Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

Бегоунек Ф., "Трагедия в ледовитом океане"

Франтишек Бегоунек., "Трагедия в ледовитом океане"., Москва, Издательство иностранной литературы, 1962 г.

Книга чешского академика Франтишека Бегоунека, названная им "Трагедия в полярном море (Дирижабль на Северном полюсе)" - правдивый и глубоко волнующий рассказ непосредственного участника полярной экспедиции Нобиле.

Книга повествует о гибели дирижабля "Италия", о лишениях, перенесенных на льдине уцелевшими участниками полета, и, наконец, о их спасении.

Автор с большой симпатией пишет о спасательных экспедициях на ледоколах "Красин" и "Малыгин", о героической, самоотверженной борьбе с суровой стихией советских моряков, летчиков, полярников, пришедших на помощь потерпевшим катастрофу и явивших миру яркий пример подлинного советского гуманизма. Одновременно он критикует бездеятельность итальянского фашистского правительства, по существу обрекшего на гибель людей, оказавшихся на льдине.

Приводимый автором большой фактический материал позволяет оценить важное значение спасательной экспедиции 1928 г. на ледоколе "Красин" для дальнейшего изучения и освоения Арктики Советским Союзом, достигнувшим огромнейших успехов в этой области.

Это, бесспорно, лучшее из опубликованных произведений, посвященных событию, которое в свое время потрясло мир. Написанная простым и вместе с тем образным языком, книга дает живо почувствовать дыхание ледяной пустыни, вызывает презрение к малодушным и восхищение мужеством героев Арктики.

Корабль, сокрушающий льды

Когда самолет Торнберга с Нобиле на борту сел в бухте Панни и моторная лодка доставила раненого и изнуренного генерала на "Читта-ди-Милано", матросы и младшие офицеры приняли его восторженно. Они отнеслись к его возвращению без задних мыслей: перед ними был несчастный, больной человек, сломленный судьбой. Казалось, что Нобиле за пять недель постарел на двадцать лет. Это уже не был блестящий генерал, покинувший не так давно Конгс-фьорд при восторженных возгласах итальянских моряков и норвежских рабочих. Поэтому Нобиле, подавленный физическими и душевными страданиями, вызывал только сочувствие.

Совершенно иначе встретил Нобиле капитан Романья, командир "Читта-ди-Милано", назначенный начальником итальянских спасательных экспедиций. Едва Нобиле был перенесен в каюту, как появился Романья и обратился к нему со словами:

- Господин генерал, вас могут осудить, что вы вернулись первым. Было бы уместно объяснить это!

Нобиле, который писал в это время первую телеграмму своим товарищам по льдине, посмотрел на него с изумлением и горечью. Возможно ли, что кто-нибудь так отнесется к тому, что Лундборг спас его первым? Сочтут трусом? Разве забыты все доказательства мужества, которые проявлены им и его спутниками во время этой и предшествующих экспедиций? Неужели к нему отнесутся, как к капитану тонущего корабля, который обязан последним покинуть палубу? Ведь в данном случае совершенно иное положение! Капитан должен позаботиться о спасении пассажиров и экипажа. Для этого на корабле имеются необходимые средства. Но что он мог сделать на льдине для своих товарищей, когда лежал в палатке раненый, сам нуждаясь в помощи? Там в его распоряжении была лишь ненадежная рация, сигналы которой капитан Романья, человек, сейчас упрекающий его, слушал, когда заблагорассудится, и сообщениями которой почти всегда пренебрегал.

Нет, место Нобиле было только там, где сосредоточено руководство всеми спасательными операциями. Здесь он мог принять наиболее решительные меры для спасения товарищей. Если была возможность сократить страдания оставшихся на льдине, то только исправив ошибки, допущенные за это время его соотечественниками, и обеспечив энергичное руководство. Кто мог это сделать после того, как Амундсена не стало? Только не капитан Романья, человек, не имеющий никакого полярного опыта, обеспокоенный лишь тем, что скажет мир, когда узнает, что Нобиле спасен первым!

Совесть Нобиле чиста, и товарищи не сомневаются в нем. Клеветникам же он легко докажет, что по-прежнему не страшится опасностей. Самолет Сарко свободно поднимет пять человек. Финны уже поставили "Турку" на лыжи. Как только погода улучшится, самолет полетит на льдину, и он, Нобиле, будет на нем. Он останется там, в палатке. Сарко возьмет трех его товарищей, а за остальными двумя и за ним прилетит еще раз. Двух полетов будет достаточно, чтобы спасти всех.

Сарко и Лир сделали несколько пробных полетов над островом Датским, причем после каждого полета безупречно приземлялись. Самолет садился на дорожку длиною немногим более ста метров. У Нобиле держалась высокая температура, но он с нетерпением следил за ходом подготовки. Все было в порядке, оставалось только выждать летной погоды. Пройдет двадцать четыре часа после первого вылета, и они будут все вместе на шведской вспомогательной базе. А перевезти их всех из пролива Хинлопен в Конгс-фьорд будет нетрудно.

Капитан Романья относился к Нобиле с нескрываемой неприязнью и не стеснялся проявлять свое недовольство даже перед иностранцами, например в присутствии капитана Торнберга, начальника шведской спасательной экспедиции. Торнбергу уже довелось познакомиться с враждебностью к Нобиле фашистских старших офицеров, и все-таки швед был поражен, когда после посещения им больного Нобиле Романья остановил летчика, сказав с досадой:

- Зачем вы его сюда привезли? Он нам здесь только мешает!

Секретные приказы, которые Романья получил из Рима, очень обрадовали капитана. Итальянское правительство предписывало воспрепятствовать во что бы то ни стало намерению Нобиле возвратиться в "красную палатку". Романья поспешил поставить Нобиле в известность об этих распоряжениях.

- Я узнал, господин генерал, что вы хотите лететь с финнами, - начал он, как только вошел в каюту Нобиле. Генерал взглянул на него удивленно. Откуда тот мог узнать об этом? Но в конце концов это не имело большого значения. Романья торопливо продолжал: - Должен предупредить вас, что только что получены приказы из Рима. Мне предписано всеми средствами воспрепятствовать вашему личному участию в какой-либо спасательной экспедиции. Если вы будете уклоняться от выполнения этого приказа, я поставлю часового к дверям каюты!

