Разведка для атомохода В Диксоне весна. Без шубы и шапки по улицам не походишь: мороз не слаб, да и снега плотны, не начинали таять, но солнце уже не заходит. Светит день и ночь. И под крышами вывесились сосульки, прилетели первые птички, белые полярные воробьи — пуночки.
Обычное для весенних дней столпотворение пассажиров в аэропортовской гостинице Диксона. Кого тут только сейчас не встретишь! Ракетчиков из обсерватории с острова Хейса, гляциологов, отправляющихся на ледники Северной Земли, геодезистов, что торопятся в безлюдные тундры Таймыра. Но в планы полярных трудяг в любое мгновение может вмешаться непогода — туман или пурга, и все смешать. Такова уж весна в Диксоне...
Туман приполз на третий день мая. Его пригнал порывистый южный ветер. Вначале он был так густ, что в нем потонули дома, исчезло розовое здание аэропорта с диспетчерской вышкой, которая возвышается над островом как пожарная каланча.
Но время туманов, когда они висят по неделе, для Диксона еще не наступило. К полудню мгла стала рассеиваться. Появилось солнце, стала видна аэродромная радиостанция. Все самолеты и вертолеты, собравшиеся в этот день на стоянках аэропорта, еще продолжали отдыхать, когда Вениамин Семенович Миняев, командир ледового разведчика, решил, что ждать больше нечего. Видимость показалась ему вполне достаточной, чтобы поднять в небо свой тяжелый, всегда заправленный под пробки, с дополнительными баками самолет. Возможно, в другой день, в другой раз он еще и повременил бы, но сегодня не мог. Результатов полета ледового разведчика ждал атомоход. В Арктике продолжалось невиданное дело: круглогодичная навигация, начатая три года назад. По графику, будто составы на железной дороге, шли сквозь льды Карского моря суда, везущие машины, оборудование, строительные материалы, овощи и продукты для полярников, осваивающих Таймыр. В обратном направлении, из Дудинки в Мурманск, суда увозили продукцию Норильского комбината: металл и руду для обогатительных фабрик.
Когда я подоспел на аэродром, экипаж уже занял свои места. У моторов, под плоскостями краснохвостого Ил-14, сновал один лишь Саша Ишуков, бортмеханик. Мне показалось, что и ледовый разведчик и бортмеханик дрожат от возбуждения, не чая, как бы побыстрее взлететь и приняться за работу.
— По коням,— скомандовал Саша, взбираясь следом за мной в самолет. Он втащил за собой хлипкую металлическую лестницу, что-то вроде штормтрапа на корабле, быстро захлопнул дверь и, на ходу расстегивая куртку, устремился в кабину.
Ил-14, в общем-то, хорошо знакомый мне самолет. За годы работы в Арктике приходилось на нем и летать, и держать с ним связь. Этот же борт,
04178, памятен мне особо, Он начал летать, когда караваны судов по Арктике водил еще «Ермак» — дедушка русского ледокольного флота. В те времена я работал радистом на мысе Желания, и не раз, чтобы обеспечить этот самолет пеленгами и радиосвязью, мне приходилось пробираться сквозь ураганный ветер и пургу на пеленгатор, стоявший в километре от полярной станции, Были такие мгновения, когда казалось, что не дойду, не отыщу его, но не идти не мог: знал, самолет непременно поднимется и в небе обязательно будут ожидать моей помощи люди...
Иногда ледовые разведчики, пролетая над мысом, сбрасывали нам почту, и мне не забыть, как при сильной болтанке экипаж 04178 все-таки согласился пройти над нами, сбросил почту, а заодно и все папиросы, что у них были, так как в то время наши курильщики давно сидели без курева.
Потом мне не раз приходилось держать связь с этим самолетом и с мыса Челюскин, и с Диксона, и с острова Виктория. Тогда уже он работал в паре с ледоколом «Ленин» — первый атомоход начинал водить караваны судов во льдах, сменив навсегда ушедшего «Ермака». И вот теперь я лечу на борту этого ледового разведчика на помощь атомоходу второго поколения, самому мощному ледоколу в мире «Арктика», который первым из надводных судов проложил дорогу сквозь льды к Северному полюсу.
