Полярная Почта

...Зачислен в экипаж летчика Еременко Филиппа Трофимовича (после говорили, что он брат генерала Еременко). Самолет Р-6, он же имел название ПС-7. В 1929 г. конструкторский коллектив А. Н. Туполева построил опытный экземпляр самолета Р-6 - цельно-металлический моноплан с двумя двигателями. Полетный вес равнялся 5,5 тонн, максимальная скорость полета 240 километров в час.
С 1935 года самолет Р-6 под названием МП-6 и ПС-7 эксплуатировался в Аэрофлоте. Небольшое количество этих машин использовалось в первые годы Великой Отечественной войны для грузовых перевозок .
Поскольку лечу в Арктику первый paз, со мной летит инструктор - бортмеханик Соколов Юрий Григорьевич, а также в экипаже: штурман Абросимов Григорий и бортрадист Вербовой Вениамин.
Вид у самолета удивительный - колеса от другого большого самолета (ПС-84, Ли-2), а под нижней частью самолета укреплены самолетные лыжи.
Третьего мая 1940 г. вылетели на мыс Челюскина - самая северная точка материка. Первая посадка - Череповец, вторая - Архангельск. В Архангельске ночевка и дозагрузка. Летим в Нарьян-Мар, но увы - не находим Нарьян-Мара, так как на полпути от Архангельска испортилась радиосвязь и стали появляться низкие облака. А так как при вылете из Нарьян-Мара сообщили, что у них хорошая погода, все равно летим в Нарьян-Мар. Но при подлете - облачность сплошная. Стали искать окно (разрыв облачности) - нет. Пробовали пробиться - это оказывается туман, не видно консоли крыла. Наш летчик делал несколько таких попыток и опять набирал высоту. На самолете локатора не было, не было и радиовысотомера. Только по барометру, а это опасно, зацепишься за твердь и тогда катастрофа. Возвращаться обратно - топливо на исходе, из-за перегрузки его брали с малым запасом. Летаем, кружимся при ярком солнце сверху, а внизу сплошная молочная белизна тумана. Просвета нигде не находим. Бензиномеры (стеклянные трубки) - пустые, показывают - топливо кончается. И в это время останавливается один двигатель, а через минут пять останавливается и второй. Страшное дело! Тишина, только шипение крыльев в тумане. Филипп Трофимович на малейшей допустимой скорости – только бы не свалиться на крыло в сплошном тумане - снижает самолет. И такое счастье, самолет запрыгал и покатился. Немного как бы затормозился, стоим. А как снять напряжение, только что пережитое нами? После паузы наш командир, он же и старший по возрасту говорит: "Друзья мои, поздравляю вас с благополучной посадкой. Будем долго жить".

