«Красная палатка»

"Порка идиотов"

«Красная палатка»

Сообщение Вячеслав Гульцев » 19 Февраль 2011 01:04

Лично у меня - можно сказать, и в частности, с этого фильма интерес к Арктике появился. А говорят..., совковость и т.п. Первый мой начальник экспедиции - 1918 г.р. он был, полярник, герой войны, уже после нее, наконец-то в вожделенную Арктику попал (а учился в ЛВИМУ еще до нее) - пошел по этой стезе, потому что в детстве прочитал "Дневники штурмана Альбанова". В деревенских сугробах "в Арктику" играл. На "Двух капитанах", на "Педагогической поэме", на "Тимуре и его команде" (кто его теперь знает - какой он был, Гайдар?) ЛЮДИ! выросли.
Ну, наивно. Ну, где-то теперь даже и смешно.., но это было от души....
Аватара пользователя
Вячеслав Гульцев
 
Сообщения: 44
Зарегистрирован: 01 Январь 1970 03:00
Откуда: Санкт-Петербург

«Красная палатка»

Сообщение SVF » 17 Ноябрь 2011 14:39

Визбор рассказывает о своей работе в фильме "Красная палатка"

Все без обмана
или дневник киноэкспедиции Мосфильма в Арктику, составленный на борту дизель-электрохода «Обь», в трюмном помещении номер сорок два, мастером спорта Аркадием Мартыновским и актером Юрием Визбором

— Знаю я это кино! Это все обман. Обман на обмане. Вот, предположим, бежит артист через огонь — так это не огонь, а тряпки специальные ветром раздувает! Или прыгает он в прорубь. А это не прорубь, а бассейн ЦСКА с подогретой водой! И плавает в ней пенопласт вместо льда. А война? Танки деревянные, самолеты на ниточках, корабли в лужах плавают. Смотреть неохота. Вот возьми пса Барбоса. Разве все это правда? У них ведь там на палке не динамит был привязан, а пустая картонка. Так что и бежать было нечего от нее! Или «В небе только девушки». Их отдельно засняли, а небо отдельно, а потом друг к дружке присобачили. А возьми комбинированные съемки! Вот какая она, правда-то! Было одно кино без обмана—«Тарзан». И то теперь нигде не идет.

Мы много раз слышали такие суждения. И, не будучи профессионалами, хотим вам рассказать, как выглядят киносъемки «со стороны».

Мы отправляемся в Арктику, в район Земли Франца-Иосифа, для проведения киносъемок фильма «Красная палатка», совместное итало-советское производство. Постановщик — Михаил Калатозов, режиссер — Игорь Петров, оператор — Леонид Калашников, актеры: Отар Коберидзе (Чечони), Данатас Банионис (Мариано), Юрий Соломин (Трояни), Григорий Гай (Самойлович), Борис Хмельницкий (Вильери), Эдуард Марцевич (Мальмгрен), Никита Михалков (Чухновский), Юрий Визбор (Бегоунек) — все СССР. Луиджи Ваннукки (Дзаппи) — Италия. Другие иностранные актеры по различным причинам не смогли поехать в Арктику. Для обеспечения безопасности при работах на льду студия пригласила в экспедицию шестерых альпинистов, мастеров спорта; Владимира Кавуненко (глава фирмы), Владимира Безлюдного, Вадима Кочне-ва, Бориса Левина, Аркадия Мартыновского и спортсмена-разрядника Владимира Кулагу. Кроме того, в экспедицию были приглашены: флаг-штурман полярной авиации СССР Валентин Аккуратов, экипаж вертолета Ми-4 во главе с заслуженным летчиком-испытателем СССР Василием Колошенко, гидролог Милешко, врач-хирург Емельянов и врач-стоматолог Шамфаров, специальный охотник на медведей для охраны экспедиции Петров, два переводчика, водители автомобилей, водители вездеходов, катерники, специалисты по взрывам, дирижаблестроители, подводники-аквалангисты, инженер по технике безопасности, радист с малогабаритными радиостанциями. Директор картины — Владимир Марон.

5 августа. Курс — норд. 200 миль от Мурманска, вокруг туман, видимость полмили. Крупная океанская зыбь. Мы уже несколько дней на корабле, и все же наша экспедиция кажется полной фантастики, сбывшимся чудом. На специальной кормовой площадке «Оби» стоит надежно укрепленный вертолет Ми-4; команда альпинистов делает зарядку среди ящиков и крепежных тросов;

Эдик Марцевич учит английский текст; режиссер Михаил Калатозов пьет чай в своей каюте; водители вездеходов играют в домино, авторитетно рассуждая о прогрессивной заполярной оплате. Итальянский актер Луиджи Ваннукки не перестает удивляться русским морям. Пых-пых-пых — стучат дизели корабля. Туман. Видимость два кабельтова.

...А море серое всю ночь качается,
И ничего вокруг не приключается,
Не приключается, воде соленая,
И на локаторе тоска зеленая...

6 августа. Встретили первый лед. Фотолюбители так неистовствовали, что вынудили вахтенного штурмана сообщить по громкой корабельной связи: «Товарищи, это еще не льды, настоящие льды будут завтра». И действительно, на следующий день мы бьем встречные ледовые поля и впервые слышим, как льдины скребутся с другой стороны борта, у наших подушек. Но «Обь» снова выходит на чистую воду. Бакланы на полном ходу как пули пробивают гребни волн. Тюлени выглядывают то из серых, то из нефтя-но-черных вод. Лед — с коричневыми ложбинами нерпьих лежбищ, с невообразимо голубыми озерами пресной воды. По госпитальной белизне прыгают черные молнии трещин, у бортов лед вздымается, показывая зеленые сколы ледяных полей. Север — место для мужественных кораблей.

8 августа. Первый снег, все палубы белые. Собрано первое открытое партсобрание. В. И. Аккуратов сказал: «Истории известны примеры гуманизма советских людей. Спасение экспедиции Нобиле — один из них. Нужно так снять фильм, чтобы весь мир понял, кто и какой ценой спас итальянскую экспедицию». Впервые в истории полярных экспедиций было выбрано совместное партбюро, состоявшее наполовину из моряков и наполовину из киноработников.

9 августа. О боже, дарит же судьба такие дни! В припайном льду бухты Тихой стояла наша «Обь», окруженная такими золотыми под солнцем горами, что просто не верилось, что на земле это все существует. За кормой корабля лежал океан такого свежего цвета, какой используют только при производстве физкультурных плакатов. В полумиле от нас на берегу стоял поселок, из любого дома которого мог выйти джеклондонец в рваном свитере с кольтом в руках, и никто бы этому совершенно не удивился. Но вместо джеклондонца на берег вышел кто-то из администрации и закричал в мегафон так, что вздрогнул океан и с гор осыпалась золотая краска. Съемки начались!