Салон самолета разделен плотными матерчатыми занавесками как бы на три отсека. В хвостовом — мороз, как на улице. В среднем — температура повыше; здесь стоят дополнительные баки с бензином. За второй занавеской — рабочий салон. Он примыкает к кабине. Тут два кресла, стол второго гидролога, приборы штурмана. У противоположного борта — фототелеграфный аппарат, с помощью которого передают ледовые карты на борт ледоколов, небольшой кухонный стол, электроплита с эмалированным чайником. На стене — два ряда железных кружек. Ледовому разведчику приходится летать по десять и более часов, потому и устраивается экипаж по-домашнему.
Саша Ишуков уже сидит меж пилотов в кабине. Взвизгивают раскручивающиеся винты, взревывают моторы, и Ил катит по стоянке мимо таких же краснохвостых Илов, реактивных Яков, Анов, которым, по всей вероятности, вряд ли сегодня удастся взлететь.
— Диксон,
04178 на исполнительном,— чуть прижимая ларинги к шее, докладывает Вениамин Семенович Миняев, широкоскулый, с удивительно спокойным, даже застенчивым лицом человек.
— Разрешите взлет.
— Взлет разрешаю,— гремит, как из бочки, оглушительный голос диспетчера, и самолет, весь задрожав, начинает разбег.
С Миняевым и со всем его экипажем мне приходилось летать уже дважды. Два дня назад мы облетели Карское море, осмотрев льды на маршруте Диксон — мыс Желания — архипелаг ЗФИ — острова Ушакова, Визе, Свердруп — Диксон. Во втором полете изучали состояние льдов у восточных берегов Новой Земли. В Диксон мы возвращались с заходом на остров Белый, неподалеку от которого «Арктика» вела судно «Пионер Белоруссии», продвигаясь вместе с ним к Енисейскому заливу. Дело у них шло хорошо, и непосредственная помощь ледового разведчика тогда не требовалась. За время этих полетов я убедился, что командир наш— пилот опытный, но лишь сейчас понял, что это летчик высшего класса.
Туман окружил самолет сразу же, как только оторвались от полосы. За серой пеленой не стало видно ни земли, ни неба. Набрав триста метров, идеальнейшую для ледового разведчика высоту, Ил-14, развернувшись через крыло, продолжал удаляться в море. Проходили минуты, а туман не рассеивался, летели вслепую. Миняев решил подняться повыше. На четырехстах метрах засветило солнце, но льды оставались скрыты туманом. А разведчику как раз требовалось осмотреть ледовый покров от Енисейского залива до острова Белый, где стоял сейчас атомоход в ожидании рекомендаций для дальнейшего движения.
Стрелка указателя скорости застыла на цифре 250—двести пятьдесят километров в час. И с этой скоростью мы продолжали нестись в тумане. По курсу тут нет высоких островов, как и больших айсбергов. Это было известно, и все же, чтобы решиться пойти на снижение, надо иметь огромный опыт подобных полетов и крепкий характер.
Стрелка высотомера ползет вверх: 200 метров, льда не видно... 150... 100... Когда наконец под крылом замелькали ледяные поля, черные трещины и смерзшиеся, покрытые сероватым льдом разводья — показалось, что до них можно рукой достать. Ощущение такое, что мы летим вдвое быстрее. Туман не пропал, он по-прежнему окружает самолет. Однако едва стали различимы льды, как по самолету будто пронесся вздох облегчения, все принялись за дело.
На столе тщательно расправляет карту Карского моря Володя Фельдштейн, недавний выпускник Ленинградского гидрометеорологического института, ныне полярник, он работает гидрологом в обсерватории Диксона. На карте нанесен маршрут двух предыдущих полетов. Он весь испещрен цветными полосами, квадратиками, обозначающими, где и какой лед мы встречали.