По отношению к русским Романья не решался держать себя так бесцеремонно и предпочел тактику проволочек, добиваясь этим своей цели с не меньшим успехом. Спасательная экспедиция на ледоколе "Красин" получила приказ от своего Комитета взять Нобиле на борт, если генерал этого пожелает. В воскресенье 1 июля "Красин" находился на той же широте, что и "Читта-ди-Милано". Ледокол шел полным ходом на север, но был готов остановиться и подождать Нобиле. В 10 часов 12 минут на ледоколе была принята радиограмма:

"Генерал Нобиле хотел бы перейти на ваш корабль, чтобы дать указания. "Читта-ди-Милано".

Руководство экспедиции немедленно ответило:

"Приветствуем намерение Нобиле. "Красину" трудно зайти в залив Панни из-за большой осадки ледокола и непрерывного тумана; неизбежна большая потеря времени. Не может ли "Читта-ди-Милано" подойти к нам?"

Только через два часа пришел краткий ответ:

"Подойти к вам невозможно. "Читта-ди-Милано".

Все было ясно...

"Красин", который почти не продвигался вперед в ожидании ответа, дал полный ход всеми тремя машинами. Вскоре ледокол достиг северного побережья Шпицбергена, вдоль которого пошел прямо на восток, намереваясь пробиться к лагерю Вильери кратчайшим путем, который проходил между мысом Северным и Семью островами. Ларсен, самолет которого стоял вместе с "Браганцей" у мыса Северного, сообщил по радио, что между этим мысом и мысом Платен лед незначительной толщины и "Красин" легко его преодолеет.

Сначала это действительно было так. Но вскоре наступило разочарование В двух милях восточнее двадцать первого меридиана "Красин" встретил тяжелые многолетние льды и за целый час пробился вперед только на два корпуса! Приходилось отвоевывать буквально каждый сантиметр. По двадцать раз подряд он давал задний ход, отступал и с новыми силами обрушивался всей своей мощью на одно и то же место. Но лед был прочен как сталь. Наконец ледокол остановился. Было признано, что нет смысла растрачивать силы в напрасной борьбе, что Семь островов можно обойти и с севера.

К счастью, еще сохранился канал во льду, который ледокол пробил вчера с таким трудом, иначе для "Красина" был бы затруднен и обратный путь. К западу от Семи островов восточный ветер сильно расширил майну За пять часов ледокол дошел до самого северного из Семи островов, маленького скалистого островка Росса. Там пришлось остановиться для небольшого ремонта правой машины.

В это время больной, прикованный к постели Нобиле беседовал в своей каюте на "Читта-ди-Милано" с молодым итальянским летчиком Пенцо. Он всеми силами старался ускорить спасение потерпевших катастрофу, хотя приказы из Рима не позволяли ему принять личное участие в спасательных операциях.

- Итак, - сказал Нобиле, - итальянские летчики получили приказ не подвергать себя опасности, но это не должно повести к тому, что иностранные летчики также утратят свое воодушевление и мужество.

Поводом для этого упрека явился разговор, состоявшийся перед этим между Нобиле и Сарко. Финский летчик, еще так недавно энергично готовившийся вылететь на помощь группе Вильери, на вопрос Нобиле, полетит ли он теперь, когда погода начала улучшаться, ответил уклончиво, а когда Нобиле стал настаивать на определенном ответе, Сарко ответил, что, по словам итальянских летчиков, льдина непригодна для посадки.

- Это не я отговаривал Сарко от полета! - обиженно ответил Пенцо на упрек Нобиле.

- Я знаю и не обвиняю ни вас, ни экипаж вашего самолета. Я помню, как вы низко летали над нашей палаткой и искали место для посадки. Я знаю, что это Маддалена повлиял на финнов. Когда я убеждал Сарко вылететь хотя бы на поиски обломков "Италии", он уклонился, оправдываясь тем, что ему необходимо сменить мотор. Я сам летчик и хорошо знаю, что за восемьдесят часов, которые налетал самолет, износ мотора не может быть настолько велик, чтобы его нужно было менять.

Пенцо не хотел обвинять товарища. Он перевел разговор на другое:

- У них "Турку" на поплавках, а моя летающая лодка так тяжела, что ей нужен большой разбег на льду. Но я клянусь вам, генерал, что полечу сразу же, как только близ лагеря Вильери откроется канал достаточной длины. Ширина для меня не имеет значения: я сяду даже при ширине канала только в десять метров!

Это обещание давало какую-то надежду на спасение группы Вильери, но надежду весьма неопределенную, так как за долгие недели жившие на льдине только один раз видели возле лагеря канал достаточной длины для посадки летающей лодки. Нобиле не ослаблял своих усилий. От русских пришли плохие новости: сообщалось, что Бабушкин пропал без вести, и вскоре после этого "Красин" застрял у Семи островов. Надежда на быстрое продвижение ледокола рухнула. Благополучная посадка Шиберга у палатки и спасение Лундборга вновь ободрили летчиков.

Нобиле решился на последний шаг - он попросил Торнберга навестить его. Начальник шведской экспедиции любезно согласился и пришел вместе с Лундборгом. Нобиле выслушал сообщение Лундборга о состоянии здоровья оставшихся на льдине, об их чаяниях и тотчас после этого обратился со своей просьбой. Он понимал, что унижает себя и своих соотечественников, но иного выхода у него не было. Что из того, что надменная фашистская Италия его устами просит помощи у представителя небольшого северного народа? Вся мощная авиация Муссолини оказалась бессильной, и ее летчики не в состоянии спасти от гибели своих соотечественников, в то время как эти скромные иностранцы уже три раза садились около лагеря.

Шведы молча выслушали его просьбу о новом полете к "красной палатке". На их лицах отражалось сочувствие несчастью Нобиле и его товарищей. Торнберг долго молчал, и Нобиле с тревогой ожидал, что он скажет. Откажет ли, выскажет ли справедливый упрек по адресу итальянцев, которые сами ничего не предпринимают, не задаст ли прямой вопрос о том, почему требуют от них, иностранцев, рисковать своей жизнью? Наконец Торнберг заговорил, и лицо Нобиле просияло.

- Хорошо, мы попытаемся вновь совершить посадку, - спокойно сказал швед. - Сегодня ночью мы подготовимся к полету. Сообщите по радио в Хинлопен все необходимые сведения: состояние посадочной льдины, видимость и т. д.

Обрадованный Нобиле потребовал от Романьи, чтобы тот приказал телеграфировать в лагерь Вильери о предстоящем полете шведов на льдину. Романья немедленно выполнил его просьбу. Однако Биаджи не дал квитанции в приеме, и рация "Читта-ди-Милано" напрасно вызывала "красную палатку". Биаджи умолк и не ответил ни в ту ночь, ни в последующие дни.