10 августа. Одного из авторов дневника ждал удар судьбы: он назначен был режиссером Калатозовым на роль... медведя. Как только трое дюжих мастеров спорта надели на него шкуру весом в семьдесят килограммов, так он и рухнул к ногам совершенно этого не ожидавшего режиссера. Тем не менее, поднявшись, Аркадий с ужасом понял, что его «утвердили на эту роль». «Надо поработать над образом», — сказал он, выплевывая изо рта медвежью шерсть. Вечером в каюте альпинистов острили:

«Скоро вертолет будем дублировать. Раскрутимся вчетвером и на взлет!»

11 августа. В бухте Тихой оставлена команда дирижабель-щиков, а наша «Обь» пошла на поиски «натуры», хорошего льда, на котором можно работать большой группе людей. Такой лед был найден во второй половине дня в заливе, окруженном сказочными фиолетовыми горами. Ваннукки, Банионис и Марцевич впервые в истории мирового кино прошли перед профессиональной кинокамерой художественного фильма, расположенной на 81-м градусе северной широты.

Мариша Лебедева стукнула хлопушкой. Есть! Первый дубль с актерами в Арктике снят!

Вскоре прилетел вертолет Василия Петровича Колошенко, возивший в бухту Тихую обед строителям ангара. Легко, как будто играя, вертолет сел на нестандартную площадку «Оби», куда отказались садиться все пилоты, с которыми вел переговоры «Мосфильм»...

12 августа. В сорок вторую каюту пришел утром директор картины и объяснил альпинистам их задачу: Кавуненко, Безлюдный и Кочнев должны загримироваться под Ваннукки, Баниониса и Марцевича и сойти на движущиеся льдины. Их будут снимать на общем плане.

Вообще за время работы в Арктике было несколько рискованных съемок, и проход наших троих ребят по движущимся, весьма сомнительным льдам — одна из них. Оступись кто-нибудь, поскользнись — трудно сказать, чем кончится дело. Тем более что температура воды была ниже нуля (в Арктике вода замерзает при минус четыре градуса). В такой воде да еще в тяжеленных костюмах долго не продержишься. И страховки не было практически никакой. Правда, на корме во время всех съемок медленно крутил винтами вертолет, готовый в любую секунду прийти на помощь, да и мы с веревками и ледорубами в руках стояли наготове у трапа. Но на душе было тревожно. Опасность нешуточная и самая реальная. Впрочем, все кончилось благополучно. У каждого из наших «артистов» за плечами двадцатилетний опыт работы в горах, на ледниках, каждый знает цену небрежности. Ребята около часа ходили недалеко от «Оби», прыгали с льдины на льдину, изображая смертельно усталых и голодных полярников. А Вадим Кочнев так хорошо старался, что получил с режиссерского мостика замечание:

«Мальмгрен, не переигрывай!»

13 августа. День, полный удивительных событий. Начал их Ко-лошенко, который повез в Тихую от острова Луиджи — к нему мы подошли ночью — смену дирижаблестроителей. Вертолет еще был едва заметной точкой над снежными пологими куполами, как вдруг завис на одном месте и неожиданно стал терять высоту. «Дизель-электроход «Обь», я четыреста первый! — раздался в динамике голос Василия Петровича. — В восемнадцати милях от корабля втретил медведя, крупного самца. Могу пригнать его для съемки к кораблю. Сообщите решение».

В режиссерской группе случилось легкое замешательство. Тем не менее была отдана команда поставить на корме и носу по камере, и Василий Петрович наподобие небесного пастуха погнал медведя в кадр. Полчаса потребовалось этой дружной паре — Колошенко и медведю, — чтобы показаться у корабля. Мишка совершенно обес.силел не только от бега, но и от жуткого и совершенно неприемлемого чувства, что кто-то сильней его. Несколько раз он, оглядываясь на бегу, пытался лапой ударить по баллону шасси, правда, страх брал свое, и мишка, смешно озираясь, все бежал от вертолета, летевшего за ним на высоте двух-трех метров. Наконец он попал в поле зрения камер, подбежал к краю льда и, ни слова не говоря на прощание, вытянув передние лапы по всем правилам старта, ринулся в воду.

По этому поводу в сорок второй каюте следующий день объявляется как «день медведя».

Конечно тот аттракцион, который вслед за медведем показывали Хмельницкий и Визбор, был менее эффектен, но для исполнителей весьма чувствителен. Мы с Борей играли пьяную драку из-за пистолета. Фабула этой сцены вкратце такова: по праздничному случаю на льдине был выпит спирт из компаса. Офицер Вильери, видя безнадежность положения, выходит из палатки с единственным оружием на льдине — кольтом, но замечает тоже пьяного профессора Бегоунека, который вальсирует с собакой. Профессор видит, как Вильери пытается стрелять в себя, выбивает из рук офицера оружие; Вильери жестоко избивает его, но отнять пистолет не в силах. В разгаре этой драки оба соскальзывают с тороса и падают в снежницу — озеро пресной воды на льду. Все это мы сыграли. Самым сильным ощущением было, конечно, падение в воду и драка в воде. Я предполагал, что вода будет ледяная, но такой зверской хватки, конечно/не ожидал. Мы с Борей с головой ушли в воду в огромных меховых костюмах, и когда я увидел лицо своего партнера, я понял, что он нисколько не играет. С большим трудом мы выбрались из воды на лед... Когда прозвучала команда «Стоп!», к нам кинулись люди, сорвали мокрые шубы, накинули сухие, накрутили на головы полотенца и повели на корабль. Один из авторов дневника сказал традиционную фразу, глядя на эту картину: «В этом матче победила дружба». Другой автор включился на ходу в горячую дискуссию с Хмельницким: что раньше — спирт или душ. Победил душ (1:0).

Вечер сопровождался большими разговорами.

14 августа, или «день медведя». Первая половина дня прошла в ожидании вызова, который так и не пришел к исполнителю роли медведя. Аркадий, сидя возле семидесятикилограммовой шкуры, дождался обеденного времени. Но только он склонился над пылающим борщом, только он поднес ко рту первую ложку, как в кают-компанию ворвался потный посыльный от съемочной группы, «Медведь кто?! — страшно крикнул гонец. — Медведя на площадку!» Аркадий грустно глянул на борщ, что-то нацепил на голову и выбежал на лед. В пятидесяти метрах от корабля не спеша репетировали с Марцевичем. Аркадий подбежал к работающим, но на него никто не обратил внимания. Потоптавшись минут десять, Аркадий скромно доложил о себе помощнику режиссера: медведь, дескать, тут и готов к работе. «Сейчас», — сказал помощник режиссера, но тут же занялся совершенно другими делами. Прошло полчаса. Аркадии замерз. Марцевич все репетировал. Осветители покуривали. Тогда Аркадий набрался наглости и подошел к режиссеру Петрову. Я, мол, медведь. «Медведь пришел?—спросил режиссер. — Очень хорошо. Перерыв на обед!»

