отправить на сушу несколько наиболее выносливых людей, с тем чтобы они добрались до нее в кратчайший срок. Не более чем за три недели можно достичь мыса Северного. Там, конечно, уже чистое море и встретится судно какой-нибудь спасательной экспедиции, располагающей собачьими упряжками. Санную партию тотчас отправят по замерзшему морю к тому месту, где, вероятнее всего, будет к тому времени находиться льдина с потерпевшими катастрофу.
Мальмгрен выразил сомнение, удастся ли определить это место, хотя бы приблизительно, но Мариано рассеял сомнения, приведя соображения, относящиеся к специальности шведа. Как же! Ведь прекрасно оборудованный метеорологический институт в Тромсё будет располагать обстоятельной информацией о состоянии погоды за каждый день, о направлении и силе ветра. Морские течения и их скорость в районе Шпицбергена известны. Достаточно учесть влияние обоих этих факторов, и место лагеря будет определено с точностью до десяти километров. Наконец, для контроля послужат определения, производящиеся сейчас в лагере. По ним легко будет учесть воздействие ветра и морских течений.
Мальмгрену, метеорологу и океанографу, эта идея начала нравиться. Теоретически все это действительно осуществимо. В худшем случае помогут самолеты. Он не сомневался, что самолеты начнут искать потерпевших крушение раньше, чем собирающиеся в поход из лагеря дойдут до мыса Северного. Только самолеты ограничатся поисками в западном районе, если им никто не подскажет, что искать нужно значительно дальше на восток, во льдах Баренцева моря.
- А кто пойдет?
- Цаппи и я, иначе нельзя: мы друг к другу очень привыкли, - ответил Мариано. - Думаю, что самое лучшее, если и вы присоединитесь к нам в качестве руководителя. Вы единственный из нас, кому хорошо знакомы полярные условия, и у нас было бы больше надежды достигнуть цели и организовать помощь для всех.
Мальмгрен довольно долго размышлял. Рука у него болела уже меньше. Он даже на время снял повязку, поддерживающую руку, и от этого хуже себя не почувствовал. В лагерной же кухне его заменит любой.
- Хорошо, я пойду, но только в том случае, если генерал даст согласие, - сказал он.
Мариано решил использовать благоприятный случай и попросил Мальмгрена, чтобы он сам переговорил с генералом и объяснил ему все надлежащим образом. Его доводы, как опытного полярника, будут иметь большой вес. Прямодушный Мальмгрен согласился.
Вечером 29 мая после сытного обеда из медвежатины Мальмгрен изложил Нобиле весь план похода нескольких человек к суше. Как и предвидел Мариано и Цаппи, Нобиле сначала подверг этот план очень резкой критике.
- Как это себе Мальмгрен представляет? Разделить экспедицию на две части? До сих пор - и Мальмгрену это, несомненно, хорошо известно - такого рода действия в истории полярных экспедиций неизменно приводили к гибели по крайней мере одной из групп, а часто и обеих. Что об этом думают остальные?
Мариано и Цаппи заявили, что они присоединяются к предложению Мальмгрена. Чечони, испуганный тем, что все, кто может ходить, покинут на льдине его и другого калеку - Нобиле, заклинал не разваливать экспедицию. Завтра он сам, если ему кто-нибудь поможет, соорудит из обломков дирижабля двое саней. На одни положат его, на вторые генерала, и не спеша все двинутся к берегу. Времени и продовольствия у них достаточно.
Мальмгрен пожал плечами, офицеры с трудом скрыли усмешку, услышав это наивное предложение. Вильери незаметно покинул палатку; он хотел уклониться от ответа на прямой вопрос командира. Трояни заявил, что ему все равно, он будет действовать так, как прикажет генерал.
- А что скажет Бегоунек?