* * *

Вечером 6 июля, когда Лундборг на самолете Шиберга покинул льдину, потерпевшие катастрофу получили от него радиограмму. Лундборг сообщал, что Шибергу пришлось совершить ночью вынужденную посадку и что поэтому он не смог возвратиться. Никакого обещания, что он прилетит в следующую ночь, ни слова о намерении вывезти хотя бы Чечони! Лундборг дал лишь совет лучше питаться, сообщил, что шведские самолеты доставят еще продовольствие, разрешил пользоваться его личными вещами и очень настойчиво предостерегал от похода на сушу. Если льдина даст трещины, они должны перебраться на другую. Лундборг видел с самолета большое ледяное поле на расстоянии полкилометра к югу от палатки. В километре от них уже чистое море. Если они вздумают отправиться в поход, им придется оставить большие резиновые лодки в лагере, а без них они не смогут переправиться через открытую воду.

Ответ Вильери на телеграмму Лундборга был одобрен всеми. Вильери заранее благодарил Лундборга за обещанное продовольствие, поздравил его со спасением, но и намеком не просил Шиберга возвратиться. С таким же достоинством ответил он на запрос Романьи, сколько человек из числа потерпевших катастрофу было снято с льдины этой ночью. Его ответ гласил: "Вильери, Бегоунек, Трояни, Чечони и Биаджи просят сообщить координаты "Красина"".

Это была последняя радиограмма. Радиопередатчик на льдине перестал работать, приемник тоже молчал. При поверхностном осмотре Биаджи не обнаружил никаких повреждений. Для более тщательной проверки не было времени; следовало немедленно переселяться. Вокруг палатки чернели настоящие озера, и со всех сторон в нее затекала вода. Перетаскиваться начали в воскресенье 8 июля. Вильери выбрал новое место для палатки на той же посадочной льдине, примерно в шестидесяти метрах к югу от прежней стоянки. Снега там было мало, поэтому решили устроить на новом месте сухой настил для палатки. Биаджи с Трояни обрубили топором нижние плоскости "Фоккера", которыми он был повернут кверху, и на них установили палатку. Крылья казались на вид очень толстыми и массивными, но в действительности состояли из легкого деревянного каркаса, обшитого тонкой фанерой. Поэтому, когда Биаджи стал топать ногами, чтобы стряхнуть снег, он продырявил пол каблуками. Вот почему такой способ очистки обуви был запрещен; все должны сметать с нее снег куском парашюта, который лежал перед входом в палатку.

Я с удовольствием покидал старое место. Большая нагрузка на льдину, какую составляли "Фоккер", лагерь и пятеро людей, постоянно меня беспокоила. Теперь мы уходили от сильно перегруженного северного края и переселялись на самую середину льдины, где лед должен сохранить наибольшую толщину. При этом не нужно было переправляться с грузом через опасные трещины. Путь лежал по ровной поверхности, и предприимчивый Чечони придумал, как облегчить работу. Большую часть запасов уложили в три резиновые лодки, которые накачали воздухом. Лодки поочередно привязывали к веревке такой длины, что она доходила до нового лагеря. Там Биаджи с помощью Чечони, который сидел рядом с ним, вручную выбирали веревку и таким образом подтягивали лодку к себе. Дело не всегда шло гладко. На льдине в некоторых местах были неровности, и перетаскивать лодку через них помогали Вильери и я, причем приходилось впрягаться в лодку и тянуть ее изо всех сил.

Многие вещи были оставлены на старом месте. При переселении почти вся запасная одежда, медвежья шкура, парашюты, старый разрезанный спальный мешок и один из двух новых спальных мешков намокли. Все это разложили на крыльях "Фоккера" для просушки, хотя постоянные туманы не позволяли особенно надеяться на успех.

Оба отрубленных нижних крыла образовали в палатке хороший сухой пол, который возвышался на тридцать сантиметров надо льдом. Следовательно, можно было не опасаться, что в новое жилище будет затекать талая вода. Установка палатки вызвала большие затруднения. Слой снега был очень тонким, а лед под ним был таким твердым, что в него невозможно было даже топором вбить окованные железом колышки. По моему совету привязали три угла палатки к лодкам, которые все время держали надутыми воздухом на случай разлома льдины. Четвертый угловой колышек был прижат бидоном с маслом. Таким же способом укрепили и промежуточные колышки.

Трояни долго ломал голову над тем, как установить центральный шест палатки. Наконец догадался зажать его нижний конец между крыльями самолета, и шест держался на месте довольно крепко. Хуже обстояло дело с мачтой антенны, которую тоже перенесли ближе к палатке. Укрепить ее было трудно, и по нескольку раз в день она падала.

Сразу же после переселения Биаджи с Чечони принялись за тщательную проверку рации. Чечони при всем его искусстве все же нечаянно разорвал тонкую проволочку в передатчике. Но Чечони нашел выход из положения. Для исправления не было ни припоя, ни паяльника. Олово он взял с консервной банки, плоскогубцы заменили паяльник, а замечательный примус Лундборга - паяльную лампу. Однако, несмотря на все усилия, вновь установить связь с "Читта-ди-Милано" не удалось. Биаджи регулярно вел передачи, но никто ему не отвечал. Было неизвестно, слышит ли его "Читта-ди-Милано" или нет. Подумали, что, может быть, изоляция провода, служившего антенной и свободно лежавшего на снегу, где-нибудь повреждена и происходит заземление. Привязали один конец антенны к "Фоккеру", а другой - к стойке, составленной из лыжных палок и весла, но и это не помогло. Пришлось отказаться от дальнейших попыток восстановить радиосвязь с внешним миром и заняться делом, которое Трояни признал "более разумным". Нарисовали на куске плотной белой бумаги шахматную доску и вырезали фигуры.

Немая рация привела бы обитателей льдины в отчаяние, теперь к этому относились совершенно безразлично, так как знали, что не остается ничего иного, как покориться судьбе и терпеливо ждать. После предостережения Лундборга вопрос о походе на сушу больше не поднимался, и вместе с этим отпал единственный повод к разногласиям. Прекратились теперь и словесные стычки между Вильери и мной. Вильери почти весь день проводил в спальном мешке, где согревал свою пораженную ревматизмом руку, а я развлекался игрой в шахматы. Дома меня считали слабым игроком, а здесь я вдруг оказался самым сильным и должен был давать фору тем, кто соглашался со мной играть. Чечони отлично играл в шашки, и ему приходилось привлекать партнеров тем же методом.

