ТЕМП

У всех более или менее постоянных поселений в Советской Арктике‚ будь то полярные станции‚ военные посты или аэропорты‚ есть несколько постоянных примет. Это огромные пирамиды пустых железных бочек из-под горючего‚ заброшенные ветряки с навечно застывшыми лопастями и обглоданные скелеты машин‚ тракторов и вездеходов. Аэропорт острова Котельного не был исключением из этого правила. Взлетная полоса на галечной косе‚ отделявшей мелкую лагуну от бухты‚ два низких барака‚ гараж‚ мастерская‚ антенны с растяжками и обозначенные выше приметы   - вот и весь аэропорт. Назывался он Темп‚ от близлежащей полярной станции‚ которая‚ в свою очередь подхватила имя от соседнего якутского охотничего поселения Темпа.

Аэропортик вел спокойную жизнь‚ принимая и отправляя все три вида самолетов‚ работавших на Севере: АН-2‚ ЛИ-2 и ИЛ-14‚ летавших туда совсем нечасто‚ может раза два в месяц‚ если есть погода‚ так что каждая посадка была событием. Самолеты доствляли почту‚ водку, отдохнувших загорелых сменщиков‚ газеты недельной давности и фильмы‚ увозя полярников и охотников в отпуск на материк‚ рыбу из реки Балыктах и туши местных оленей. После отлета самолета обратно на материк, бурная деятельность‚ вызванная прилетом‚ быстро сменялась привычным покоем. Каждый вечер‚ после ужина‚ в столовой‚ виноват‚ в кают-компании‚ согласно священной традиции полярников‚ разворачивалась простыня и крутился фильм. Непогода закрывала аэрпортик по неделям кряду, и иногда экипажи самолетов застревали там‚ дурели от безделья и пили круто.

В те начальные послевоенные годы в Темпе был всего один трактор‚ который оттаскивал и подтаскивал на стальном листе грузы к самолетам и бочки с горючим для заправки. Потом появился второй‚ побольше и помощнее. Наличие уже двух машин давало возможность населению аэропортика‚ с одобрения и по поручению начальника‚ отправляться на охоту за оленями. Эти поездки требовали железного здоровья и нервов - попробуйте протрястись трое суток в тесной железной коробке с подвеской чуть-чуть мягче чем у телеги ‚ спать под грохот дизеля‚ дышать его же перегаром‚ а в перерывах‚ ползать на брюхе по сырой тундре‚ подкрадываясь к осторожным зверям. Однако стойкая ненависть к мясной тушенке‚ которая вырабатывалась у любого полярника очень быстро‚ заставлялa  их переносить любые трудности.

Однажды, ранней весной, начальник аэропорта послал на большом тракторе двоих - тракториста и рабочего - в разведку, не появились ли олени. Мужики пересекли лагуну по льду, поднялись на близлежащие сопки и мотались по ним часов двенадцать и, не заметив никаких оленей, двинулись назад, домой. Самый короткий путь опять же лежал через лагуну, которую они пересекли на пути в сопки, но обратном пути им не повезло и, примерно в полукилометре от аэрпорта, трактор провалился сквозь лед. Лагуна была неглубокой,  - метра полтора от силы, поэтому трактор сел на дно и мирно заглох – было достаточно глубоко, чтобы залить двигатель. Незадачливые охотники поставили коробку передач на нейтраль, чтобы можно было потом выташить машину на буксире, вылезли на лед и поплелись в аэропорт, таща на себе карабины и спальные мешки. Добравшись до бараков, они сообщили о происшествии начальнику и предложили свой план решения проблемы – начальник, с одной стороны, как заинтересованная сторона и официальное лицо, пославшее их на разведку, дает им пол-ящика водки (шесть бутылок), а они,  как исполнители, с другой стороны, обязуются тот трактор вытащить и вернуть к жизни. Однако переговоры быстро зашли в тупик. Начальник, с одной стороны,  был, по какой-то причине, в поганом и упрямом настроении и сказал, что водки не даст. Мужики, с другой стороны, были тоже не в лучезарном расположении духа и прямо сказали, что без водки не будут вытаскивать трактор из лагуны. И, как это иногда случается в жизни, обе стороны уперлись на своем и упирались долго, в течении всей зимы. А там настала весна и в лагуне поднялась вода. А потом настало лето, лед растаял вообще, трактор просел глубже в оттаявший донный ил и проблема извлечения трактора из лагуны отпала сама собой.

Короче говоря, через несколько лет, когда мы впервые появились в Темпе апрельским ветренным днем, трактор все еще торчал в лагуне. Он уже был ничей и был списан по акту и снят с подотчета аэропорта. Наши водители прицепили к нему длинный трос, а когда лед растаял, выдернули его на косу вездеходами, за неделю перебрали двигатель и заменили электропроводку, а потом, после непродолжтельных переговоров, обменяли его начальнику аэропорта на ящик водки и нужные запчасти к нашим вездеходам.

