Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

Бегоунек Ф., "Трагедия в ледовитом океане"

Франтишек Бегоунек., "Трагедия в ледовитом океане"., Москва, Издательство иностранной литературы, 1962 г.

Книга чешского академика Франтишека Бегоунека, названная им "Трагедия в полярном море (Дирижабль на Северном полюсе)" - правдивый и глубоко волнующий рассказ непосредственного участника полярной экспедиции Нобиле.

Книга повествует о гибели дирижабля "Италия", о лишениях, перенесенных на льдине уцелевшими участниками полета, и, наконец, о их спасении.

Автор с большой симпатией пишет о спасательных экспедициях на ледоколах "Красин" и "Малыгин", о героической, самоотверженной борьбе с суровой стихией советских моряков, летчиков, полярников, пришедших на помощь потерпевшим катастрофу и явивших миру яркий пример подлинного советского гуманизма. Одновременно он критикует бездеятельность итальянского фашистского правительства, по существу обрекшего на гибель людей, оказавшихся на льдине.

Приводимый автором большой фактический материал позволяет оценить важное значение спасательной экспедиции 1928 г. на ледоколе "Красин" для дальнейшего изучения и освоения Арктики Советским Союзом, достигнувшим огромнейших успехов в этой области.

Это, бесспорно, лучшее из опубликованных произведений, посвященных событию, которое в свое время потрясло мир. Написанная простым и вместе с тем образным языком, книга дает живо почувствовать дыхание ледяной пустыни, вызывает презрение к малодушным и восхищение мужеством героев Арктики.

Земля на горизонте!

Шел третий день жизни на льдине. Потерпевшие катастрофу начали составлять список своих запасов. Как истинные полярные робинзоны, мы не забыли и о счете времени. Трояни прикрепил к шесту палатки вырванный из записной книжки листок с календарем 1928 года и торжественно обещал каждое утро зачеркивать истекший день. Он даже пытался шутить, а это с ним случалось редко.

- Может быть, нам и хватит этого календаря. На следующий год мы, вероятно, здесь не останемся, как вы думаете? - спросил он меня, восторженного почитателя робинзонад, с интересом следившего за тем, как зачеркиваются дни 25 и 26 мая. Я совершенно серьезно согласился с предположением Трояни. Только что Нобиле и я закончили подсчет продуктов и пришли к выводу, что о будущем пока беспокоиться нечего. Правда, у нас не было весов, но тем не менее подведенный итог - около 125 килограммов разных продуктов - был, по-видимому, близок к истине. Большая часть из этого количества, около 70 килограммов, приходилась на неаппетитный пеммикан, но в крайней беде человек перестает быть разборчивым. Некоторые из участников злополучной полярной экспедиции Грили20 ели под конец собственные кожаные пояса и уже почти умирали от голода, когда в последнюю минуту были спасены.

Кроме пеммикана, у нас было: 41 килограмм шоколада, 9 килограммов сухого молока, 3 килограмма масла и приблизительно столько же сахара; список продуктов заканчивался кругом сыра и банкой с мясным экстрактом Либиха.

- Надолго ли нам этого хватит, как вы полагаете? - спросил Нобиле у Мальмгрена.

- Если мы не будем слишком изнурять себя трудом, да этого мы и не сможем делать, так как ходить здесь некуда и делать в общем нечего, то для поддержания жизни достаточно пайка в 300 граммов на человека в день, - заявил швед без долгих размышлений.