Только Чечони был сильно раздосадован прекращением связи с "Читта-ди-Милано". Он лишился своего любимого занятия - отмечать на карте по радиосообщениям продвижение "Красина" на карте и заключать с товарищами пари "Quante miglia oggi?" - "Сколько миль пройдет он сегодня"? О "Красине" теперь говорили часто, и итальянцы приставали ко мне с расспросами о русских, будут ли они по-прежнему пытаться нас спасти? Ведь славянин должен знать русских! На это я с неизменной уверенностью отвечал, что русские будут бороться с трудностями до последней возможности.

- И уж если они к нам не пробьются, то это не удастся никому в мире, - добавил я с глубоким убеждением.

- Ну, это, по-моему, слабое утешение! - возразил однажды Трояни.

- А у вас есть какое-нибудь другое, лучшее? - отрезал я обиженно.

* * *

В том, что радиосвязь лагеря Вильери с "Читта-ди-Милано" была прервана, была своя хорошая сторона. Сообщения о "Красине" могли в эти дни поколебать у нас последнюю надежду. После ремонта правой машины "Красин" продолжал упорную борьбу со льдом. Пробиваться становилось все труднее, но тем не менее за время от полуночи до полудня 4 июля ледокол продвинулся вперед на 15 миль. Он находился теперь только в 70 милях от лагеря Вильери. Толщина льда здесь достигала двух метров, и все три машины "Красина" работали полным ходом. Падал густой снег, и видимость не превышала ста метров. За вахту, то есть за четыре часа, ледокол прошел пять миль. Сравнительно неплохо, и команда была довольна. Но потом наступили трудные минуты. Лед стал еще толще, и на левом гребном винте сломалась одна лопасть.

За один час ледокол шестнадцать раз давал задний ход и вновь и вновь наносил удары по одному и тому же месту! Несмотря на все усилия, "Красин" за час продвинулся вперед только на четыре своих корпуса - всего на четыреста метров! В 20 часов 30 минут 3 июля застопорили машины. Пришлось выжидать, пока ветер и прилив разгонят лед. Ледокол находился теперь к северо-востоку от Семи островов. Его координаты были 80°50'30" северной широты и 22°12'30" восточной долготы.

Чухновский решил лететь. Зачем зря мучить "Красин", когда до "красной палатки" так близко! Не пройдет и часа, как "Красный медведь" (так назывался его трехмоторный "ЮГ-1") будет на льдине. Он заберет сразу всех, и делу конец!

- А если льдина окажется в плохом состоянии? - спрашивает начальник экспедиции.

Чухновский машет рукой.

- Посмотрим! Не думаете же вы, что нам не удастся сесть там, где удалось шведам?

Этого, конечно, никто не думал!

Чухновский нашел на расстоянии двух-трех километров от ледокола льдину с ровной поверхностью, словно созданную для взлета "Красного медведя". Итак, "аэродром" найден. Но как доставить к нему тяжелый трехмоторный самолет? Необходимо, чтобы "Красин" подошел к льдине. Но этого нельзя сделать быстро, и пока механики готовили машины, летчики устанавливали "Красный медведь" на лыжи.

Небольшой переход ледокола к "аэродрому" занял целых четыре часа. Летчики остались очень довольны льдиной. Она казалась ровной, и площадь ее составляла почти квадратный километр. В полдень, правда, снег на ней подтаивает, но летчики, не обращая на это внимания, сразу же принялись за работу. Сначала необходимо наметить взлетную дорожку. Хотя поверхность и кажется довольно ровной, но небольшие препятствия все же есть, причем увидеть их можно, только когда подойдешь вплотную. Эти неровности отметили анилиновой краской. В ночь на 7 июля перетащили фюзеляж и крылья самолета и произвели сборку. Вслед за тем проверили работу моторов. Левый и средний моторы давали перебои, и механики довольно долго провозились с ними, пока наконец не добились безупречной работы. "Красный медведь" готов к старту.

Туман помешал полету к лагерю Вильери, но Чухновский хотел испытать самолет хотя бы над "аэродромом", и, как только туман несколько рассеивается, он поднимается в воздух. "Красный медведь" ведет себя в полете так, как этого ожидали, и летчики вполне удовлетворены. Через 27 минут Чухновский заходит на посадку. Между тем на льдине тревога. Едва самолет поднялся в воздух, как провожавшие с ужасом обнаружили, что одна из лыж висит вертикально. При таких условиях благополучная посадка была бы просто чудом, а в довершение всего на самолете ничего не подозревают! Радио самолета не работает, и вот кому-то приходит в голову мысль положить на снег лыжи, чтобы дать понять Чухновскому, что лыжи его самолета не в порядке.

- Какой идиот положил лыжи на дорожку? - ругается бортмеханик, глянув вниз.

Чухновский из-за шума моторов не слышит его замечания. Он спокойно снизился, и чудо в самом деле свершилось: при соприкосновении со льдом лыжа выровнялась, и "Красный медведь" благополучно опустился на лед. Неисправную лыжу быстро укрепили.

Хуже обстояло дело с повреждениями, полученными "Красиным". Кроме лопасти левого винта, были сломаны оба ограничителя углов перекладки руля, а на муфте образовались трещины. Произвести ремонт можно было только в доке, и в ближайшее время ледокол мог лишиться рулевого управления.

Положение ледокола оказалось очень серьезным, и командный состав собрался на совещание. Казалось, однако, ничто не может нарушить невозмутимость капитана: "Руль сюда, руль туда, - помахивает он рукой. - Полгода я плавал на "Литке" без руля, и ледокол работал"54. Тревожило другое; руль не единственная забота. "Красин" получил уже много ран, хотя и менее серьезных, но главное - запас угля приближается к концу! Никто не ожидал такой трудной ледовой обстановки; форсирование тяжелых льдов потребовало значительно большего расхода угля, чем можно было предположить. На борту 156 человек. Если что-нибудь случится с "Красиным", никто в мире не сможет ему помочь. Более мощного ледокола не существует. Положение чрезвычайно серьезное и ответственность велика!

Но никто из членов экипажа и не думает о возвращении, когда цель так близка, - по последним сведениям до лагеря Вильери всего 60 миль. Что такое расстояние "Красному медведю"? Для обитателей льдины все уже подготовлено - продовольствие, одежда и другие необходимые вещи, а также самые подробные указания о том, как обозначить посадочную дорожку, чтобы "ЮГ-1" мог сесть на льдину. Горючего возьмут немного, только на 6 часов полета, этого вполне достаточно: чем меньше загружен самолет, тем легче управлять им и тем безопаснее полет.