Но, увы, он первым трагично погиб во время ВОВ. Летя в осажденный Питер, был сбит над Ладожским озером на самолете СБ - скоростной бомбардировщик. Вез уполномоченного правительства. На этом самолете был бортмеханик Макаров Владимир Васильевич (прозван «львом»), живет в настоящее время: Петербург, ул. Голикова 11 ,кв. 25.
Макаров находился в носовой части самолета – почему-то эта часть самолета названа моссельпромом - и был утрамбован продовольствием, которое везли в осажденный город. Когда самолет упал в воду, не все были убиты. Макаров из завала продуктов смог открыть люк и выбраться только после погружения самолета на дно, а как выплыл на поверхность, увидел, как командир Еременко в агонии смерти кричит, чуть появляясь из воды, но по приближении Макарова навсегда погрузился в воду. А Макаров держался на воде до прихода катера. Катер был военный, когда узнали от Макарова, кого везли, то было сообщено выше, и Макарова, не совсем здорового, доставили в Москву и он о подробностях все рассказал кремлевским.
ВОЗВРАЩУСЬ К ВЫНУЖДЕННОЙ ПОСАДКЕ
Осмотрелись, а смотреть можно только на свой самолет, так как был сплошной туман. Поскольку наша посадка была бесшумная, то слышны птичьи голоса, это как после узнали, белые куропатки.
Отдохнув от волнения, наша пятерка принялась готовить ужин и ночлег на вынужденной посадке. Определить, где находимся, при таком тумане невозможно.
В такое время (май-месяц) в районе устья Печоры круглые сутки светло. Но спать надо. Самолет Р-6 того времени - дальний разведчик. На этом самолете Павел Головин летал на Северный полюс разведать место посадки папанинцев, а вот спать в этом самолете - нет места и одному человеку.
Наше решение - делать домик из снега, крыша - крыло самолета. Начали ножовкой по дереву выпиливать квадратные куски снега и выложили стены. На ледяной пол постелили резиновые матрасы, каждому есть спальный мешок. С ночлегом проблем не стало, а питание - открыли банку неп.запаса (НЗ).
Проснувшись утром, осмотрелись. Солнечный день, замечательная видимость. Всем нам важно знать, где находимся? Наша удачная посадка - на лед большого озера. Нa этом льду есть небольшой снег, так как были уже дни оттепели, а наш самолет прокатился до берега, где больше снега, и остановился. А берег озера низкий и во все стороны равнина, кочковатая тундра и никакого признака жизни, кроме куропаток - они белые и трудно различимы от снега.
По горизонту вдали видна возвышенность подобно горушки. Летчик и штурман ведут разговор о расстоянии до горушки, по их определению это 15-20 километров. Если бы мы в тумане зацепились за возвышенность - катастрофа.
Нам было известно, что в Нарьян-Маре имеются два-три самолета, и нас найдут.
В экипаже груз труда распределен поровну. Филипп Трофимович, как командир, решает взлетать на лыжах. Мы, механики, имея гидравлические домкраты, отвязав лыжи, становим их вместо колес, бортрадист занимается ремонтом своей станции, и ему удается устранить дефект, но только ко дню вылета. Руки его в этом деле золотые, а если у него нет своего дела, он непременно кому-то помогает, и его непринудительная внимательность и начитанность создают хорошее настроение, что снимает чувство утомленности.
После четырех суток пребывания на вынужденной, нас не обнаружили, возможно и потом не найдут. Продовольствие на исходе. Решили при помощи домкратов поднять хвост самолета в линию полета и слить бензин из отстойников каждого бака (а их 12), и сливать в один бак. Набралось на 20 минут полета. Это хорошо – взлетим, наберем высоту и сориентируемся, где находимся.
Во время переливания бензина решено: двоим сходить на горушку и там осмотреться. Командир дает команду пойти штурману Абросимову и механику Кирилину. Оставшееся продовольствие разделить на две части, одну часть оставить на троих, а вторую - нам с Гришей. Получили по 4 сухаря и по плитке шоколада.
Отправляемся налегке, вооружились ракетницей и карабином. Карабин - боевое оружие от медведей, волков, росомах.
Температура майская - 5 градусов мороза, но были дни оттепели. До горушки шли 12 часов. Погода безоблачная и, конечно, круглые сутки светло. Поднялись на горушку, а ее, как и нет - это плавная возвышенность, но с нее далеко хорошо видно, но вот видно также как и от самолета - озера и кочковатая тундра.