К его словам отнеслись по-разному, хотя в дальнейшем в общем руководствовались этим указанием. Биаджи, которому Трояни перевел слова Мальмгрена, криво усмехнулся; он, очевидно, вспомнил армейских паек, который превышал названную Мальмгреном норму не менее чем в четыре раза. Я был доволен, быстро подсчитав в уме, сколько продовольствия израсходуют девять человек за день и надолго ли нам его хватит. Самое меньшее на шесть недель, а то и более! Если за это время не придет помощь, станем экономить и паек уменьшим. Так поступают все потерпевшие кораблекрушение. Я вспомнил, что произошло с кораблем "Боунти", экипаж которого взбунтовался и высадил капитана и еще девять человек в открытом океане в ветхую шлюпку. Бунтовщики были твердо уверены, что в ближайшие дни капитан и его спутники погибнут и не смогут обвинить взбунтовавшуюся команду в черном деле. Но случилось иначе. Капитан Блай благополучно привел шлюпку в порт через все опасности, каким они подвергались, и несмотря на то, что иногда единственной пищей десяти человек за сутки была жалкая рыбешка, пойманная на удочку:

- Вы обещали нам сегодня горячий обед, - напомнил я Мальмгрену.

- Вы его получите, только позаботьтесь о каком-нибудь топливе, - ответил Мальмгрен, - одной рукой тоже можно работать!

Он отказался от моей помощи, и я отправился за дровами. Недалеко от палатки лежал большой обломок гондолы. Это была тонкая фанера, которую не брал охотничий нож и даже топор. Ее можно было только ломать о колено, и выполняя эту работу, и, выполняя эту работу, я основательно ободрал себе замерзшие руки. Каково же было мое огорчение, когда Мальмгрен отверг это топливо: фанера настолько отсырела, что не загоралась.

Пока Мальмгрен откалывал от "водяной" льдины куски для супа из пеммикана, а Нобиле разбивал в палатке пеммикан на мелкие кусочки, чтобы он быстрее разогревался, Трояни ломал себе голову над тем, как устроить очаг. Экспедиция взяла с собой печи Нансена, устроенные очень остроумно: при расходе в 65 граммов бензина они нагревали 4,5 литра воды до кипения и при этом еще растапливали 2,5 килограммов льда. Но обе печи Нансена исчезли вместе с остатками дирижабля.

Трояни нашел очень простой выход. На снег он положил кусок жести и на него поставил другой кусок, согнутый в четырехугольную коробку. В одной стенке Чечони большими ножницами вырезал отверстие, чтобы подкладывать дрова. Внутрь был поставлен алюминиевый стаканчик от термоса, в который было налито немного бензина для растопки дров.

Очаг не имел плиты; ее заменяло дно жестяной банки, в которой варилась еда, или крышка от другой банки, где готовилось жаркое. Так как почти всегда дул ветер и пламя сильно колебалось, то Трояни защитил свое сооружение большим выгнутым куском жести, который ставился со стороны ветра. Но и это не помогало: в очаге было слишком много щелей, через которые проникал ветер. Поэтому варка пищи всегда продолжалась долго, и топливо расходовалось неэкономно. Первый горячий обед приготовить на сырых дровах не удалось, и Нобиле скрепя сердце разрешил взять бензин. У нас было 40 литров бензина, в конце концов ни на что другое не нужного, но Нобиле с самого начала ревностно берег бензин: его преследовала неотвязная мысль, что среди вещей, которые упали с "Италии", может быть, удастся найти моторчик для приведение в действие динамомашины бортовой рации, которую Биаджи обнаружил нисколько не поврежденной среди обломков радиорубки. Для нее требовался более мощный источник электрической энергии, чем две шестивольтовых аккумуляторных батареи21.

Жестяную банку от бензина, в которой варился суп из пеммикана, Мальмгрен торжественно вдвинул в палатку, и, хотя она была вся закопчена, это никого не огорчило.

Девять человек, собравшихся вокруг, устремили взор на теплый пар, поднимавшийся над супом, и жадно вдыхали его запах, напоминавший запах подгоревшего гороха. Итак, еда была готова, но как приступить к ней? Нельзя же было есть суп прямо из большой посудины! Мальмгрен сразу нашел выход: он привязал к палке стаканчик от термоса. Получилась примитивная разливательная ложка, которая оказалась очень удобной. Все черпали ею суп поочередно, и она переходила из рук в руки. Каждый получал совершенно одинаковую порцию. Тяжелые жирные капли стекали с ложки и пачкали куртки. Разогретый пеммикан лишь немного лучше на вкус, но этого никто не замечал. Все с наслаждением глотали свои порции: ведь это была первая горячая пища за последние пять дней! Прошло немного времени, и большая банка опустела, хотя никто еще не утратил аппетита.