Лишь бы этот проклятый туман скорее рассеялся! Но он продолжает сгущаться. Только во вторник 10 июля, на шестой день дрейфа "Красина" у Семи островов, туман начинает редеть. Около 15 часов погода проясняется настолько, что виден мыс Платен, расположенный в тридцати милях к юго-востоку. Лучшей видимости нельзя и желать. Пилоты занимают свои места перед приборами управления самолетом. Спокойно усаживается наблюдатель, за ним протискивается долговязый кинооператор; бортмеханики все еще не могут успокоиться - они продолжают проверять что-то снаружи самолета и влезают в кабину только после категорического приказания Чухновского. Заработали моторы. Тяжелый самолет начинает разбег. Экипаж ледокола провожает самолет криками "ура" и пожеланиями успеха. "Красный медведь" отрывается от ледяной поверхности и набирает высоту. Часы показывают 16 часов 20 минут. Вскоре самолет скрылся в темных облаках, нависших над островами Брок и Фойн.

"Маркони"55 в радиорубке "Красина" находится в полной готовности. В 16 часов 42 минуты удается установить связь с самолетом, который сообщает, что он летит над островом Карла XII. Этот остров был первым кусочком твердой земли, который увидела команда "Италии" после гибели дирижабля. В 17 часов 15 минут Чухновский прошел над островом Эсмарк, на котором недавно совершил посадку Шиберг на своем маленьком самолете, чтобы пополнить запас бензина, когда он летел с Лундборгом из лагеря Вильери. Вскоре под "Красным медведем" показались ледники Северо-Восточной Земли. В 17 часов 50 минут на "Красин" поступило малоутешительное сообщение о том, что "красную палатку" обнаружить не удалось. В 18 часов 18 минут, после двух часов полета, Чухновский сообщил о своем решении вернуться.

- Итак, не повезло? - разочарованно говорят в радиорубке ледокола.

- Ничего удивительного, - спокойно замечает заместитель начальника экспедиции. - Ведь уже третий день нет известий из лагеря Вильери и все это время льдина с палаткой не стояла на одном месте! Она, вероятно, переместилась на несколько миль от того пункта, где ее ищет Борис Григорьевич, исходя из последних координат, переданных с "Читта-ди-Милано". В это время новая забота отвлекает общее внимание. Все озабоченно поглядывают через иллюминаторы на посадочною площадку, которая начинает закрываться туманом. В топки "Красина" бросают тряпки, пропитанные маслом, чтобы из труб ледокола выходил густой черный дым - сигнал для летчиков. Но кто-то говорит, что дым малозаметен, и отдается приказ выкатить на лед бочки с маслом и поджечь их.

В 18 часов 45 минут взволнованный радист И. В. Юдихин записывает два слова, которые удалось принять: "Группа Мальмгрена", но затем в приемнике раздавался только треск, среди которого радист, напрягая слух, улавливает только одно слово: "Карл". Это отрывочное сообщение производит ошеломляющее впечатление; его передают из уст в уста, и то, что не досказало радио, легко угадать: Чухновский обнаружил группу Мальмгрена в районе острова Карла XII! Сколько раз в этих местах пролетали самолеты различных наций - норвежские, шведские и даже итальянские, и никто ничего не заметил даже в прекрасную солнечную погоду, а вот их товарищи нашли группу Мальмгрена в первый же полет!

Радость, однако, омрачалась опасениями за судьбу "Красного медведя" и его экипажа.

Рация "Красина" подтверждает прием, а команда выпускает сигнальные ракеты. Все на ледоколе внимательно прислушиваются, и порою людям кажется, что в тумане они слышат очень отдаленный гул моторов. Но вновь наступает ни одним звуком не нарушаемая, мертвая полярная тишина, которая в туманной атмосфере кажется еще более глубокой. Молчит и радио, хотя Юдихин изо всех сил старается добиться слышимости. Страх закрадывается в сердца всех. Что случилось с "Красным медведем"? Ведь на нем уже израсходован весь бензин! В напряженном ожидании проходит час, и наконец удается принять более обстоятельное сообщение: "Из-за тумана не можем приблизиться к "Красину". Видели группу Мальмгрена. Намереваемся совершить посадку у Семи островов". Затем связь снова прервалась. Только около полуночи снова послышался позывной сигнал самолета "КМ". В 23 часа 30 минут была принята даже целая фраза. "Красный медведь" сердился: "Почему не отвечаете? Я вызываю вас во второй раз, отвечайте!" Разумеется, его требование было немедленно выполнено. В течение следующих 16 минут с "Красного медведя" поступает отрывочное сообщение. Он совершил посадку у мыса Вреде, шасси повреждено, нашел группу Мальмгрена.

"Красин" настойчиво требует сообщить координаты. Но только в 1 час 30 минут, уже 11 июля, поступила подробная радиограмма.

"Карта № 303. Мальмгрен обнаружен на широте восемьдесят градусов сорок две минуты и долготе двадцать пять градусов сорок пять минут, на небольшом высоком остроконечном торосе среди разреженного льда. Двое стояли с флажками, третий лежал навзничь. Сделали над ними пять кругов. Группу Вильери обнаружить не удалось. Виден был только мыс Вреде. Подходящего места для посадки не было. Сели на торосистое ледяное поле в одной миле от берега, на который можем выйти. Посадка совершена к юго-западу от мыса Вреде или мыса Платен. Туман мешает точно определиться. В конце пробега снесло шасси. Все здоровы. Обеспечены продовольствием на две недели. Считаю необходимым, чтобы "Красин" немедленно шел на спасение Мальмгрена. Чухновский".

На "Красине" высказывались всевозможные предположения относительно того, как удалось обнаружить группу Мальмгрена.

Но с самого начала не вызывало никаких сомнений одно: "Красин" немедленно выходит на спасение. Сначала все складывалось хорошо, ветер и морские течения разогнали ледяные поля, но затем пришлось снова пробивать тяжелые льды толщиной более двух метров. С 16 до 18 часов ледокол продвинулся только на двести метров. Ровно в полночь ледокол проходит островок Карла XII, высотой не более ста метров, передовой форпост Шпицбергена. Первой вахте (с полуночи до 4 часов утра) повезло: ледокол за это время сделал целых семь миль прямо к цели. Лед легко поддается, и все от души радуются. Хотя в эти часы вся команда, за исключением вахтенных, обычно спит, палуба полна людьми. В наблюдательную бочку на мачте (так называемое "воронье гнездо"), в которой моряки не любят мерзнуть, теперь хотел бы подняться каждый. Не нужна даже премия, обещанная первому, кто увидит группу Мальмгрена - сотни глаз и десятки биноклей направлены на ледяную равнину.