Все же после обеда Аркадию удалось сняться. Четыре раза по-шпионски выглядывал из-за тороса Марцевич, четыре раза наводил кольт, четыре раза раздавался выстрел, и четыре раза Аркадий, задыхавшийся в зашнурованной шкуре, падал навзничь и бился об лед головой (вес головы 25 килограммов). При съемке последнего дубля вконец продрогший Эдик Марцевич проваливается по пояс в трещину. Доктор заставляет его выпить стакан спирта, и на этом прекращаются съемки.

16 августа. Бухта Тихая, туманная погода, съемки дирижабля. Операторская группа на борту вертолета, машина ходит кругами, снимают сверху дирижабль серебристого цвета с большой черной надписью «Италия» и «массовку». В «массовке» заняты все актеры, вся экспедиция и половина команды судна. Тамара Кудрина дублирует Клавдию Кардинале. В конце дня выглянуло солнце, но тут-то как раз дирижабль попал в воздушную струю из-под вертолетного винта и, набирая скорость, круто пошел пикировать на один из домов зимовки. На крыше дома сидел в это время один из распорядителей съемки с мегафоном в руках, который, не будь дураком, сиганул за печную трубу. В нее-то и врезался носовой частью дирижабль, сильно удивив такой точностью распорядителя. 18 августа. День авиации. Для кого праздник, для кого героические будни. Эдик Марцевич занят в кадре, сложней которого трудно что-либо придумать: полдня он ходит у огромнейшего голубого тороса в нижнем белье, босой по льду, отдавая своим жестоким спутникам — Дзаппи и Мариано всю свою одежду и ложась в выбитую во льду топориком могилу. На голую грудь Эдика, на золотой нательный крестик опускаются глыбы льда. Между тем минус два, и ветерок, и моржи высовывают из океана запорожские усы. Рядом с площадкой ребята ставят альпинистскую палатку, там шипит примус, стоит на горах шуб и поролона горячий кофе, над примусом греются полотенца — все для Эдика. Оба автора дневника, пользуясь свободным временем, выносят на лед голубые горные лыжи «Рыси металл» польского производства и, хотя горы синеют лишь вдалеке, прекрасно проводят время. Металлический кант то и дело пересекает медвежьи следы. Фантастика!

Вечером все наши летчики при параде, на торжественном собрании им вручается огромнейший торт, сделанный в виде льдины, на которой стоит красный вертолет. Мы дарим Колошенко и Аккуратову два наших ледоруба, побывавших в прошлом году на пике Ленина, на Памире. Аркадий, выжигая на их древках придуманную нами эмблему — гора, перекрещенная пропеллером, приобрел новую специальность. На черный день.

19 августа. У Григория Гая, Никиты Михалкова и других актеров не очень веселое настроение. Все они «красинцы», их съемки должны происходить на «игровом» ледоколе «Сибиряков», который к нам вышел из Мурманска, но еще находится в трехстах милях, работает в тяжелых льдах, помогая запросившему помощь ледокольному кораблю «Дежнев».

20 августа. «Обь» пришла в пролив Брауна у острова Солсбери. Съемки продолжаются. «Сибиряков» все воюет со льдами, ведет «Дежнев».

21 августа. Неизвестный остряк ночью наклеил на двери кают различные вырезки из газет. На каюте, где живут Ю. Соломин и Ю. Визбор, появилась надпись «За туманом...». Ассистент режиссера получил табличку «Починка голов», смысл которой никто не смог растолковать. Альпинисты сами решили «не ждать милое-. тей от природы» и повесили при входе «мудрую мысль»: «Кино найдет себе другого, а мать сыночка — никогда». Мудрая мысль пришлась как раз вовремя, потому что сегодня альпинисты дублируют актеров, сиднем сидят на ветру среди торосов, и день-деньской все пикирует на них вертолет. Оттуда, как Петька-пулеметчик, строчит своей камерой Леонид Иванович Калашников. А может, и не строчит, а только примеривается. Этого никто не знает. С альпинистами работают в кадре Боря Хмельницкий и рабочий-постановщик дядя Митя, на котором костюм генерала Нобиле. В первое время дядя Митя усиленно старается, но к концу съемок замерз окончательно, достал откуда-то прихваченную «на пожарный» черную кожаную шапку и нахлобучил ее на голову со словами: «Не такой был этот Нобиле дурак, чтобы сидеть с голой головой!»

22 августа. Бухта Тихая. Из-за мыса, из золотого тумана вдруг

раздался хриплый, прокуренный крик; к нам идет «Сибиряков»; «Обь» радостно загудела чистым мощным голосом, все высыпали на палубы. Тихо приближался похожий на бочку круглый силуэт «Сибирякова», украшенный фанерными надстройками, что придавало ему сходство с прообразом. Корабль шел загримированный, как артист, полностью готовый к работе. На носу ледокола горели золотые буквы «Красин».

Вечером мы добились разрешения руководства выйти на восхождение на вершину ледяного купола острова Гуккера. В 23.30 Кочнев, Левин, Кулага и Визбор, вооружившись мелкокалиберной винтовкой, двумя ракетницами и ледорубами, вышли на восхождение. Стояла изумительная полярная ночь, тихая, солнечная, ясная. Ледовые купола, глубокоянтарные, розовые, голубоватые стояли в полном безмолвии перед нами. Мир был только что вынут из купели.

23 августа. Экипажи обоих судов работают во всю силу — идет разгрузка «Сибирякова» и перегрузка с «Оби» «игрового» самолета Чухновского, декораций и еще чего-то. Туманно и тихо, Неожиданно вечером налетает такой ураган, что абсолютно закрытая от ветров бухта Тихая просто вскипает. Представляем, что делается в открытом море! Уныло свистит ветер в антеннах. «Сибиряков» поднимает пары, уходит от нашего корабля, чтобы не столкнуться с ним, и с большим трудом, преодолевая ветер, который просто с корнем вырывает дымы из его двух труб, намертво врубается во льды в миле от нас. «Обь» тоже дает задний ход и с разгона почти всем корпусом налезает на лед. Временами переборки дрожат от ударов ветра. По всему западному сектору Арктики сшибаются ледовые поля. Мир творится заново.

24 августа. Оба корабля уходят из бухты Тихой по уже спокойному морю. К «Сибирякову» привязывают дирижабль, но первый же порыв попутного ветра бьет его о мачты, гелий уходит, и наша «Италия», как и сорок лет назад, падает вниз подстреленной птицей с огромной рваной раной в брюхе. Оба корабля уходят дальше на Север в поисках «трагических льдов», как выразился Игорь Дмитриевич Петров. Наша цель — острова Королевского сообщества.