После обеда Мальмгрен с помощью Вильери вычистил и смазал кольт. Вильери спрятал патроны в кожаный футляр от небольшого фотоаппарата и повесил вместе с пистолетом на шест палатки, под календарем. Биаджи, сидевший в наушниках у приемника, предостерегающе поднял палец, прервав тихий разговор Мариано с Цаппи. Все смолкли.

- Мне кажется, что "Читта-ди-Милано" нам отвечает, - прошептал Биаджи - я слышал "Attenzione!" - "Внимание!"

Зажглась искра надежды, и даже на лице Мальмгрена появилась улыбка - впервые после катастрофы. Но радость оказалась мимолетной. Напрасно Биаджи в гробовой тишине ловил сигналы. Радио молчало, и даже это единственное услышанное слово, видимо, не предназначалось для обитателей льдины!

Обманутые в своих ожиданиях люди продолжали прерванные разговоры. Цаппи молчал и минутой позже выполз из палатки. Вскоре он позвал Мариано. Любопытный Вильери вылез вслед за Мариано, а я с Мальмгреном последовал за ним. Мы увидели, что Мариано внимательно смотрит в большой полевой бинокль в одну точку горизонта. Взволнованный Цаппи молча стоял около него.

- Земля на горизонте, - спокойно сказал Мариано, но сразу поправился: - Большой земли здесь быть не может, это какой-нибудь остров. Сходите за картой, Вильери.

Небо было затянуто седой пеленой облаков, но воздух был чист и видимость значительно лучше, чем вчера. Когда Вильери вернулся с картой, офицеры обсуждали с Мальмгреном вопрос: что это может быть за остров? Наконец решили, что это, вероятно, остров Карла XII, расположенный севернее Северо-Восточной Земли Шпицбергена.

Вооружившись освободившимся биноклем, я старался разглядеть остров, но до него было так далеко, что, несмотря на сильное увеличение, я видел на горизонте только маленькое серое пятно с неясными границами. Остров, даже самый пустынный и скалистый, был бы замечательным убежищем по сравнению с непрочной льдиной, которая каждую минуту может расколоться у нас под ногами, подумал я. Но как могло случиться, что сегодня разглядели остров, которого вчера не заметили, хотя столько раз всматривались в горизонт? Сегодня видимость лучше! Но Мальмгрен не согласен с этим мнением.

- Лед вместе с нами движется, его гонит ветер, а может быть, и морское течение.

На первый взгляд это показалось невероятным, так как общий вид вокруг лагеря, если не учитывать только что закрывшегося небольшого канала, совершенно не изменился. Лишь новое определение координат могло показать, прав ли Мальмгрен, но это было пока невозможно, так как солнце упорно пряталось в тучах.

- Но лед окружает нас со всех сторон, - замечаю я. - Всюду у горизонта видны белые облака - отражение света от снега.

Мальмгрен пожимает плечами.

- Это ничего не значит, - говорит он, - каким бы большим по площади, плотным и сплошным ни было ледяное поле, оно все время движется.

Мы говорим по-немецки, а Мариано, который не знает этого языка, спрашивает, что мы обсуждаем. Мальмгрен коротко переводит ему весь разговор на английский, и Мариано соглашается с его мнением. Я стремился взглянуть на новое положение оптимистически и вспомнил роман Жюль Верна, который когда-то читал. Роман назывался "Цезарь Каскабел, или через океан на льдине". Один небогатый путешественник не имел денег, чтобы заплатить за проезд с северо-восточного побережья Азии в Америку. И вот льдина, на которую он въехал на повозке, доставила его бесплатно к берегам Аляски.