Володя не только летает на ледовом разведчике, но и частенько высаживается на лед Енисейского залива с «Аннушек», живет там в палатках, ведя наблюдения за льдом и течениями. Хорошо представляет картину сегодняшней навигации в Арктике. Он рассказывает мне, что к Новой Земле от Мурманска суда ведет атомоход «Ленин». В Карском море ледовая обстановка всегда посложнее, и тут проводкой занимаются «Сибирь» либо «Арктика». Но «Сибирь» сейчас доканчивает навигацию у Ямала. Там, на припай, разгружаются последние суда, доставившие грузы геологам и буровикам. «Арктика» в одиночку проводит суда к Дудинке, морским воротам Норильска. Но к самой Дудинке ей не пройти, не позволит осадка, и поэтому в Енисейском заливе атомоход сменяет специально построенный мощный дизельный ледокол «Капитан Драницын». Он ведет суда к причалам, а к месту встречи с атомоходом подводит судно, груженное рудой.
— Вроде бы все продумано,— говорит Володя,— изготовлены специальные суда, но лед нередко преподносит неожиданности, заставляя вносить коррективы. Однако дело, как видите, идет...
Самолет по-прежнему продолжает нестись в нескольких десятках метров надо льдом, Николай Дмитриев, штурман, прокладывает курс, просчитывая что-то на логарифмической линейке. Из кабины выходит улыбающийся Саша Ишуков. «Медведя не видели? — спрашивает меня.— Только что прошел по правому борту». Где уж теперь при такой скорости его искать! Саша ставит на плиту кастрюлю, достает продукты и начинает готовить обед. Я захожу в кабину.
Миняев держит штурвал, переговариваясь с Шабориным, вторым пилотом. Летчики сидят без наушников, связь сейчас держат радисты. На самолете их сегодня двое. Борис Викторович Максимов, старший бортрадист авиапредприятия, экипаж которого выполняет ледовую разведку, вывозит, как говорят пилоты, Алексея Рыбина. Борис Викторович — ас, радистом на самолетах летает четверть века, участвовал в проводке «Арктики», когда она шла к полюсу. Ледовым разведчикам тогда приходилось ежедневно по многу часов висеть надо льдами, и радисты не отрывались от ключей.
Рыбин, тоже радист с немалым стажем, но на ледовой разведке оперативность нужна особая. Бортрадисту приходится работать и с судами, и с полярными станциями, и радиостанциями материка; успевать следить за погодой многих портов, чтобы самолету на обратном пути не попасть впросак.
В кожаной куртке, при галстуке и в очках, строгий, как учитель, Борис Викторович достает «дрыгу» — самодельный ключ, на котором работают все радисты Заполярья,— и садится на место радиста, забыв, что он лишь поверяющий. Я его понимаю: представитель полярных бортрадистов не желает ударить в грязь лицом перед радистами морского флота. А мы продолжаем все так же низко нестись надо льдами, но до этого ли радистам...
В отсеке штурмана, за спиной командира, расположился гидролог. Он почти высунулся в прозрачную полусферу — блистер. Оттуда лучше всего разглядывать льды. Когда смотришь, кажется, что вышел из самолета и видишь все, даже позади него. Гидрологом у нас Василий Андреевич Харитонов. Опытнейший полярник, который начал летать в Арктике раньше, чем пришел бортрадист Максимов, раньше, чем здесь появился самолет с бортовым номером 04178. Он пришел в Арктику в тот год, когда, как сам в шутку говорит, родился Саша Ишуков, бортмеханик этой машины.
За те тридцать лет, что работает на Севере Харитонов, в деле наблюдения за льдами тоже произошли колоссальные изменения. Как и всюду, здесь на помощь людям пришла техника. Космические спутники постоянно фотографируют арктические льды, помогая оценить, так сказать, глобальную обстановку. Володя Фельдштейн перед полетом показывал снимки. На них видно все Карское море. Оно плотно забито льдом, и лишь отдельные темные полосы протянулись на север от Новой Земли. Это наиболее крупные разводья.