25 августа, День шахтера. Медведь ходил возле борта, скреб его лапой, равнодушно поглядывал на людей. Вдруг откуда-то выскочил Никита Михалков, неся в руках открытую банку сгущенного молока. Он сбежал вниз по трапу и прыгнул на лед. Медведь стоял метрах в двадцати от него боком к кораблю. «Назад!» — закричали мы и понеслись к трапу. Никита сделал несколько шагов к медведю, наклонился и поставил банку на лед. В это мгновение медведь увидел его и, ни секунды не задумываясь, бросился вперед. Слава богу, Никита был в пяти метрах от трапа и у него длинные ноги. Он очутился на бэрту «Оби» «быстрее собственного визга». Мы были готовы избить его за это мальчишество, тем более что в следующее мгновение медведь, не обратив никакого внимания на банку со сгущенкой, легко поднялся на задние лапы, пытаясь залезть на трап...

За ночь к кораблям пришли еще шесть медведей. Их не пугали ни выстрелы, ни ракеты, ни корабельная сирена, ни дым. Так и останутся они в моей памяти навсегда; огромные звери, бесстрашные, равнодушные, плечом к плечу, сомкнутым строем идут на ледокол...

28 августа. Площадка по-прежнему обложена медведями. В сторону пролива видны уже занесенные снегом торосы, будто здесь никто и никогда не плавал. Поговаривают, что, возможно, придется вызвать из Мурманска самый мощный из имеющихся там ледоколов — «Киев», а если и он не поможет, то ждать надо декабря, в декабре рубить во льдах взлетно-посадочную полосу для самолетов. С верхнего мостика «Оби» виден горизонт на пятнадцать миль. Во все стороны ни одного разводья. Температура упала до минус девяти. Глядя на картину на мостике, кто-то сказал; «Ясни, ясни в небе, звезды, мерзни, мерзни, волчий хвост».

29 августа. Эдик Марцевич проваливается под лед в полынью, уходит по плечи в воду. Михаил Константинович Калатозов, только что распекавший инженера по технике безопасности, вдруг срывается с табуретки и выскакивает на очень опасный «живой» лед. За режиссером бросается Володя Кулага, привязанный к капроновой веревке, и хватает Михаила Константиновича за пояс. Но тот ничего не замечает, работа в самом разгаре, на площадке стоит крик. Эдик начинает все снова, отвратительно стучит хлопушка, помощник режиссера молодцевато выкрикивает номер дубля. Эдик снова бредет по ледяной пустыне, снова оступается, вот под лед уходят ноги, руки цепляются за лед, к нему бросаются Банионис и Ваннукки... «Стоп!» — кричит Калатозов, порывается снова выскочить на опасное место, но на этот раз его не пускают. После съемок ребята показали с борта «Оби» Михаилу Константиновичу то место, на которое он выбегал. Он просто ужаснулся.

2 сентября, день, объявленный задним числом как день событий. Понедельник прошел в лучших традициях суеверий. Загримированные в последнюю стадию отчаяния и оголодания, обвязанные умопомрачительным тряпьем, пять актеров — Коберидзе, Соломин, Хмельницкий, Визбор и доктор Емельянов, дублировавший радиста Бьяджи, по висящей и не достающей до льда лестнице были высажены на льдину площадью примерно пятьсот метров. Там же очутились и все альпинисты. На другую льдину высадилась операторская группа и стала снимать кадр; потерявшие всякую надежду люди на крохотной льдинке вдруг видят идущий к ним на помощь советский ледокол. В полумиле от нас густо дымил «Сибиряков», надвигаясь в каждом дубле, как гора. Дул ровный ветер, льды быстро дрейфовали. Кадр был снят. Теперь операторам надо было перебраться на нашу льдину, чтобы снять крупные планы. Льдины разделял проливчик метра в четыре, который никаким способом преодолеть было нельзя, поэтому к нашей льдине подошел «Сибиряков» и стал тихо ее толкать к операторской льдине. Операторы с аппаратурой, кинокамерами, осветительными приборами перебрались к нам. С борта «Сибирякова» спустился М. К. Калатозов и еще несколько товарищей. Всего на льдине оказалось около тридцати человек. Над нами горой возвышался борт «Сибирякова». Калатозов о чем-то говорил с Петровым. Альпинисты занимались веревками. Визбор сидел на ледорубе. Соломин и Хмельницкий лежали на медвежьей шкуре. Доктор Емельянов перекидывался остротами с кем-то на «Сибирякове». В это время раздался резкий звук разрываемого полотна и льдина раскололась на две части. Метнулась под людьми трещина. У доктора Емельянова она прошла прямо между ног, и он какую-то секунду колебался — куда же прыгать. В воду ушла «игровая» палатка и стала медленно сползать кинокамера, впрочем схваченная кем-то за штык штатива. На льдине почти все попадали. На «Сибирякове» страшно закричали. Все уже были опытными «полярниками» и знали, что в момент раскола льдины у каждой из образовавшихся частей появляется свой центр тяжести и это почти всегда приводит к тому, что льдина переворачивается. На обоих кораблях сыграли аврал для того, чтобы молниеносно забрать людей со льда. И действительно, через семьдесят минут все были подняты на корабли. Режиссер Игорь Петров, которому тоже посчастливилось принять участие в этом дивертисменте, бодро сказал Визбору: «Ну вот и событие. Будет хоть о чем написать».

Он был прав. Пишу.

Но это еще не все. После обеда нас повез вертолет и высадил на другой льдине — большой, крепкой, не проявлявшей никаких склонностей к расколу. На этой льдине была построена декорация, но за три дня она успела отдрейфовать от «Оби» мили на три, порвав при этом тросы ледовых якорей. Вертолет улетел за операторами; тут откуда ни возьмись пришел мощный снеговой заряд, и мы, как действительные нобилевцы, остались перед лицом стихии без воды, без обогрева, без продовольствия. Правда, у Юры Соломина в кармане обнаружилась ириска, которую решили разделить поровну в случае голода. Мы прождали полтора часа, заряд ушел, вместо него пришел вертолет с операторами, мы сняли кадр и улетели на «Обь». Каррамба!

3 сентября. Целый день идут съемки. Гай сказал фразу, ставшую впоследствии знаменитой: «Остановите ледокол, я сойду!!»

4 сентября. С утра съемки. Над нами пролетает самолет полярной авиации с оранжевыми крыльями, и Валентин Иванович Акку-ратов о чем-то толкует с экипажем по рации. Наши последние кадры в Арктике. Мы залезаем на огромный торос и фотографируемся. Все. Шестнадцать человек отправляются сегодня на юг вместе с «Сибиряковым». Нас ждет срочная работа.

Трое суток бортовой качки. Крена достигают сорока одного градуса. На нас летит все. Капитан меняет курс, чтобы дать команде и пассажирам пообедать. Видели кашалота. Провели вечер встречи с моряками «Сибирякова». Кончилась пресная вода. Сломали гитару. Пришли в Мурманск.

Может быть, те или иные кадры, снятые в Арктике, не войдут в наш фильм «Красная палатка», но вы увидите настоящую Арктику, туманную и солнечную, свирепую и прекрасную.

1968

Интервью Визбора
Ленинград, Энергосеть проект,1968 год.