Почему бы этому маленькому чуду не повториться? Почему бы льдинам не доставить нас к берегам Северо-Восточной Земли? Конечно, случай, описанный Жюль Верном, выдуман, но подобные вещи в арктических водах уже происходили. Обломки "Жаннетты", корабля злополучной экспедиции Де-Лонга, раздавленного льдами в районе Новосибирских островов, были вынесены к южной оконечности Гренландии. Они проделали со льдами огромный путь от азиатских берегов через Северный полюс в Гренландское море. Нансен, знаменитый норвежский исследователь Арктики, решил использовать это движение льда для дрейфа к Северному полюсу. С этой целью он вморозил свой "Фрам" в лед у берегов Сибири и действительно был захвачен полярным северо-западным течением, но продрейфовал в трехстах милях от полюса и освободился из льдов только у северо-западных берегов Шпицбергена.

Звяканье ошейника Титины отвлекло меня от размышлений. Собака бродила вокруг лагеря, отыскивая в снегу незамеченные кусочки шоколада или сахара; она только что прибежала откуда-то и нерешительно остановилась у входа в палатку. Нобиле позвал ее, но Титина повернулась и убежала прочь. Мариано внимательно следил за ней.

- Хотел бы я знать, почему она не хочет идти, когда ее зовет генерал? - тихо произнес моряк. Он говорил по-французски с явным умыслом, чтобы я его понял.

- А что ей делать в палатке? - удивленно возразил я. - Еды она там не получит, а снаружи - может найти.

- Нет, нет, это не то, - покачал головой Мариано, - до сих пор она всегда слушалась генерала...

Он нагнулся и влез в палатку, чтобы сообщить Нобиле об увиденном острове. Я с изумлением смотрел ему вслед и наконец-то понял, что Мариано имел в виду. Суеверный итальянец думал, что Титина предчувствует трагическую гибель своего хозяина; и эта мысль оказала большое влияние на возникшее позднее у капитана пагубное намерение, но в ту минуту никто еще ничего не подозревал.

Если земля на горизонте вселяла некоторую надежду и улучшила настроение, то радиоинформация, которую вечером поймал Биаджи, вновь повергла всех в уныние.

Радио Сан-Паоло сообщало, что "Читта-ди-Милано" попытается пробиться в бухту Моссел, так как дирижабль по всем признакам потерпел катастрофу где-то на западном берегу Новой Фрисландии.

- Эти олухи будут искать нас на суше, им и в голову не придет, что мы потерпели катастрофу в ста милях от нее, на ледяном поле! - огорченно сказал Трояни.

Чечони вздохнул и начал свои обычные жалобы. Остальные молчали. В палатке воцарилось гнетущее настроение, и все легли спать с безотрадными мыслями.

Очнулся я после короткого, беспокойного сна. Все еще спали, только Мариано и Цаппи сидели у шеста, поддерживающего палатку, и тихо разговаривали. Услышать из их разговора удалось только два слова, но они привлекли мое внимание.

- Feciamo secreto! - Сделаем это тайно!

Я пошевелился, и офицеры умолкли. Что они хотят скрыть? Задать им прямой вопрос было неудобно. Впрочем, оба сразу улеглись и заснули или сделали вид, что спят. Мне было уже не до сна; я мучительно ломал голову над тем, что могли означать услышанные слова. С обоими офицерами мне довелось познакомиться только во время экспедиции, но я успел составить о них положительное мнение. Цаппи был, правда, неразговорчив и всегда замкнут, но в общем вел себя хорошо. Мариано же все любили. Он был прекрасно воспитан и всегда вежлив со всеми. Несколько лет он состоял в адъютантах герцога Сполетского, принца итальянского королевского дома. После катастрофы Мариано вызвал даже общее восхищение своей неутомимой энергией и рассудительностью, с какой он руководил всеми работами вместо раненого командира.