Непрерывный вой оглушающей судовой сирены разносится в мертвой полярной тишине на многие километры. Вахтенный начальник внезапно восклицает:

- Человек! Вижу человека!

Все взгляды устремляются туда, куда указывает штурман А. Д. Брейнкопф. Да, несомненно, это человек, хотя до него еще далеко. Он движется навстречу и странно машет руками. Начальник экспедиции отмечает время: 5 часов 20 мин., четверг, 12 июля. "Красин" направляется прямо к темной фигуре, которая медленно движется по льду. В 6 часов 40 минут ледокол находится приблизительно в трехстах метрах от небольшой льдины. На ней два человека. Один из них бегает по льду, как помешанный, и жестами просит, чтобы "Красин" подошел ближе; второй лежит на спине, приподняв только голову, и протягивает руку, словно давая этим знать, что он жив.

Стоящий человек смотрит в бинокль, потом складывает руки рупором и кричит:

- "Krassin"! Welcome! - "Красин"! Добро пожаловать!

Машины на "Красине" застопорены, ледокол останавливается, спускают трап. На лед сходят моряки с досками, веревками и носилками. Лед здесь ненадежный, битый, и приходится перекидывать доски между отдельными льдинами. Это затрудняет продвижение к двум несчастным, к которым они с радостью побежали бы. Льдина, на которой находились двое из группы Мальмгрена, была всего десять метров длины и восемь метров ширины.

- Вы Мальмгрен? - спрашивает первый из добравшихся и с нетерпением ждет ответа.

- Нет, я командор Цаппи!

- А где Мальмгрен?

Хотя вопрос задан по-русски, но жесты достаточно выразительны, чтобы Цаппи понял. Итальянец быстро говорит что-то и показывает рукой на лед.

Ответ Цаппи ясен всем: Мальмгрен погиб! А как же Борис Григорьевич сообщал о трех людях на льдине - двух стоявших и одном лежащем? Но пока некогда разбираться в этом. Перед моряками лежит Мариано. Глаза у него блестят от жара, он пытается что-то сказать, но, по-видимому, неспособен произнести ни слова. На соседней, отделенной трещиной льдине разложены брюки в качестве знака для летчиков. При мимолетном наблюдении с быстро летящего самолета их можно было принять за фигуру лежащего человека. Рядом с брюками из лоскутов одежды и брезента выложена фраза, предназначенная для летчиков, которые несколько раз пролетали над группой Мальмгрена, но не заметили ее. "Help. Food. Mariano, Zappi" - "Помогите продовольствием. Мариано, Цаппи".

Лед в очень плохом состоянии, и немало потребовалось усилий для того, чтобы осторожно, без толчков перенести Мариано на носилках на палубу ледокола Цаппи отказался от помощи. Он идет сам и уверенно переходит по наклонным доскам, переброшенным между льдинами. Сам поднимается по трапу на палубу, только придерживаясь одной рукой за поручни Радость на "Красине" по поводу спасения двух человек безмерна. Из котельного отделения вылезает потный и чумазый кочегар и, улыбаясь, произносит:

- Все-таки мы их спасли!

Под глазами у него на почерневшем от сажи лице заметны следы слез в виде двух светлых бороздок.

Пока спасенным оказывают необходимую помощь на медицинском пункте, "Красин" продолжает свой путь. Руководство экспедицией стремилось во что бы то ни стало довести до конца успешно начатое дело. "Красин" направился к группе Вильери. Ледоколу пришлось преодолевать тяжелые льды, но все же были и разводья. Поэтому командный состав ледокола не сомневался, что теперь удастся быстро дойти до "красной палатки". Вчера, И июля, рация "Читта-ди-Милано" после четырехдневного перерыва вновь поймала лагерь Вильери. Теперь радиосвязь будет поддерживаться каждые полчаса и "Читта-ди-Милано" будет передавать "Красину" всю полученную информацию. Ледокол не мог связаться непосредственно с группой Вильери, так как его коротковолновая аппаратура неисправна, а радиопередатчик "красной палатки" работает только Ра короткой волне.

Незадолго до полудня, когда "Красин" был на траверзе острова Фойн, вновь поднялась тревога. С капитанского мостика увидели человека, который стоял на холме острова и флажками подавал сигналы. Это мог быть или капитан альпийских стрелков Сора, или его проводник Ван-Донген, но задерживаться для того, чтобы принять их на борт, было нельзя. Ведь у тех твердая почва под ногами, тогда как группу Вильери носит по морю на льдине, которая в любую минуту может расколоться. Людей на дрейфующей льдине нужно спасать в первую очередь! С ледокола флажками просигнализировали человеку на острове, что его снимут на обратном пути, и "Красин" продолжал идти своим курсом на восток-юго-восток.

* * *

Капитан альпийских стрелков Дженнарио Сора был прямым и отважным человеком. Прекрасный лыжник и альпинист, он тяжело переживал неудачу своих соотечественников в санной экспедиции Кремера. Он поставил себе целью во что бы то ни стало добраться до лагеря Нобиле и спасти потерпевших катастрофу. Но где найти надежных помощников для такой экспедиции? На своих альпийцев нельзя особенно полагаться - Сора это знал! Но на борту "Браганцы" были два человека, которые предложили себя в спутники. Одним из них был норвежский инженер Варминг, вторым - 22-летний голландец Ван-Донген, который уже в течение пяти лет возил и а собаках почту на Шпицбергене, обеспечивая связь между шахтерским поселком Лонгьир и шведскими угольными шахтами Свеа-грува. Первый поселок расположен в заливе Адвент, Ис-фьорда, а второй - у бухты Браганца в заливе Ван-Мейен.