— Борис Хмельницкий попросил меня ответить на записку, которая была адресована ему. Записка личного характера, но я отвечу. Поскольку мы в одном номере живем, я все про него знаю: «Скажите, пожалуйста, в каком театре вы играете и в каком фильме вы сейчас снимаетесь?» — группа слушательниц.

— Значит, он очень скромный человек, поэтому на такие вопросы он, естественно... Он играет в Театре на Таганке в Москве. Таганка — такой воровской район. А снимается он сейчас в фильме под названием «Красная палатка».

Новосибирск, Академгородок, 29 мая 1977 года.

Картина была исключительно забавная. Так она потом вышла, на мой взгляд, довольно средняя, а сам процесс ее съемок был связан со многими и самыми невероятными приключениями, хуже, чем у Тома Сойера.

В основном мне предлагают играть роли интеллигентов. Интеллигенция — это мой удел. У меня умное лицо. Основываясь на этом несерьезном качестве, мне предлагается играть в основном роли интеллигентов. Ну, вот одна из самых интересных, пожалуй что, работ, в которых я участвовал в кино, это была работа в съемках картины под названием «Красная палатка».

Ну, «Красная палатка» — это была замечательная картина, состоящая из сплошных анекдотов. Вообще, когда начинается международное сотрудничество, тут открывается невообразимое поле для юмора. Жизненного. Ситуационного абсолютно. Она посвящена событиям двадцать восьмого года, когда итальянский генерал Нобиле соорудил в Милане дирижабль. На дирижабле полетел на Северный полюс. Долетел до Северного полюса. Сбросил над Северным полюсом крест, осененный папой Римским и знамя Итальянской республики. Но на обратном пути его Д1рижабль, как часто это случается с летательными аппаратами тяжелее и легче воздуха, потерпел аварию. Экспедиция была организована фашистской газетой, миланской «Ля темпо». Нобиле исключительно интересовался тем, чтобы открыть хотя бы маленький островок в неизведанном участке Северного Ледовитого океана с тем, чтобы назвать его остров Муссолини. Тем самым оправдать морально свою экспедицию. Но на этом пути его подстерегла буря. Дирижабль их разбился. Они остались на льдине, и спасли их советские моряки на «Красине». Собственно, такая была история в двадцать восьмом году. Мне там была предложена роль чеха. Там единственный иностранец был в этой экспедиции — чех, профессор в то время, а в настоящее время академик, Бегоунек. Он живет и ныне в Праге. Я с ним переписывался. Кстати говоря, было очень интересно переписываться с человеком, которого ты изображаешь. Чеха не нашли, нашли меня.

Надо сказать, что это была первая советская картина из серии копродакшн. То есть совместно-то производства. До этого наши контакты с западными фирмами выглядели только таким образом, что мы приглашали в свои картины сниматься звезд западного кино. Или наши наиболее выдающиеся и талантливые актеры, типа Видова, снимались на Западе.

Копродакшн — это другая система. Это система, когда две страны и две кинофирмы объединяются в одну организацию. Создают совместную группу. В группе два директора — русский и итальянский, два оператора — русский и итальянский, деньги пополам — рубли и лиры, что немаловажно, и две команды артистов. На роль Нобиле режиссер Михаил Константинович Колотозов пригласил знаменитого английского актера Питера Финча. Питер Финч — замечательный мужик, актер театра Питера Брука. К сожалению, сейчас уже покойный. Последняя работа Питера Финча, о которой вы обязательно, если вы интересуетесь вопросами кино, обязательно могли бы читать, это картина, снятая в Америке под названием «Нетворк» («Network») — телевизионная сеть, где комментатор телевидения кончает жизнь самоубийством перед кинокамерами, вот это вот роль Питера Финча последняя. Замечательная роль.

Питер Финч снялся более чем в ста фильмах. Очень опытный актер. Хороший человек. Он миллионер. С довольно интересной судьбой творческой. Кроме «Красной палатки» снимался в двух картинах, которые демонстрировались у нас. Это «Процесс против Оскара Уайльда» и «Дорога без конца». В обоих картинах он играл главную роль...

Вообще он очень хороший, доброжелательный человек. Зенитчик времен Второй мировой войны. Он часто говорил: «Ты знаешь, во время войны я сбил четыре самолета. Один — совершенно точно японский, два — неизвестно чьих и один наш, английский. Мой брат, летчик с Пит-Файера, герой битвы за Англию, весь в орденах, каждый раз, когда он приходит ко мне, он мне все время говорит: «Какое счастье, Питер, что я ни разу не пролетал над твоей пушкой! Ты обязательно меня бы шлепнул!»

Роль Амундсена намеревался сначала играть Пол Скофилд. Известный английский актер. Но во время съемок фильма произошли известные чехословацкие события, которые разбили нашу совместную работу. Питер Финч и многие другие актеры собрали пресс-конференцию. Кто в Лондоне, кто в Риме. Сжигали, рвали договора с Колотозовым, которые они заключали. Но это не помешало им через три месяца, не моргнув глазом явиться в Советский Союз и продолжать начатую работу. Пол Скофилд хотел играть Амундсена, но отказался, обратившись к Колотозову, что он является председателем профсоюза актеров, европейского. Поэтому на эту роль согласился Шон О'Коннери, тоже знаменитый актер, не менее знаменитый, чем Финч Тоже англичанин. Высокий голубоглазый красавец с алюминиевым газончиком на голове. Шон О'Коннери был знаменит двумя вещами. Ну, во-первых, даже среди звезд западного кино с их очень сложным институтом поведения, институтом личной жизни, институтом общественных скандалов и так далее, Шон О'Коннери выделялся тем, что он один из немногих людей, — по-моему, их всего пять или шесть человек в мире, — который заплатил гигантские деньги за момент чистой престижности даже не знаю, как это вообще обозвать. В любой картине, в которой бы ни снимался Шон О'Коннери, даже если он играет второстепенную роль, даже если он играет просто эпизод, даже если он просто молча пройдет по улице в этой картине, он будет первым в титрах. И второй номер заключается в том, что во всех картинах о небезызвестном агенте секретной службы 007, Джеймсе Бонде, Шон О'Коннери играл главную роль. Практически для западного мира он и был этим самым Джеймсом Бондом, который побеждал все разведки и контрразведки, которые на него... встречались ему на пути. Снявшись в семи картинах о Джеймсе Бонде, такой у него произошел переворот в мозгу, что он разочаровался в этих картинах и довольно настырно выступал в английской прессе с, как бы мы сказали, самокритикой. Он почему-то жутко разозлился на эти роли, сыгранные им, и от них всячески открещивался. Ну, вот у нас он сыграл роль Амундсена.

Ну, была занята у нас также небезызвестная вам девушка по фамилии Клаудия Кардинале. У нас ее звали в группе по-простому, по-домашнему, просто Клашка.