Долгое время аэропорт Темп, как средоточие полярной жизни на острове, не знал конкуренции. Однако, в разгар холодной войны‚ в конце шестидесятых‚ на острове появились военные. Они выбрали самое унылое место на и без того не очень-то радостном острове‚ в провале между двумя сопками и построили там казармы для роты ПВО (противовоздушная оборона)‚ на вершину одной из сопок водрузили радиолокатор‚ а на обрыве у моря свалили в кучу всякий железный и электронный хлам и воткнули в него железную мачту. Эта куча называлась “ложная цель“, и создавалась она для обмана противника и приведения в его в полное замешательство. После чего в навигацию ссадили на берег роту молодых солдатиков и заперли их в этих казармах на два года. Без отпусков. Как в тюрьме строгого режима‚ только не по приговору‚ а по призыву Родины…. Прибыли и жены офицеров и поселились в бараке рядом с казармой‚ где на лейтенаната с женой полагалась клетушка в двенадцать квадратных метров с крошечной передней‚ она же кладовка‚ с общей кухней в одном конце длинного коридора и с общей уборной – в другом.

…Я часто бывал в этой роте ПВО, которую население Котельного стало называть не иначе как “вояки“ (“…Поехали к воякам…“, или “…У вояк есть запчасти..“). И каждый раз мне было до боли жалко этих бледных молодых парней, знавших только триста метров тундры от казармы до локатора, видевших солнце три месяца в году и евших только крупу и консервы все эти два года службы. Даже хлеб они ели полусырым - командир роты запретил выдавать сахар пекарю, поскольку боялся, что тот, имея доступ также и к дрожжам, будет ставить брагу. Возможно, что командир не знал, что без сахара дрожжи не подойдут и тесто не будет пышным и ноздреватым и не пропечется в их примитивной печке. Возможно, но мало вероятно.  А скорее всего – знал и все равно не давал, так как сырой внутри хлеб был меньшим злом для военной службы, чем бражка …

Из средств транспорта в распоряжении командира сначала был тоже только трактор‚ так что никаких особых преимуществ перед конкурирующей органзацией - аэропортом - у военных не было.  Однако году в семидесятом, после многочисленных рапортов вышестоящему командованию, у вояк появился грузовик ЗИЛ-150 для перевозки грузов из аэропорта зимой - летом никакая автомашина не прошла бы и пяти метров по оттаявшей тундре. Кроме того, была еще одна проблема. Дело в том, что, как я уже говорил, рота ПВО размещалась на северной стороне лагуны, километрах в четырех от аэропортика. Как и всякая нормальная лагуна, она отделялясь от моря уже упомянутой косой. Коса была длинная, прямая, как дамба, и галечная, так что и по ней можно было лихо ездить даже на машине. Но, к сожалению, коса не была сплошной. В ее северной части имелась “прорва“: проем шириной метров в двадцать, через который вся лишняя вода из лагуны уходила в море  - летом сонно и спокойно, со слабым течением, а весной, в паводок – с ревом, пеной и водоворотами. Из-за этой “прорвы ” никому, ни воякоам в аэропорт, ни аэропортовцам к воякам, летом напрямую проехать было невозможно. А поскольку воякам аэропорт был нужен чаще, то они соорудили из бочек и досок плот, натянули через прорву трос и достигали другого берега, перебирая трос руками. У этой переправы была интересная особенность – почти каждый год ее надо было строить заново, потому что кто-нибудь, глубокой осенью последним переправляясь через готовую замерзнуть прорву, обязательно ленился вытаскивать плотик на берег, он вмерзал в лед, а весной его уносило в море бурным и неожиданным, как всегда в Арктике, паводком.

Зато зимой проблем не было никаких. Стоило только замерзнуть лагуне, а она быстро промерзала до самого дна, как вояки, с одной стороны, и аэропортовцы, с другой, быстро накатывали тракторами зимник и размечали его вешками с красными флажками – на случай пурги. И уже не существовало никаких серъезных препятствий, кроме очень уж плохой погоды, чтобы не поехать друг к другу в гости и не распить бутылочку –другую –пятую - десятую.

После долгих переговоров и писания множества бумаг, настала очередь аэропорта обзавестись своей машиной. В очередную навигацию с борта сухогруза был снят и доставлен на барже в аэропорт другой ЗИЛ-150, но теперь в виде бензозаправщика, то-есть с цистерной вместо кузова. Аэропортовцы очень гордились этой машиной и любили лихо подлетать к только что приземлившемуся самолету и, как полагается по авиационным законам, первым делом его быстро заправить. Какое облегчение было от этой машины рабочим аэропорта, поймет каждый, кому приходилось часами качать ручную помпу – и это в лучшем случае, а в худшем – подавать наверх ведро с бензином, на морозе и с ветерком, при этом, естественно, проливая себе бензин на руки и зашиворот и зная, что пролитый на руку бензин зимой – вернейший путь к сильному обморожению.  Так что бензозаправщик пришелся очень кстати и был всеми любим и охраняем.