Ван-Донген в своих одиноких поездках прошел через всевозможные приключения, особенно опасные зимой, в бесконечную ночь, когда стоят трескучие морозы. Он полюбил этот удивительный пустынный край белой смерти и с большой охотой, как и Варминг, присоединился в Конгс-фьорде к экспедиции "Браганцы". Сора, Ван-Донген и Варминг покинули "Браганцу", стоявшую на якоре у мыса Северного, 18 июня с нартами и девятью собаками в упряжке. Первое время они быстро двигались по ровному льду. Варминг вскоре заболел снежной слепотой, и его пришлось оставить у мыса Платен с палаткой и месячным запасом продовольствия. Там он чувствовал себя неплохо; несколько дней отдыха в полумраке палатки вернули ему зрение. Тогда он решил вернуться та "Браганцу" и через два дня без всяких затруднений добрался до судна.

Хуже пришлось двум храбрецам, которые продолжали свой путь. Дуве-фьорд был еще покрыт льдом, по которому они продвигались вперед довольно быстро. Они делали одиннадцать километров в день. Такую скорость нужно считать рекордной, так как путь им нередко преграждали трещины и каналы; переправа саней, продовольствия и собак на резиновых лодках задерживала на продолжительное время. Сколько раз за день им случалось принимать холодную ванну, а потом сушиться у огня. Дальше дорога стала еще хуже, и на третий день, когда они отошли на значительное расстояние от суши, направляясь к острову Брок, они встретили труднопроходимые нагромождения многолетнего льда. В довершение ко всему им пришлось без всякого укрытия выдержать пургу, продолжавшуюся несколько часов.

Ветер разбил лед, и до острова Брок они добрались с огромными трудностями. У них осталось только четыре собаки; остальных пришлось пристрелить, так как для всех не хватило бы сушеной рыбы - юколы. Практичный Сора пополнил обеденное меню мясом убитых собак, с тем чтобы сохранить больше продовольствия для людей с "Италии".

До сих пор Сора и Ван-Донген все же успешно продвигались вперед. От мыса Платен до острова Брок, несмотря на все препятствия, они добрались всего за шесть дней. Зато теперь, когда до острова Фойн оставалось неполных три мили, им пришлось затратить на преодоление этого расстояния целых 30 часов. Бушевала пурга, в некоторых местах им приходилось брести по пояс в сугробах рыхлого снега, и за целый час удавалось продвинуться вперед только на сто метров. Несмотря на все мучения, Сора и Ван-Донген покинули остров Фойн и снова вступили на предательский лед, как только немного отдохнули. По последним сообщениям, полученным на "Браганце", лагерь Нобиле был расположен всего в десяти километрах к востоку от Фойна.

Но сведения были от 18 июня, а теперь уже наступило 1 июля. За это время льдина с потерпевшими катастрофу прошла длинный путь, и ее давно не было там, где ее искали два смельчака. После трехдневных напряженных поисков они лишились нарт вместе с большей частью продовольствия, которые провалились во внезапно образовавшуюся трещину. Сора и Ван-Донген вынуждены были возвратиться на остров Фойн, куда и добрались через два дня, почти без продовольствия.

Дневной рацион ограничили до крайнего предела, и все же пришлось застрелить еще двух собак и питаться их мясом. Остались только передовики - "Бернгард" и "Неро". Оба пса совсем одичали и пищу себе добывали сами. Было загадкой, где и как они это делали? Ван-Донген предполагал, что собаки научились ловить рыбу или, может быть, им удалось поймать тюленя и они где-то прячут мясо, чтобы не отобрали хозяева.

У Сора и Ван-Донгена оставалась последняя слабая надежда, что лед вскоре разойдется, тогда они смогут переплыть в резиновых лодках на Шпицберген и воспользоваться продовольствием вспомогательного склада у мыса Платен. В это время появился "Красин"... Они усердно ему сигнализировали, но, по странной случайности, не заметили ответных сигналов, переданных с ледокола, и решили, что никто на "Красине" их не заметил. В полном изнеможении и совершенно упавшие духом, они спустились по заснеженному склону холма, с вершины которого сигнализировали "Красину". Каково же было их удивление, когда в тот же день вечером над пустынным островом раздался гул моторов! Прилетели две шведские "Ганзы", пилотируемые Торнбергом и Шибергом, и финский "Турку", снова поставленный на поплавки.

Полные радости, два друга выбежали на лед. Самолеты сели в длинном, но узком разводье. Летчики поделили между собой спасенных: Ван-Донгена взял на свою "Ганзу" Торнберг, а капитана Сора принял па борт финский самолет. Летчики охотно захватили бы с собой и собак, но те как раз где-то охотились. Ждать было нельзя: канал, на котором стояли самолеты, мог закрыться.

- Как это случилось, что вы прилетели за нами? - удивлялся Сора.

- Очень просто! Русские сообщили нам, где вы находитесь, и сказали, что захватят вас на обратном пути. Мы подумали, что "Красину", может, не удастся выполнить свое обещание, и решили снять вас с острова немедленно. Лир, механик самолета "Турку", долго возился с капризничавшим мотором, и шведы всячески ему помогали. Наконец, когда сближающиеся ледяные края канала угрожали сомкнуться и раздавить "Турку", Сарко удалось подняться в воздух. Обрадованный спасением Сора пел и свистел в течение всего перелета до шведского лагеря в проливе Хинлопен.

* * *

Вечером 11 июля, после четырехдневного перерыва, Биаджи удалось поймать в эфире короткую передачу радиостанции Сан-Паоло, но обитатели "красной палатки" не проявили к этому большого интереса. На другой день утром нормально была слышна работа рации "Читта-ди-Милано". Извещение о том, что радиосвязь прерывалась из-за атмосферных помех, вызвало научные дебаты в "красной палатке".

- Атмосферные помехи - это сплошная чушь, - авторитетно заявил я.

- Что же такое случилось, по-вашему? - спросил Вильери с улыбкой, которая на этот раз была добродушной и не вызвала у меня раздражения.

- Причина - Солнце! Солнечные пятна и излучение, с ними связанное.

- Но если все это происходило в атмосфере, то это и были атмосферные помехи, - возразил Вильери. Я только усмехнулся.

Чечони огорчен тем, что сегодня он не получил ответа по радио на свой обычный вопрос о "Красине": "Quante miglia oggi?" - "Сколько миль пройдет он сегодня"? - и не может отметить положение ледокола на карте. "Читта-ди-Милано" об этом ничего не сообщил. Все сохраняли удивительное спокойствие: казалось, что мне удалось влить во все сердца свою непоколебимую, как скала, уверенность в помощи русских.