Ну и с советской стороны была набрана такая футбольная команда: Донатас Банионис, Отар Гоберидзе, Никита Михалков, Юра Соломин, который в то время не был еще «адъютантом его превосходительства», а тем более Телегиным, Борис ": Хмельницкий с Таганки... Я имею в виду, конечно, Театр на Таганке. Значит, Марцевич Эдик, Гай Григорий из Ленинграда, прекрасный актер товстоноговского театра, и я. Значит, мы все собрались под Ленинградом в поселке Репино для того, чтобы начать большую, двухлетнюю работу с иностранцами. Работа такая была первая. Все пребывали в большом волнении. Иностранные звезды, то да се. Поэтому, конечно, руководство наше поступило совершенно справедливо, выделив первые три рабочих дня на смычку с иностранными актерами. Смычка происходила очень энергично в различных местах подленинградья. Победили мы в смычке. Победа была за нами.

После этой серии мероприятий, я бы сказал, выяснилась одна замечательная деталь. Выяснилось, что вся картина будет сниматься не каким-нибудь иным образом, а на английском языке. Это обстоятельство вызвано тем, что в англоговорящих странах, когда они покупают иностранную картину, чужую, они никогда не дублируют ее. Они пишут субтитры. Поскольку в английском языке, как вы знаете, очень энергичная артикуляция губ, и они не терпят, когда происходит хоть какое-нибудь несовпадение артикуляции губ играющего актера на экране и озвучания. Это мы только можем терпеть различные арабские варианты, когда раскрывается рот на гласный звук, а идет шипящая. Понимаете?! А они этого не терпят совершенно.

И вот для того, чтобы хоть как-то совпадала артикуляция губ играющего актера, потом его будут озвучивать, позже, мастера озвучания, решено было снимать картину и играть, естественно, на английском языке. Но это, конечно, известие не внесло большой бодрости в советскую часть группы в связи с тем, что у нас были актеры, которые не только не знали английского языка, но и в своем-то, собственно говоря, родном не очень ориентировались.

В первый съемочный день решено было снять такую сцену. Разбился дирижабль, и вот искалеченные, израненные люди, только что перенесшие жуткий шок, сползаются по льду друг к другу. К генералу Нобиле, в общем, который стоит в какой-то жуткой мексиканской позе и держит в руках единственное оружие, которое уцелело при этой катастрофе — кольт. Настоящий замечательный кольт со сточенным бойком. Он этот кольт держит.

Отар Гоберидзе, который играл итальянского механика Чиченне, — у него уже сломана нога, — он должен подползти к генералу Нобиле, обнять его снизу за ноги и, глядя снизу вверх, произнести одну фразу на английском, естественно, языке. Фраза такая: «Дженерал, гив ми зе пистол!» — «Генерал, дайте мне пистолет!» Потому что он считал, что положение ужасное и нужно стреляться. Ну «пистол» — вы знаете, я бы сказал, что это итальянизм. Эту фразу — «дженерал, гив ми зе пистол» — Отар получил за четыре дня до съемки. На листе бумаги наш переводчик написал ему «дженерал, гив ми зе пистол». Ниже написал все это, как говорится, русскими буквами. С этой бумажкой заветной Отар не расставался ни при каких маневрах. Беспрерывно в нее заглядывал. Сверял текст. Бумажка эта у него засалилась немножко на сгибах от частого разворачивания. Через два дня он что-то написал внизу по-грузински. Какой-то неясный текст. Грузинского языка никто не знал.

Наконец наступил роковой первый съемочный день. На льду Финского залива, где были построены фанерные торосы, которые в фильме выглядели гораздо более убедительно, чем настоящие торосы, которые мы снимали в Арктике, собралось очень много гостей. Приехал какой-то знаменитый кинокритик из-за рубежа — копродакшн! Клаша Кардинале. То да се. Разбили бутылку шампанского о штатив киноаппарата, как при спуске корабля в воду. Разбили вторую бутылку — итальянского мартини, тоже как при спуске корабля. Разбили, не распили. Было такое приподнятое и волнующее, конечно, ощущение у всех. Все были впервые заняты в кадре. Это был некоторый праздник. Наконец Колотозов скомандовал: «Мотор!» — заработала камера. При этой команде Отар, выпучив большие, очень красивые наливающиеся кровью глаза, схватил с невероятной силой совершенно того не ожидавшего и довольно тщедушного Питера Финча и диким голосом закричал: «Женераль! Гив ми сигарет!» ...Говорят, что сработала подкорка, потому что стреляли американские сигареты — а слово это — забылось — «пистол». Посмеялись — нужно снимать снова дубль...

Ну, должен сказать, что съемка возобновилась только через час. Ну, не сняли первый дубль, нужно снимать второй. Но едва Отар произносил магического слово «женераль», переходя по непонятной причине на французский язык, артисты теряли серьез. Так серьеза никто и не приобрел, хотя предпринимались исключительно мощные попытки. Ходили обедать, выпивали, ходили в разные стороны приобретать серьез к торосам. Есть такое актерское шаманство, когда актер уходит куда-то в сторону. Эдик Марцевич у нас этим обычно занимался. Он Гамлета, правда, играл, на этом и свернулся. Ну, в общем, никто ничего не приобрел, так и не сняли этот эпизод...

Я сам участвовал в этой сцене, и было мучительно трудно сохранить мрачное выражение лица, глядя, как плохо говорящий по-русски грузин пытается играть на английском языке. Ну, наверное, с восьми или девяти раз в этот день мы пытались снять эту крошечную сценку. Даже просто одну реплику. Ничего не получилось. Все просто намертво падали. Как только Отар произносил «женераль» — как пулеметный огонь косил. Так и не сняли в этот день.

Мы начали снимать другие сцены. Но через неделю, к чести Колотозова, надо сказать, что он все-таки решил принципиально эту сцену снять. Но уже было поздно в связи с тем, что слово «женераль» так прочно вошло в быт нашей группы. Все друг друга звали не иначе как «женераль»: «Эй, женераль, иди сюда!» Уже от этого невозможно было никаким образом... Тогда уже в конце съемочного периода в Репино, через полтора месяца, Колотозов снял, конечно от полного отчаяния, эту сцену монтажно. То есть он снял Отара с его «женералью» в одном месте, а Финча с его ногами — в другом. Потом все это смонтировал.

Ну, вот так началась наша работа над этим фильмом. Самое интересно для меня, как журналиста, на съемках этой картины было то, что картина эта снималась во многих очень интересных местах. Она снималась в Москве, в Ленинграде, на острове Врангеля, на Шпицбергене, в поселке Явале Сунд, в Риме, в Неаполе. И одна из самых интересных и прекрасных экспедиций была на Землю Франца-Иосифа. Специально для этой экспедиции были снаряжены, зафрахтованы, говоря по-морскому, два корабля — дизель-электроход «Обь» и ледокол «Сибиряков», который должен был играть роль ледокола «Красин». «Красин» сам уже пошел давно на ножи и вилки, а «Сибиряков» должен был исполнять его роль. Специально для экспедиции. Надо сказать, что во время съемок этой картины было истрачено гораздо больше денег, чем за саму собственно экспедицию Нобиле в двадцать восьмом году.