Однажды зимой, примерно, за год до нас, в аэропорт пришла радиограмма, что в Темп вышел борт. На жаргоне полярников это просто означало, что в Темп вылетел самолет и надо приготовиться его встречать. Борт, то-есть самолет Ли-2, русская версия бессмертного ДиСи-3 (последний Ли-2 еще летал в Арктике в начале восьмидесятых годов), прибыл благополучно и привез обычный набор – почту, старые газеты, фильмы, трех солдатиков в роту и, конечно же, водку. Водки было много – запасали к Новому году. Поэтому, позвонив воякам, чтобы высылали машину забрать все, что им причиталось, начальник аэропорта обсудил ситуацию с летчиками и закрыл аэропорт по погодным условиям “до двадцати четырех Москвы”, то-есть на сутки. И аэропортик загудел.

Серъезно гудели в основном избранные, наиболее важные люди: начальник, главный механик, радист и летчики. Остальныe же пролетарии - водители, повара и пара рабочих, гудели так себе, по бутылке на рыло и под запись в книгу забора (это такая книга, куда заносилось все, взятое работником со склада – сапоги, спецовка, ватники, курево и прочее, с последующим удержанием из зарплаты). Элита же не испытывала ограничений в количестве, а расходы на выпитое начальник потом очень хитро распределял так, что главный механик и радист или ничего не платили, или платили мало, много меньше реально выпитого. А летчики вообще пили всегда даром. Так уж заведено было в Арктике, что пилоты считались наиболее важными людьми, от которых зависело столько много, что только идиот или зеленый новичок мог спрашивать с них деньги за водку или вообще портить с ними отношения любым другим способом. Если все же такое случалось, то самолеты к такому идиоту начинали плохо летать, потому что командир экипажа в Арктике, несмотря на строгие правила, в конце концов решал сам, когда и куда ему лететь. И если план полета на день, составленный командиром его отряда, включал полет к геологам, у которых он всегда в подарок получал рыбу и оленьи ляжки, а потом к буровикам, где однажды он ночевал и не был приглашен к столу, то горе буровикам – после полета к геологам или портилась погода, или занемогал второй пилот или в самолете обнаруживались мелкие неполадки… Но надо отдать должное – “сан-рейсы”, когда кто-то серъезно заболевал, ломал кости или начинал рожать, эти же летчики выполняли безотказно и моментально вылетали куда угодно, к кому угодно, когда угодно и в какую угодно погоду.

Так вот, все гудели, и в разгар гудежа вспомнили, что забыли позвать командира роты. Позвонили, но тот сказал, что его машина уже ушла. Главный механик сказал, что друга в беде не оставит и сам привезет его на своем бензозаправщике, быстро оделся, выдернул бензозаправщик из теплого гаража и унесся по зимнику вдоль косы на север, к воякам.

Один из пилотов, еще не шатаясь, но уже и не совсем твердый на ногах, вышел вскоре из прокуренной каюты в гальюн, отлить, а потом решил выглянуть наружу и глотнуть свежего воздуха. Ночь была прекрасна и кристально холодна, вокруг луны светилось морозное кольцо, перечеркнутое крестом, четыре ложные луны размыто туманились на пересечении креста с кольцом. Над северными сопками медленно росли и переливались призрачные полосы северного сияния.

Пилот проводил глазами красные хвостовые огни бензозаправшика, прыгавшие навстречу ярким фарам машины вояк, шедшей навстречу, и повернулся, поеживаясь, обратно в дом. Открывая дверь, он услышал с севера глухой удар, оглянулся, и уже не увидел ни фар, ни хвостовых огней.

Вот так. Две машины, единственные на острове общей площадью в семь тысяч квадратных километров, столкнулись лоб в лоб при ясной погоде (как говорили пилоты в Арктике – “видимость миллион на миллион”).  Крик и мат, последовавший за столкновением, стоял страшный и не утихал в течении нескольких часов, обвинения летали взад и вперед.  Но потом решили, что выпивка должна продолжаться несмотря ни на что, а все остальное  - потом. 

Через сутки, заполненные то мертвым сном, то просыпанием от головной боли и повторным похмелением, пьянка затихла сама собой. Отпившись молоком, которое специально для этой цели развел из порошка мудрый повар, прошедший через это много, много раз, заинтересованные стороны составили два акта, один для аэропорта, другой для вояк и растащили тракторами покалеченные машины по соответствующим гаражам.

По горячим следам этого печального происшествия, начальник аэропорта и механик еще были полны благих намерений починить машину как можно скорее. Но потом, как и в истории с трактором в лагуне, трудовой энтузиазм быстро иссяк. То ли слишком серъезны были повреждения, то ли не хотелось возбуждать подозрения властей на материке длинным списком необходимых запчастей, то ли  опять возникла проблема водочной оплаты сверхурочных – точная причина падения интереса к ремонту машины неизвестна. Скорее всего, было просто на все наплевать. Но так или иначе, покореженный бензозаправщик долго торчал у гаража, постепенно лишаясь нужных для других целей частей, сидений, приборов и прочего.

Это происшествие как бы ознаменовало конец автомашинного периода истории транспорта на острове Котельном и начало другого периода, который можно назвать вездеходным.

 

далее: Герка