Возвращаемся, тешим себя тем, что с горушки будет легче. Дошли, не упали, а вот в своем снежном домике упали и долго спали. После нам сказали, что мы ходили более суток.
Когда проснулись, а вернее нас разбудили, то запустили двигатели и взлетаем. На первом кругу определили контур реки Печоры и три домика. На лыжах нам ничего не стоило сесть рядом и спросить, что за поселок. Оказалось, фактория и там показали направление на Нарьян-Мар. Полетели низко над рекой, если от недостатка топлива остановятся двигатели, то сразу сядем на реке. Но хватило дотянуть до Нарьян-Мара . Было раннее утро, все-же троих рыбаков встретили, - ловят навагу. А как ловят: сделана прорубь примерно два квадратных метра, и двумя большими сачками выбрасывают навагу на лед. Третий лопатой отбрасывает дальше в кучу, а куча становится горой, из которой днем рыбу будут увозить для продажи и отправки в другие города. Мы голодные смотрим на эту рыбу, и хочется есть даже сырую.
Рыбаки сказали, что нас ищут два самолета, которые базируются на острове Куя в 30 километрах от Нарьян-Мара, а ищут они в направлении Урала.
Пошли в гостиницу, тут же и столовая, рядом телеграф. Из-за раннего утра столовая еще закрыта, но повара на месте. Поднялся шум: ах, ах, а вас-то искали! Пока накрывали наш приветливый стол, Еременко возвратился с телеграфа. Он подал в Москву радиограмму - самолет исправен, экипаж здоров, можем выполнять задание. Начальник Управления Полярной авиации Мазурук благодарит за мужество и разрешает выполнять задание.
Наше задание - по программе Главного Управления северного морского пути базироваться на мысе Челюскина и летать над проливом Вилькицкого. Этот пролив в 60 километров отделяет материк от острова. Нужно летать и распиливать над проливом жидкость: денатурат с марганцовкой, чтобы льды в проливе быстрее таяли, так как всегда этот пролив задерживал навигацию кораблей, а мощных ледоколов не было.
Прибыв на Челюскин, этим и занялись, а денатурат и марганцовка были доставлены кораблем ещё в 1939 году.
На день позже прибыл еще самолет "Сталь-2". Летчик Сургучев Владимир Михайлович, механик Нелидов и руководитель эксперимента «красить пролив» Чухновский Борис Григорьевич. Самолет Сургучева меньше нашего, они распыливали по проливу конфетти - маленькие разноцветные бумажечки, как на балу. А солнце, грея конфетти и нашу цветную жидкость, таяло лед, но этот эксперимент, как оказалось, неэффективен. Пролив вскрылся, как и всегда, в августе.
В первом полете с Челюскина над проливом увидел Ледовитый Океан! Величественная красота и трогательная радость, что сбылась моя мечта с детства увидеть Ледовитый Океан.
Рад, что вижу тебя,
Хоть ты и грозный.
Но и лев грозный, а все же
Его радостно видеть!
К тому же, увидев Ледовитый Океан тпосле двух лет работы в песках Кара-Кума, меня охватило волнение. Природа!
А ведь от Туркмении, от Кушки, где мне приходилось быть, до мыса Челюскин 4,5 тысячи километров. Это половина расстояния от Балтийское моря до мыса Дежнева на Чукотке - 9 тысяч километров.


В июне 1940 г. нам срочная радиограмма: лететь на остров Генриетта с врачом. На Генриетте полярку законсервировать, больных вывезти.
Что бы это могло быть?
Так далеко в океане, а на картах в океане точка – остров Генриетта, самолет никогда не садился. В радиограмме не говорится о сложности полета и опасности посадки, так как Еременко летчик высокого класса и сам дает лучшие рекомендации в таких случаях. Об этом известно в УПА.
Летим и очень долго. Найдя этот остров, кружимся. Остров для посадки самолета мал, примерно километр на километр, ровного ледника на нем наполовину меньше, и местами очень обрывистые берега. Где отлогий берег, стоят два домика. Связались с радистом - он сообщил: когда сядете, то идите к большому дому, а из малого стреляет помешанный.
ЧП. Страшная опасность сесть, чтобы не свалиться с обрыва - это метров 100. А можно и под пулю попасть. Передали радисту, чтобы зажег костер для определения направления ветра, он ответил: не могу выходить, сделаю так, чтобы дымила печь. Это помогло, зашли на посадку: скользят лыжи по леднику, но в конце пробега лыжи стали цепляться за выступы камней, это и затормозило, самолет остановился, но близко от обрыва. Лыжи повреждены, но не до такой степени, чтобы нельзя взлететь.
Дошли к указанному домику. Вошли в дом, это же и радиорубка. Радист за столом, на полу лежат двое раненых, радист сказал, что сумасшедший стреляет из того домика (а домик от домика 100 метров), но вот сутки не стреляет, а как было выспится, то опять стреляет. И тут радист стал падать со стула, его поддержали, положили на кушетку. Он уснул, так как с начала случившегося прошло восемь суток. За это время радист работал и вел перестрелку с сумасшедшим.
Наш доктор приступил к оказанию помощи пострадавшим. У одного разрублена спина, у другого - висок и нога.
У них были у каждого карабин и много патронов (от белого медведя). Пошли мы к малому домику, этот второй домик - склад продовольствия и запасной. Дверь закрыта изнутри, уговариваем открыть, никакого признака жизни, надавили на дверь и выломали - лежит убитый, свернувшись калачиком. Рядом повсюду много гильз и ящик с патронами, так же как и в радиорубке.
Вот как произошла трагедия, как нам после рассказал радист, к сожалению, не помню его имя и фамилию. Они четверо все молодые, здоровые, давно знакомые, согласились вести наблюдения и научную работу по освоению Северного Морского пути на самом отдаленном и маленьком острове в Ледовитом Океане в течение года.
В том 1938 г. господствовали южные ветра, ввиду этого ледовая обстановка позволила кораблям подойти к острову Генриетта и высадить дружную четверку; также выгрузили два сруба на домики. На корабле были плотники, и авралом экипажа корабля за двое суток собрали домики. Выгрузили много продовольствия, угля и бензина для движков. Распрощались до будущего года, но на будущий год ледовая обстановка оказалась тяжелой, и кораблям не удалось пройти в этот район.
Их заочно наградили правительственными наградами и просили крепиться, работать, но к концу второго года один из научных работников загрустил, на всех стал сердиться. И однажды - это было в половине июня, круглые сутки светло - этот загрустивший с топором подошел к спящему и рассек щеку. В испуге и от боли тот сел на постель, защищаясь, а он еще замахнулся, пострадавший хотел оттолкнуть ногой, и топор разрубил ступню. Преступник выбежал на волю, там в это время техник набирал в охапку дров, и в момент удара топором по спине техника радист на крик раненого выбежал из рубки. Радист закричал и схватил карабин (у них всегда за дверью) и выстрелил, угрожая. Помешанный убежал в малый дом и оттуда стал стрелять, а радист, укрывшись в радиорубке, вел ответную стрельбу.
Что можно сказать, трагично и очень трудно давалось освоение Северного Морского Пути.