Когда мы пошли на Север, то все артисты выяснили, что они получили задание от своих жен, матерей, тещ, детей — привезти из Арктики не что-нибудь другое, не полную коллекцию камней, а привезти, что совершенно естественно казалось нашим женщинам, шкуру белого медведя. Считалось, что эти шкуры там разложены по побережью, только не забыть нагнуться и что жена просила. Но мы выяснили, что никаких шкур там нету. Белый медведь — вымирающий зверь. Стрелять в него нельзя. За выстрел нужно заплатить тысячу рублей. В порядке самообороны выстрел. Таких денег у нас не было с собой. И вообще таких денег не было. Поэтому вопрос со шкурами сам собою отпал. Кроме того, выяснилось, что белый медведь — дикий, злобный зверь, который нападает на человека неспровоцированно и относится к нему... Не держит, в общем, человека за царя природы, а держит его за кусок — ходячий бифштекс такой. Так он к этому относится. Поэтому вопрос с медведями, со шкурами отпал.

Там огромное количество живности, птиц. Стоишь на льду, работаешь — в пяти-восьми метрах от тебя высовываются из-подо льда с запорожскими усами моржи. Любопытствуют на осветительную технику. Много живности, а вот медведей не было.

Ну, любопытно было, конечно, посмотреть на этих зверей, и буквально на третий день пребывания нашего на острове Гукера, на старой законсервированной зимовке в папанинской бухте Тихой все обедали. Вдруг кричат: «Медведь! Медведь!» Все выскочили на правый борт. Действительно, милях в двух от нас идет по ледовому куполу мишка. Ну, ему стали выбрасывать лозунги различные, кричать. Но он совершенно даже головы не повернул. Так, шел медведь по своим делам. Так, по этим делам, он и проследовал. И вот мы полтора месяца проработали на Земле Франца-Иосифа, и однажды наших два гигантских корабля попали в очень неприятное положение: были они прижаты большим ледовым полем к северной оконечности острова Джонсона. Таким образом прижаты, что выехать оттуда не было никакой возможности. Руководство так поговаривало: «Ну что, товарищи, дождемся, — это происходило все в августе, — дождемся, товарищи, декабря, там песнями, кайлами сделаем взлетно-посадочную площадку, и другого выхода у нас нет».

Настроение было очень грустное. Особенно грустил ленинградский актер Григорий Аронович Гай. Он при мне, когда вступил на борт нашего ледокола, сказал Колотозову: «Михал Константинович! Второго сентября у меня спектакль «Мещане». Если я второго сентября не вернусь, Товстоногов меня выгонит. И я с шарманкой пойду к Финляндскому вокзалу». На что Колотозов сказал ему: «Ну что ты, Гриша! Какой может быть разговор! Приедешь к пятнадцатому августа».

Он это трактовал очень убедительно. И вот второго сентября мы сидим в музыкальном салоне, так называемом, корабля. Сидит и Гриша Гай. У него над головой динамик. И динамик этот говорит — идут «Последние известия», и диктор говорит: «Сегодня спектаклем «Мещане» открыт сезон в Большом драматическом театре имени Горького в Ленинграде».

Гриша Гай заплакал. У него потекли слезы по его морщинистым щекам. Он встал и произнес замечательную фразу. Он сказал: «Остановите ледокол! Я сойду!» — сказал Гай. Но это был черный юмор, потому что наш ледокол и так стоял. По этому поводу и по различным другим устраивались творческие актерские конференции, которые заканчивались, как пишется в прессе, далеко за полночь.

И вот в районе пяти часов утра в тот же день вышел я покурить на верхнюю палубу. Значит, тишина, туман. Безветрие. Наших два корабля стоят, прикованные ко льду. Бросил сигарету вниз и вдруг увидел, что стоит внизу медведь. Хороший такой самец. Так килограмм на пятьсот. Стоит, смотрит на меня. Я смотрю на него. Тихо-тихо... никого нет. Но я смотрю, что наш трап лежит на льду. Ну, не дай бог, скотина заберется на наш красавец и поднимет шум. Я побежал, подвинул трап, поднял его на место и бросился за фотокамерой в каюту. Схватил фотокамеру и ребятам говорю, что, дескать, медведь. Ну, кто мог стоять на ногах, все, конечно, побежали наверх. Выскочил на эти крики и артист Никита Михалков. Он играл в нашем кинофильме роль летчика Чухновского. Он выскочил, видит, что действительно медведь, — куда-то скрылся и вдруг через секунду выходит с банкой сгущенки открытой и спускается на трап. Ну, мы стояли на корме. Разговаривали с медведем. Кто-то ему банку чешского пива послал... Словом, артисты — чего с них возьмешь?!

Вдруг мы видим, что Михалков спускается с этой банкой сгущенки. Остановить его — он был очень далеко от нас — никакой возможности. Как сейчас помню: Никита в таких серых брюках, в замшевых ботиночках с этой банкой пошел к медведю. Медведь стоял к нему спиной и не видел Никиту. Но Никита, не будь дурак, прошел метров двадцать, поставил эту банку на лед. В это время медведь на него обернулся. Ну, положение было очень неравное, потому что медведь был гораздо трезвей, чем Михалков. Он совершил первый прыжок. Мы потом замеряли — был прыжок девять с половиной метров. Никита на трап, медведь за ним. Но соскользнул когтями.

В общем, мы едва не лишились своего боевого товарища. Но это было только начало самое. Потому что уже к десяти утра между нашими кораблями расхаживало восемнадцать — на штуки их считать или на человеки — медведей. Они пришли туда семьями. Со знакомыми, с друзьями, с родственниками. Никого они не боялись. Это говорят: «Звери боятся!» Ничего они не боялись! Они у себя дома живут. Это мы в гости приехали. Пытались этих медведей прогнать, потому что на площадке стояла техника, часть декораций, к которой звери исключительное внимание проявляли. Кидали в них какие-то зажженные бумаги, ракетницами стреляли. Единственное, чего они боялись — нашего вертолета. С нами работал прекрасный вертолетчик, Герой Советского Союза, шеф-испытатель Василий Петрович Кадашенко. Единственный из вертолетчиков, который согласился с нами работать. Потому что площадка на «Оби» была сварена очень маленькая для вертолета — шестнадцать на двадцать два. А МИ-4 требуется пятьдесят на пятьдесят. И единственный человек, который с нами работал, это Василий Петрович. Он поднимал свои вертолет и, низко летя, этих медведей куда-то загонял туда, в тьмутаракань, в туман этого острова. Еще там последний бежал парень, который все время пытался по баллону ударить лапой. Как только он отгонит, так очень быстро, в большом темпе на льду оказывались артисты в гриме, осветители, операторы, режиссура вся. Очень быстро идет работа. И в очень ударные сроки начинали создавать нетленные художественные ценности.