По отношению к обоим офицерам у меня не возникло и тени подозрения. Об их близкой дружбе знали все в экспедиции. После долгих размышлений я пришел к заключению, что они, как отличные командиры, хотят скрыть что-то неприятное, что могло удручающе повлиять на моральное состояние остальных. А это прежде всего могло быть истинное местонахождение лагеря. Вильери, вероятно, обо всем осведомлен. Поэтому он так долго вычислял координаты лагеря, когда вчера во второй раз была измерена высота Солнца. Дирижабль, видимо, потерпел катастрофу значительно дальше от Шпицбергена, может быть, где-то у Земли Франца-Иосифа; тогда суша, которую мы видели на горизонте в юго-западном направлении, была не островом Карла XII, а каким-то из многочисленных островов архипелага, называемого Землей Франца-Иосифа. Тогда, конечно, конец! Если даже удастся подстрелить какого-нибудь зверя, когда кончатся продукты, суровая полярная зима все равно погубит всех. Ведь никому не придет в голову искать нас так далеко от намеченного направления полета. Тогда нам суждено исчезнуть бесследно, как исчезла когда-то злополучная экспедиция на воздушном шаре шведа Андре22.

Это были гнетущие мысли, я почувствовал некоторое облегчение только тогда, когда товарищи начали просыпаться. Я ничего не сказал даже Мальмгрену, с которым подружился еще два года тому назад, во время экспедиции Амундсена; но как только представился случай, обратился к Мариано и очень удивил его вопросом: было ли правильным определение координат лагеря, сделанное позавчера? Я внимательно следил за его лицом, почерневшим от копоти и обросшим светлой бородой. Однако глаза Мариано, покрасневшие от недосыпания, выражали только удивление, но не смущение.

- Разумеется, оно было правильным, милый Бегоунек, мы повторили наблюдение несколько раз. Впрочем, сегодня мы, вероятно, сможем вновь определить наше место: погода улучшается. Возможно, что координаты окажутся не такими, как два дня назад; Мальмгрен прав, утверждая, что нас гонит ветер и течение, но большой разницы, полагаю, не будет.

Он говорил так убежденно, что у меня словно гора свалилась с плеч. Но что же в таком случае означали те два слова, которые я услышал ночью? И я совсем было уже открыл рот, чтобы спросить, но в последний момент раздумал. Мариано мог бы заподозрить меня в том, что я притворялся спящим и умышленно подслушал их разговор.

С облегченным сердцем я сел рядом с Мариано на низкую льдину. Тот поднял со снега английское руководство "The Arctic Pilot" ("Лоция Арктики") и бегло просмотрел его. Книжка эта, очень небольшая по размерам, содержала все данные, необходимые для плавания у Гренландии и Шпицбергена.

- Ага, здесь есть для нас кое-что обнадеживающее, - произнес после непродолжительного молчания Мариано. - Норденшельд23 утверждает, что в тех местах, где мы находимся, граница паковых льдов, как правило, спускается далеко к югу и достигает берегов Шпицбергена. Следовательно, до этих берегов можно добраться по льду. Его голос звучал так естественно, что у меня создалось впечатление, что Мариано впервые узнал о такой возможности. Поход на сушу! Он бы, конечно, вывел нас из безнадежного положения, но что делать с двумя товарищами, которые не могут встать на ноги?

- Вы не верите, что удастся установить связь с судном? - спросил я.

Мариано пожал плечами.

- Попробуем еще раз, - ответил он.

Новая попытка была предпринята после обеда и очень удивила меня, так как, по моему мнению, она не позволяла сделать какое-либо заключение. Приемная станция была отнесена на 200 метров от передатчика, и пока Цаппи по указанию Биаджи работал ключом, Биаджи слушал у приемника его сигналы. Конечно, он прекрасно принимал их. Цаппи и Мариано сделали вывод, что хотя передатчик и исправен, его мощность слишком мала для расстояния, на котором мы находимся от "Читта-ди-Милано".