Командир наш дал команду: штурману Абросимову и бортрадисту Вербовому помогать врачу! А механики, со мной к самолету!
Еременко стал шагами измерять и выбирать место и направление взлета. Очень ограничено расстояние взлета, а надо было подобрать такой лед, чтобы не попались камни под лыжи. Когда мы уходили из домика, то условились, чтобы пассажиры (а их трое) с собой взяли по одному небольшому чемодану, труп оставить. Но когда летчик определил место взлета и перерулили к самому началу взлета, другая команда: чемоданов не брать, нам механикам облегчить самолет - оставить инструмент, запчасти, неп.запас, а после запуска двигателей оставить пускач М-40. Взлетная полоса мала - если не оторвемся перед обрывом, упадем со 100-метрового обрыва и дополним трагедию.
Быстро нести в самолет раненых (а потребовалось на носилках нести и радиста, так как его не могли добудиться). Ждать нет времени. Надо срочно взлетать, используя хорошую погоду, а то задует ветрина и сбросит наш самолет с высоченного обрыва на паковый лед океана. А также может помешать взлету туман или снегопад.
Погрузили зимовщиков. Свое все оставили. Другого ничего не придумать. Взлетаем! С места дали полную мощность двигателей. Какое радостное облегчение - оторвались у самого обрыва. Ещё хлопали лыжи, но уже повисли на крыльях, летим!
Доставили зимовников в Тикси. Сами отоспались, наверное так же, как радист с полярки.
Все, что оставили на острове, получили на складе. Перелетели на Челюскин и стали заниматься своим основным делом - красить лед.


Мыс Челюскин покидали в начале октября, после большого аврала по разгрузке корабля, доставившего для полярной станции оборудование, продовольствие, большое имущество и бензин для авиаторов на будущий 1941 год.
Разгрузка корабля на мысе Челюскин очень сложное дело – из-за малой глубины океанский корабль не мог подходить к берегу, а встал на рейде. С корабля спустили катер и два кунгаса (малые плоскодонные баржи). На эти кунгасы грузили грузы с корабля, а у берега - перегружали их на материк. Так продолжалось десять дней. Посменно круглые сутки. Осенняя погода того климата наихудшая - ветер, дождь со снегом - люди промокшие, дрожат. Шквалы ветра со снегом часто скрывали видимость корабля, и катеру было очень трудно находить корабль, а от корабля с большим трудом находить берег, несмотря на то, что на месте выгрузки постоянно горел большой костер и выла сирена. А поскольку в Арктике в это время осени день становится маленьким, выгрузка производилась в темноте. Даже бывалые полярники изнемогали от усталости, а какой вид имели новички? Мне помогало преодолевать трудности обещание, данное отделу кадров МАГОН УПА - не произносить слово «устал».


В 1956 г. слышал, что после того печального происшествия вертолетом Ми-4 на остров Генриетта были доставлены зимовщики, но домиков уже не было, их закрыло ледником.