Но капитанам судов необходимо, помимо глобальной обстановки, знать и мельчайшие детали: возраст ледяных полей, их толщину, проходимость. Естественно, что при ближайшем рассмотрении Карское море не такое, как на космическом снимке. После первого же полета у меня создалось впечатление, что море — это какое-то месиво изо льда. Старые ледяные поля перемежаются молодым ледком, следами недавней подвижки. Полыньи мы видели и у небольших островов, и у побережья Новой Земли, архипелага ЗФИ, Диксона.
Никто лучше специалиста-гидролога, поднаторевшего в наблюдениях с воздуха, не сможет передать картину состояния моря. Поэтому-то визуальная разведка долго еще будет пользоваться почетом среди капитанов.
— Успеваете? — подсаживаюсь я к Харитонову, ибо льды в блистере так и мелькают.
Василий Андреевич поворачивает загорелое до черноты лицо, усмехается: «Приходилось и пониже летать. Все отрепетировано» .
— Что поделаешь,— продолжает он, одновременно оглядывая льды и занося в блокнот какие-то цифры, треугольнички, кружочки.— Глаз не локатор. Из-за облаков я смотреть не могу. Уж лучше ко льду поближе. Нельзя атомоходу стоять. Знаете, в какую копеечку обходится каждый час простоя? — вопрошает он и опять по плечи забирается в блистер.
И тут, словно устав испытывать терпение пилотов, туман неожиданно резко пропадает. Ослепительно вспыхивает солнце. Над искореженными льдами сияет голубое небо. Под самолетом возникает огромная синяя тень, которая мчится следом. Она извивается на торосах, исчезает ненадолго в голубизне разводий, но не отстает. Зрелище захватывающее, но длится оно недолго. Льды начинают медленно отдаляться, самолет занимает стандартную высоту— триста метров. Замедлилось движение плывущих навстречу льдов, и Василий Андреевич опустился в кресло — можно немножко и передохнуть.
— Два месяца до пенсии осталось,— неожиданно говорит он.— Отлетаю, наверное, и уйду. Буду на даче картошку сажать.
По тону и хитроватому выражению его лица мне кажется, что сам он не верит в это. Тем не менее продолжает развивать мысль:
— Замена найдется,— словно прикидывает старейший гидролог.— В Диксоне неплохие специалисты растут. А тут недавно летали с нами инженеры, новый прибор испытывали. В «Правде» о нем писали. Может, слышали, будет измерять толщину льда. Вот уж, должно быть, поможет. Особенно в туман и полярную ночь. Ведь сейчас нам в полярную ночь приходится с включенными фарами летать...
Кто бы мог подумать,— покачивает он головой,— что придется летать с разведкой в полярную ночь. Что навигация будет продолжаться круглый год. Наверно, и десять лет назад, если бы мне сказали, этому не поверил. Счел фантазией, а видишь, как все обернулось.
— А может, не стоит уходить, Василий Андреевич?—говорю я.— Если уж до Диксона навигацию сделали круглогодичной, то скоро и дальше ее поведут. Может, подождать, пока вдоль всей Сибири начнут караваны круглый год водить, а тогда уж можно и картошку на даче сажать. :
— Идея,— соглашается он.— Надо подумать. Хотелось бы на это с воздуха поглядеть.
...Идет шестой час, как мы летаем надо льдами. Ломаная кривая, которую выводит цветными карандашами на карте Володя Фельдштейн, приближается к острову Белый. Штурман Николай Дмитриев давно, скинул свой отутюженный китель, остался в рубашке. При таком частом галсировании ему, как говорится, приходится попотеть. Он то за расчетами, то у секстанта, то у компаса, непрестанно посматривает в локатор.