Из двух иностранцев я в отличие от Мальмгрена, нанятого за плату, был гостем экспедиции. У меня было время подготовить ответ, поэтому я говорил решительно, не задумываясь. Предложение Мальмгрена послать несколько наиболее выносливых людей на сушу - разумно. Но, для того чтобы оно было приемлемым для всех, в группу остающихся должен быть включен по крайней мере один офицер, который бы определял координаты лагеря, а также радист для приема и передачи информации, если удастся установить связь. Сам я готов остаться с обоими ранеными и не возражаю против разведывательного похода остальных.
Оба офицера хранили мертвое молчание, но Нобиле, пораженный моим выступлением, сделал последнюю попытку положить конец разногласиям в лагере. Он говорил с большим оживлением, частью по-итальянски, частью по-английски, чтобы все его понимали. Спешить незачем. Они обеспечены теперь продовольствием на много недель, поскольку Мальмгрену удалось убить медведя. А Биаджи как раз перед этой волнующей беседой принял сообщение Сан-Паоло, что в Норвегии спешно подготавливается моторная шхуна "Хобби", которая попытается проникнуть в район мыса Северного. На шхуне, конечно, будет радиостанция, и она сможет принять сигналы со льдины, поскольку расстояние значительно сократится. Завтра Чечони соорудит сани, попытаемся перенести палатку на четыреста-пятьсот метров ближе к берегу. Мариано и Мальмгрен постараются выбрать более надежную льдину, так как теперешняя, по мнению Мальмгрена, все равно непригодна для лагеря.
Чечони облегченно вздохнул и не пожалел слов для выражения надежды на успех дела. Офицеры молчали. Трояни и я соглашались с генералом. Биаджи все это время не было в палатке.
- Я поступлю так, как решит генерал, - заявил Мальмгрен.
На следующий день, 30 мая, Чечони вынесли из палатки, и он с большим воодушевлением принялся за работу. В его распоряжении была сумка с инструментами, которая выпала из одной из моторных гондол дирижабля; может быть, она принадлежала Помелле. Трояни и я повсюду разыскивали для Чечони подходящий материал. Чечони расположился на ящике с секстаном, а большой дорогой инклинатор использовал в качестве наковальни. На мои протесты он ответил непочтительным замечанием по адресу "взбалмошных ученых". Он вообще был недоволен своими помощниками, хотя те старательно разыскивали для него необходимые детали, и каждую минуту осыпал их бранью на своем тосканском наречии.
Удалось найти обломок дюралевого каркаса гондолы, который был словно создан для саней. Это были две трубки более метра длиной, прочно соединенные между собою перекладинами и на одном конце загнутые, как полозья. Я нашел большой жестяной сосуд, из которого можно было сделать настил для саней, и тут неожиданно обнаружил, что это большой термос с чаем, частично превратившимся в лед. Чай оказался очень приятным на вкус, и поминутно кто-нибудь приходил освежиться им.
Хотя Чечони располагал только самыми примитивными средствами, тем не менее работал удивительно ловко. С помощью молотка он выровнял три листа, которых хватило на настил саней, пробил по краям их дыры, через которые пропустил проволоку, и начал прикреплять листы к дюралевым трубкам. Я охотно и усердно, хотя и не очень умело, помогал ему, несмотря на то что Чечони все время бранился. Наконец-то делается что-то путное. Наконец-то предпринимается попытка, пусть даже сомнительная, двинуться всем с этого места!
Работа была нарушена небольшим досадным происшествием. Цаппи уже давно прогуливался вокруг и насмешливо поглядывал на дело рук Чечони. Неужели Чечони полагает, что на таком примитивном сооружении можно будет тащить за собой раненых? Чечони страшно возмутился. Он воткнул в снег инструмент, который держал в руке, и заявил, что не будет работать. Цаппи понял свою оплошность и, воздержавшись от дальнейших замечаний, благоразумно удалился. Биаджи, подошедший в этот момент с тяжелым мешком, наполненным патронами для ручных пулеметов, дал другое направление гневу Чечони. Как нелепо получилось, что у них остались патроны, а у тех, что улетели с остатками дирижабля, - пулеметы без патронов. Патроны из предосторожности, чтобы избежать возможного взрыва, перед отлетом положили в командирскую гондолу, тогда как пулеметы были в корпусе дирижабля, как и все остальные припасы экспедиции.