Вскоре выяснилось, что я не обманулся в своих надеждах. Незадолго до полудня 12 июля "Читта-ди-Милано" передал сообщение, которое глубоко взволновало всех обитателей "красной палатки": "Красин" преодолел льды, которые несколько дней держали его в плену у Семи островов, и утром в тот же день принял на борт Мариано и Цаппи в пункте, расположенном в нескольких милях к северу от острова Брок. В общем радостном возбуждении никто, кроме меня, не обратил внимания на то, что в сообщении ничего не говорится о Мальмгрене. Я был встревожен. Что с Мальмгреном? Отделился ли он от остальных и один отправился на сушу? Но вскоре нам стало известно о постигшей Мальмгрена судьбе...

Все сидели в палатке после позднего обеда и курили трубку Лундборга (сигареты давно уже кончились), ходившую по кругу, как "трубка мира" у индейцев. Биаджи надел наушники, чтобы принять послеполуденное сообщение с "Читта-ди-Милано". Едва он выслушал несколько слов, как лицо его приняло такое странное выражение, что Трояни рассмеялся. Не ожидая вопроса, радист заговорил:

- Бедный Биаджи! Теперь тебе придется попотеть! "Читта-ди-Милано" извещает, что к нам приближается "Красин" и каждый час мы должны слушать сообщения о координатах ледокола!

- Зря они там разволновались, - проворчал Трояни, - утром "Красин" был в нескольких милях к северу от острова Брок, оттуда еще порядочный кусок пути до нас! Кто знает, где он снова застрянет и скоро ли сможет пробиться к нам.

После его слов начались пари на то, когда подойдет "Красин". Я, как самый большой оптимист, бился об заклад, что "Красин" будет в пятницу 13 июля. Но действительность превзошла даже мои предсказания: прошло немного времени, и в 17 часов 5 минут мы отчетливо услышали сирену "Красина".

Никакая музыка в мире не казалась мне такой упоительной, как эти отдаленные звуки судовой сирены! Даже в тех случаях, когда недалеко от палатки со страшным грохотом сталкивались льдины, мы не выскакивали с такой поспешностью из палатки, как в эту минуту! Чечони выбрался наружу совершенно самостоятельно и, опершись на два весла, как на костыли, выпрямился и смотрел вместе с остальными на запад, - туда, откуда доносился долгожданный звук.

Но преодолевавший все преграды ледокол внезапно умолк, а невооруженным глазом его еще не было видно. Несмотря на это, итальянцы решили немедленно открыть стрельбу из винтовок и карабина Лундборга. Мне казалось, что расстояние еще слишком велико и что на "Красине" все равно не услышат выстрелов из-за шума машин, но не стал отговаривать товарищей. Более разумную мысль подал Трояни: зажечь дымовую шашку, а Биаджи решил воспользоваться биноклем, чтобы увидеть ледокол. Он забрался на самолет Лундборга и вскоре сообщил, что видит на западе дым "Красина" на расстоянии восьми - девяти миль. Биаджи поспешил уведомить об этом радиограммой "Читта-ди-Милано", как вдруг ледокол неожиданно повернул и начал удаляться.

Несчастными людьми снова овладела тревога, которую несколько успокоил Вильери, сказавший, что ледокол не может плыть, как обыкновенный корабль, - прямо к цели, а должен выбирать наиболее легкий путь во льдах и двигаться иногда в обход. Как выяснилось позже, дело было не в этом. Радиостанция "Читта-ди-Милано" перепутала сообщение Биаджи, что "Красин" находится к юго-западу от "красной палатки", и передала на ледокол указание, что палатка расположена к юго-западу от ледокола. Поэтому "Красин" круто развернулся и лег на обратный курс. К счастью, в этот момент Вильери осенила мысль зажечь еще одну дымовую шашку. Русские заметили дым и немедленно повернули на него. Если бы не это, наше спасение могло задержаться еще на несколько дней, тем более что ночью навалился туман.

Достаточно насмотревшись в бинокль на "Красина", обитатели палатки принялись за последний ужин на льдине. Биаджи обратился к начальнику лагеря с просьбой в честь радостного события выдать каждому по одной банке мясных консервов. Вильери полагал, что осторожность никогда не мешает, и разрешил поделить между всеми только три банки консервов. Трояни стал готовить ужин на примусе Лундборга, я с удовольствием наблюдал за тем, как много масла кипело на сковородке.

- Держите меня, милый Бегоунек, а то я положу туда все масло, которое у нас осталось, - упрашивал Трояни.

Со смехом я отобрал у него банку.

- Это было бы вредно. Мы совсем отвыкли от жирного.

Торопливо поужинав, снова выбрались из палатки. В 20 часов стал хорошо виден густой дым "Красина". Начали собираться. Вильери роздал остатки белья и шоколада. Каждый увязывал пожитки в кусок непромокаемого холста. Я вложил в свой узелок карту и записную книжку, забытую Лундборгом, и еще некоторые мелочи. Затем все, нетерпеливо ожидая "Красина", с восхищением стали следить за тем, с какой легкостью могучий корабль сокрушает лед, который так долго держал нас в плену.

Биаджи, который стоял рядом со мной, испускал громкие восторженные возгласы при виде того, как огромный корпус корабля то вздымался, выходя на лед, то опускался, когда лед ломался под его тяжестью; казалось, что ледокол, испытывая сильную килевую качку, идет по морским волнам. Молча разделял я восхищение Биаджи "Красиным" и радость остальных, дождавшихся избавления. Вместе с чувством радости я испытывал большое удовлетворение от того, что именно русские спасают от неминуемой гибели большую часть уцелевших при катастрофе "Италии" членов ее экипажа. Я все время твердо верил в помощь русских и не напрасно обнадеживал товарищей. А ведь надменная итальянская военщина, и в Риме и на "Читта-ди-Милано", кичившаяся своим сомнительным происхождением от гордых древних римлян, так ничего и не смогла сделать для спасения своих соотечественников.

В 21 час 15 минут "Красин" подошел к западному краю льдины, на которой находился лагерь Вильери. До палатки оставалось около тридцати метров. Ясно слышится звонок телеграфа. Машины на "Красине" застопорены; Высоко поднимаются две огромные желтые трубы, каждая из которых украшена красной звездой. Спускают трап, и вскоре снег чернеет от нескольких десятков сошедших с судна людей, принесших спасение. Пока Биаджи передает по радио последнее приветствие со льдины и благодарность всем, кто принимал участие в спасательных операциях, его товарищи обнимаются с русскими. В эту минуту все невыразимо счастливы. Только моя радость омрачена известием о гибели Мальмгрена...

Пред.След.