За это время Саша Ишуков успел накормить всех обедом, напоить крепчайшим чаем. Имея тайную надежду во время этих полетов понаблюдать за белыми медведями или за нарвалами в полыньях, я успел выведать за краткие минуты отдыха, что китов летчики видели чаще всего у берегов ЗФИ, в проливе Британский канал, а белые медведи им попадались в разное время и у острова Правда, и неподалеку от Тикси, и на западном побережье Новой Земли. Медведей в тех местах встречали десятками. К примеру, у острова Правда насчитали тридцать четыре штуки. Решили на всякий случай даже предупредить об этом полярников, работающих на этом острове. По словам пилотов, медведей в Арктике стало больше. Должно быть, сказался запрет на охоту. Это отрадно, но участились и случаи нападения на людей. Случается это чаще всего по вине полярников, которые нередко прикармливают медведиц с медвежатами, позволяют подолгу оставаться в поселках. «Медведь — зверь, — говорил мне как-то Савва Михайлович Успенский, приложивший немало сил для сохранения в Арктике этих интереснейших животных.— Он хищник. Самый крупный на земле. И об этом не стоит забывать. Нельзя приучать их к жизни вблизи человеческого жилья. Он должен, как и прежде, бояться человека, стремглав от него бежать. Место белого медведя — во льдах». Я опять смотрю безотрывно в иллюминатор, но за многие часы полета белых медведей так и не увидел. Видимо, и не так уж их много, как показалось пилотам.
— «Арктика»,— подзывает меня к экрану локатора Николай Дмитриев, Он улыбается, вывел точно. На светящемся экране — зеленая полосочка. Одна. А где же «Пионер Белоруссии»? Штурман разводит руками. Подойдем поближе, там разберемся,
С давних пор я мечтаю полюбоваться «Арктикой». Еще с того времени, как атомоход отправился на штурм полюса, осталось в памяти слышанное: длина — 148 метров, ширина — 30, водоизмещение — 23 460 тонн. 150 кают, бассейн, кинозал, спортзал, финская баня...— одним словом, эдакий плавающий колосс. Не желая что-либо пропустить, я пробираюсь в кабину,
Оказалось, атомоход взял «Пионера Белоруссии» на жесткий буксир: нос транспортного судна упирается в корму ледокола. Должно быть, для судна льды оказались здесь тяжелыми.
Издали, среди бескрайней белизны льдов, атомоход показался мне не таким уж и большим. Только потом, когда мы раза два пронеслись рядом с ледоколом на бреющем, я смог оценить его размеры. С заснеженной палубой, заледенелым носом «Арктика» казалась гигантским живым существом, приспособленным для жизни среди льдов. Каша ледяных обломков выстилала путь за ней и впереди нее. Чувствовалось, что атомоходу льды не препятствие, встал он лишь, оберегая, как детеныша, ведомое им судно. Так и было на самом деле.
Пока мы кружили, Василий Андреевич обрисовал по радио сложившуюся обстановку. Порекомендовал капитану идти южнее, куда сдвинулось в результате ветров разводье. Там будет легче проложить канал. На атомоходе, остались разъяснениями, гидролога довольны. Мне показалось, что, когда мы стали отдаляться, атомоход сдвинулся с места, льды возле его носа заворошились.
— Теперь дойдут,— довольно сказал Харитонов.—Из Диксона им подробную карту пошлем. Будут в своей Дудинке к нужному сроку.
А не заказать ли нам баньку? — обратился он к Максимову, все еще сидящему за ключом.— К девятнадцати-то вроде успеем.
— Как будет угодно,— улыбнулся в усы Борис Викторович.— Я — за.
Хоть и недолго сегодня летали — всего семь с половиной часов, но, как после всякого удачно выполненного дела, хотелось снять с плеч усталость, освежиться, ведь по календарю сегодня был выходной.
Туман над Диксоном рассеялся. Светило низко опустившееся солнце. Домики поселка, выкрашенные в разные цвета, радугой переливались среди снегов и черных камней острова. На стоянке самолетов поубавилось. Должно быть, кое-кому уже удалось отправиться в глубь Арктики по своим делам. Жизнь здесь шла своим чередом...
В. Орлов, наш спец. корр. / Фото автора
Диксон, Карское море 
Добавлено: 29 Ноябрь 2009 16:05