- Там вообще всякого добра куда больше, чем у нас, милый Чечони, - с философским видом заметил Трояни. - Например, трое прекрасных легких саней, весящих только по 20 килограммов и выдерживающих на грузку в 150 килограммов. - Чечони со вздохом приступил к дальнейшей работе. Биаджи еще некоторое время продолжал дискуссию с Трояни о том, не лучше ли идти к месту падения дирижабля, туда, где они видели дым в день катастрофы.
- Как далеко это может быть? - рассуждал он. - Каких-нибудь десять километров, а их можно пройти за один день.
- А может быть, потребуется больше времени, если окажется двадцать или тридцать километров? - посмеивался Трояни, всегда склонный к легкой иронии...
После нескольких часов работы санки были готовы. Чечони укладывал свои инструменты в сумку, когда раздался возглас Цаппи:
- La terra in vista! - Видна земля!
Все, кто мог, взобрались на самую высокую льдину и смотрели в том направлении, куда показывал Цаппи. Но, вероятно, только натренированный глаз моряка мог распознать на горизонте две легкие маленькие тени островов Брок и Фойн25; первый возвышался несколько более, чем второй. В бинокль их было видно очень хорошо, хотя они и были расположены в пятнадцати милях на юго-запад от лагеря.
По приказанию генерала Мариано зажег немного масла, налитого в жестянку, чтобы дымом привлечь внимание возможных обитателей острова. Правда, трудно было предполагать, что в это время там окажется какой-нибудь охотник на медведей или песцов, но разве можно было лишать себя этой надежды?! Я стоял рядом с Мариано, который со странным выражением пристально всматривался в острова.
- Было бы позором для нашей рации, если бы мы установили связь с людьми на суше этим допотопным способом, - сказал я Мариано, но тот молча продолжал смотреть в сторону островов. Однако не показалось никакого ответного дыма, не послышалось никакого ответного звука. Впрочем, расстояние слишком велико. Если бы даже на островах оказались люди (а в то время там никого не было), они все равно не могли бы заметить слабого сероватого столбика дыма от горящего масла, который к тому же своей окраской почти не отличался от цвета снега и льда.
Увиденная на горизонте земля сыграла свою роль: у всех она вызвала непреодолимое желание покинуть место, где до сих пор находился лагерь.
К загнутому передку саней была прикреплена веревка, и Мариано, Цаппи, Вильери, Трояни и я перебрались вместе с санями на льдину, где был убит медведь и которой уже было дано, название "Медвежьей льдины". На сани положили отрубленные медвежьи окорока, вес которых определили примерно в 70 - 80 килограммов, и с немалыми затруднениями возвратились обратно в лагерь. Цаппи остался на "Медвежьей льдине" и с часами в руках засекал время. Мариано и Вильери тянули сани за веревку, а я и Трояни подталкивали сзади, приподнимая их перед каждым застругом.
Препятствий встретилось немало, хотя весь путь со всеми обходами составлял немногим более 60 метров. Всюду был торосистый лед, местами приходилось проталкивать сани между двумя большими льдинами, в других местах - переправляться через рыхлый снег, под которым была вода. Иногда мы откалывали ледяные выступы или поднимали сани вместе с грузом... Даже там, где дорога была сравнительно гладкой, а снег достаточно плотным, сани скользили плохо, так как полозья были неровные и Чечони ничего не мог с этим поделать. Хотя Чечони, делая сани, изо всех сил затягивал проволоку, соединяющую листы настила с основанием саней, все же, даже на таком коротком пути, оторвался задний лист. Пока мы, совершенно измученные, добрались до лагеря, прошло тридцать минут. Цаппи оказался прав: сани, получившие значительные повреждения на протяжении шестидесяти метров пути, совершенно не годились для перевозки человека на большое расстояние.