После этого заявления между Нобиле и Цаппи произошел бурный обмен мнениями.

- Все те эксперты, которые испытывали станцию и утверждали, что она имеет радиус действия в 700 километров, были, по-вашему, глупцы? - раздраженно обрушился Нобиле на Цаппи.

- Нет, генерал, - учтиво отвечал Мариано вместо своего приятеля. - Им действительно удалось с помощью этой рации установить связь между Римом и островом Родос, расстояние между которыми приблизительно 400 миль. Только это было ночью, когда слышимость на коротких и средних волнах значительно лучше, а здесь у нас, к сожалению, непрерывный полярный день.

Чечони, стараясь утешить себя и остальных, совершенно справедливо возразил Мариано, что, согласно вчерашнему сообщению, "Читта-ди-Милано" перейдет в бухту Моссел и расстояние сократится по крайней мере наполовину.

- И тогда нас, конечно, услышат, - добавил он с уверенностью.

Мариано не произнес ни слова, но казалось, что Чечони его не убедил. Вильери, который был снаружи, позвал Мариано и избавил от неприятного положения, в котором тот оказался.

Засияло солнце, и это необходимо было использовать. Мариано схватил секстан, а Вильери расположился у хронометра. Определение широты принесло приятный сюрприз: 80°49', то есть за два дня льдина переместилась почти на полградуса к югу - ближе к берегам Шпицбергена. Но надо было еще подождать, чтобы определить и долготу места. Определения были проведены через два часа и дали неутешительные результаты. Географическая долгота оказалась равной 26° 20' - почти на целый градус больше, чем два дня назад! Льдина вместе со всей массой окружающего ее льда, простирающегося до горизонта, двигалась на юго-восток и за два дня прошла немалый путь в 29 морских миль. Действовал тут главным образом почти постоянный северо-западный ветер, но и морские течения, видимо, способствовали этому движению. В лоции отмечалось, что морской лед севернее Шпицбергена обычно дрейфует на юго-восток.

Пока Биаджи ругал ветер разными нелестными словами, из которых наиболее деликатными были "невежда" и "невежа", я рассматривал подробную английскую карту северо-восточной части Шпицбергена и омывающих вод: может быть, на пути встретится что-нибудь, что могло бы задержать льдину, если она будет и дальше дрейфовать на юго-восток. Карта не очень обнадеживала, она была недостаточно точной. Восточный выступ Северо-Восточной Земли был обозначен пунктирной линией там, где он переходил в мыс Ли-Смита, это значило, что берега здесь нанесены приблизительно. Так же обстояло дело и с двумя наиболее значительными островами, расположенными к востоку от мыса, - Большим и Белым (последний был обозначен на карте под норвежским названием "Витё"). Берега острова тоже были нанесены пунктиром. Еще два пятнышка суши были отмечены на карте в районе дрейфа нашей льдины. Они лежали на восток-северо-восток от лагеря, но их существование было весьма сомнительным, о чем свидетельствовал вопросительный знак, стоявший за их названиями. Один из них, ближайший к лагерю, был назван именем англичанина Уорсли, который утверждал, что видел его с палубы своей яхты, когда проплывал в этих местах в 1925 году. Вторая "Земля" была "открыта" раньше. Мореплаватель Джиллес нанес ее на свою карту еще в 1707 году, но с тех пор ее никто не видел.

Разочарованный, я отложил карту. Слишком мало надежды на то, что льдина доставит нас к суше. А если бы даже это и случилось, кто будет искать нас так далеко? Только летчики могли бы добиться здесь успеха. Все было бы совершенно иначе, если бы удалось установить связь с "Читта-ди-Милано", но наши скорбные призывы продолжали оставаться без ответа...

Пред.След.