В кино очень любят поговорить: ля, там, сё, собраться, войти в образ. Ничего подобного. Как из пушки шла работа. Особенно хорошо она шла, когда на торосе недалеко от нас стоял ассистент режиссера с мегафоном, который иногда меланхолично объявлял в мегафон: «Группа медведей — сто пятьдесят метров». Это всех необычайно бодрило. Тогда работа шла просто исключительно. К счастью, через два дня ветер появился, и поля эти ледовые от нас отогнал, иначе бы мы там действительно до декабря месяца просидели бы. Но самое интересное заключается в том — не будь после этого суеверным, — в последний день нашего пребывания в Арктике снимаются последние кадры фильма — тринадцатого числа в понедельник. Кадр такой, что все оставшиеся в живых совсем уж помирают, как вдруг они видят ледокол «Красин». Такое содержание кадра. Выйдя на льдину, на быстро дрейфующий лед — километров пять-семь в час, дрейфует лед довольно мощно, — на льдину примерно площадью в наш зал (концертный — О. Т.) спускаются различные товарищи, как их называют, киношники. Всего на льдине оказалось тридцать восемь человек. В том числе и Колотозов сам. Все шло хорошо. Быстрый дрейф. Льдины трутся друг о друга. Картина внушительная. Тут происходит раскол льдины. Конечно, впечатление довольно любопытное. Звук — как будто разрывают старое такое полотно, даже не полотно, а холст, на котором нарисованы в двадцать первом году два лебедя на фоне замка под луной. Довольно резкий звук. Идет раскол. Причем раскол проходит под ногами у Юры Соломина, который в это время спит. Он спит на медвежьей шкуре после очередной творческой встречи. И когда у него ноги свесились в пропасть, то он, не проснувшись, как собака, их просто подтянул к себе и продолжал спать. Это был единственный человек, который не обратил внимания на происшествие. Все остальные — кто встал на четвереньки, кто сел. Я лично сидел на ледорубе до этого. Но смешное еще заключается в том, что когда происходит раскол по льдине, каждая половина приобретает свой центр тяжести. И очень часто льдины при этом переворачиваются. Но, к счастью, с нами рядом стояли два корабля, на которых тут же сыграли шлюпочную тревогу. И действительно, через семьдесят минут первая шлюпка с Божьей помощью была спущена. Причем я-то служил в рядах советской армии и прошел вообще большую школу жизни, но таких выражений, которые употребляли при спуске шлюпок, я не слышал отродясь. Причем там в основном шуровали топорами почему-то. Разрубали многочисленные канаты какие-то безумные. Мы все перебрались на борт нашего корабля и поклялись больше никогда не спускаться на лед, но, конечно, не сдержали этого обещания, потому что уходило время, всё, нам нужно было уплывать.

И снова, в тот же день, мы должны были снять еще один план. Была на льду сделана декорация несколько дней назад. Но она отдрейфовала от нас мили на три. Нас на вертолете перекинули на эту декорацию, а потом вертолет полетел за операторами. Но когда мы на этой декорации остались, пришел большой снежный заряд. Началась метель, и мы остались одни в тех условиях, в которых жили нобилевцы. Настоящие. Мы сначала стали шутить. Поговорили. То да се. Но потом стали скучать. Час прошел — снег валит. Мы неизвестно куда плывем. Корабля нашего не видно. Никого нет. Юра Соломин разыскал ириску в кармане своего костюма. Но потом все стали глядеть на меня, такие намеки делать, что в английском флоте съедают самого толстого первого. В общем, так веселились мы четыре часа. На этой льдине. Потом чуть развиднелось. Прилетел вертолет и забрал нас. Мы ничего не сняли. Таким образом, первый и последний кадр этой картины были интересны различными событиями.

В фильме «Красная палатка» была такая снята сцена. На льдине сидят зимовщики. Прилетел самолет. Их не увидел в тумане и улетел. Они слышали этот гул. Поняли, что их ищут — не нашли. Настроение у них очень плохое. И по режиссерской мысли они должны были спеть что-то такое, что было бы в полном контрасте с их настроением. Какую-то веселую песню. Мы все были итальянцы. Была выбрана одна итальянская песня. Ее спели. Написали русский текст к ней в русском варианте и спели ее. Эта песня имеет своего предка. Это итальянская песня. Но песня настолько неприличная, что у нас, в нашем русском родном фольклоре, просто у нас нет такой адекватной песни. Включая самые решительные сочинения на эту тему. Барков — это все детский лепет. Это ужасная песня. Но мы об этом ничего не знали. Нам итальянцы пели — и мы тоже. Потом, будучи в Италии, я однажды в одном общественном месте решил продемонстрировать, что я не только большой лингвист-полиглот, но еще и кое-что знаю из итальянского фольклора. Только я сыграл, довольно слабо, первую музыкальную фразу, даже без всяких слов, как группа людей вокруг меня как-то встала и отодвинулась сразу. Впоследствии я выяснил, что в нашем родном фольклоре, включая «Гоп со смыком», аналога даже нет того содержания, которое заключено итальянцами в эту песню. Просто близко ничего не лежало. Я написал на эту музыку слова.

Но, естественно, не те, которые они написали. Я написал слова просто про нашу киносъемочную группу. Такая шуточная песня. В ней есть два иностранных слова. Я их переведу. «Парапонци-понци-по». Это никак не переводится по-русски. Вроде «три-тату» по-нашему. А вторые слова «Деме ле ме, блондина, деми ле ме, блянда» — означают: «Давай еще раз, блондинка, давай-ка еще раз...» Там из «Красной палатки» была песня менее известная, но совершенно групповая.

Это школа, школа Гоберидзе,
Школа Гоберидзе, вам говорят.
Чтобы не напиДЗЕ, не опохмелиДЗЕ —
Это не годиДЗЕ, вам говорят.
Миша, Миша, Миша Колотозов,
Отснимите дубЕль, вам говорят.
Ведь за этот дубЕль плачен большой рубЕль
В итальянских лирах, вам говорят.
И все это школа, школа Гоберидзе,
Школа Гоберидзе, вам говорят.
Чтобы не напиДЗЕ, не опохмелиДЗЕ —
Это негодиДЗЕ, вам говорят.

http://www.tram11.ru/viz/viz_0155.html
SVF
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 4400
Зарегистрирован: 23 Июль 2008 20:20

«Красная палатка»

Сообщение fisch1 » 19 Август 2018 14:36

Церковер Э.Последняя надежда сбывается // Морской флот № 11 1970

 МФ № 11 1970 p0047.png
 48.png


 44.png
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

Пред.

Вернуться в Антибред



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 3

Керамическая плитка Нижний НовгородПластиковые ПВХ панели Нижний НовгородБиотуалеты Нижний НовгородМинеральные удобрения